7. От навязчивости к бреду

7. От навязчивости к бреду

Как же ананкасты влияют на судьбу? Они делают это при помощи своеобразного гадания. Код ананкаста — бинарный код: налево пойдешь, коня потеряешь, направо пойдешь, полцарства найдешь. Вспомним г-на B, у которого было два лифта — счастливый и несчастливый. Если ананкаст встречает женщину с полным ведром, значит, можно идти вперед, если с пустым — он возвращается. Чаще всего он склонен возвращаться, так как стратегия компульсивного — это стратегия непринятия решения, стратегия, как мы видели выше, цитируя статью В. фон Гебсаттеля «Мир комульсивного, «блокирующая будущее».

Аарон Бек и Артур Фримен пишут в своем руководстве:

Так как в жизни много неопределенного, часто лучший выбор для такого человека — ничего не делать. <…>

Среди них выделяются дихотомическое мышление, тенденция придерживаться подхода «все или ничего» и выносить бескомпромиссные суждения. Именно эта тенденция лежит в основе ригидности, перфекционизма и склонности к промедлению у навязчивого человека. Из-за этого примитивного глобального стиля мышления навязчивый человек видит только черное и белое и не воспринимает доступных другим людям оттенков. <…>

При дихотомическом мышлении несовершенное решение по определению является неправильным и, являясь таковым, недопустимо [Бек-Фримен, 2002: 432].

В чем особенность мышления компульсивного человека? В том, что он все время видит во всем знаки: благоприятные или неблагоприятные. Мир полон примет. Пустое ведро или полное — это значит: можно идти или нельзя. Это означает, в частности, что семиотика обсессивно-компульсивного носит деонтический характер, существует в режиме «можно», «нельзя» или «должно», в то время как истерическая семиотика существует в аксиологическом режиме «хорошо», «плохо», «безразлично» (подробнее см. также главу «О сущности безумия» книги [Руднев, 2005]).

Для обсессивного сознания «это — стол» может означать либо нечто позитивное, либо нечто негативное. Например, он, видя стол, может начать навязчиво повторять: «Где стол был яств, там гроб стоит». Тогда стол для него будет знаком чего-то неблагоприятного. Напоминанием или предостережением о смерти или о том, что еда — это только путь к смерти. Вообще письменный стол — довольно важный навязчивый объект для компульсивного человека, особенно если он принадлежит к людям, занимающимся умственным трудом. Известно, что разборка письменного стола, раскладывание всего по местам, может заменить для компульсивного саму работу, так как для такого поведения в принципе, как показал фон Гебсаттель, очень трудно какое-то позитивное становление.

Таким образом, семиотика обсессивно-компульсивного сознания имеет много вещей, но мало значений. В сущности, все сводится к двум значениям: «благоприятно» и «неблагоприятно». Семиотика обсессивного сознания мистически-рационалистична, поэтому традиционно она считается мужской и, добавим, левополушарной семиотикой. Истерическая семиотика желания традиционно считается женской (и, стало быть, левополушарной) — она связана с эмоцией и желанием. Из этого можно сделать нетривиальный вывод, то есть скорее выдвинуть гипотезу, что нормы закреплены за левым полушарием, а желания и эмоции — за правым, что, в общем, соответствует нашим представлениям о работе полушарий, проанализированным, в частности, в трудах Л. Я. Балонова, И. Б. Деглина и их учеников [Деглин — Баллонов — Долинина, 1983].

Оба типа невроза связаны с избеганием осуществления желания, но обсессивно-компульсивный это делает напрямую, путем механизма защиты изоляции аффекта (как установил Фрейд в работе «Торможение, симптом и страх» [Freud, 1981]), в то время как истерический механизм защиты — вытеснение — работает в режиме наращивания аффекта. При этом обсессивный изолирует из вещи в событие (пустое ведро — никуда не пойду), а истерик вытесняет из события в вещь (дали пощечину — невралгия лицевого нерва [Брил, 1999]). При этом характерно, что событие обсессивно-компульсивного это минус-событие, а вещь истерика это квази-вещь. В этом их родство и противоположность депрессивной антисемио-тике, где редуцируются как вещи, так и события [Руднев, 2002].

Пациентка Людвига Бинсвангера, основателя одной из наиболее интересных версий экзистенциальной психиатрии — dasein-анализа — была шизофреничкой, но на первом этапе ее болезни у нее развился своеобразный навязчивый бред, который потом уже перешел в сверхценные идеи и превратился в бред преследования. Так вот, Лола Фосс все время испытывала судьбу следующим образом:

Мало-помалу ее суеверие распространилось на множество ситуаций. Например, если ей случалось увидеть четырех голубей, она истолковывала это как знак, что она может получить письмо, т. к. число четыре (cuatro по-испански) содержит буквы c-a-r-t (как в слове carta — письмо). Она любила своего жениха, но боялась, что он не женится на ней, если узнает о состоянии, в котором она находилась. Еще она чувствовала, что ей вообще не следует быть с ним, чтобы ее не захлестнули ее навязчивые идеи. Она объяснила, что это навязчивое стремление «прочесть» что-нибудь во всем так истощало ее, тем больше, чем больше она была среди людей. Неохотно и со смущенным смехом она сообщила, что кроме всего прочего трости с резиновыми наконечниками (то есть фаллические; но экзистенциальные аналитики не признают психоаналитической символики даже при анализе сновидений) имели для нее особое значение. Она всегда поворачивала назад, когда видела джентльмена с такой тростью, т. к. в ней она «читала» следующее: «трость» по-испански baston; «on» наоборот no; «резина» по-испански goma; первые две буквы в английском go. Вместе это равняется «no go» что означает «Don’t go on! Turn back!» (Не ходи дальше! Поверни назад!). Каждый раз, когда она не подчинялась этому распоряжению, с ней что-нибудь случалось. Когда у нее на душе было неспокойно, и она видела кого-нибудь, подпирающего лицо рукой, она успокаивалась. Почему? «Рука» по-испански mano (второй слог — no); «лицо» по-испански cara, что напоминало ей английское слово «care». Из этого она приходила в «no care» (нет заботы), т. е. нет причин беспокоиться, или, по-испански, no cuidado. Любое слово, начинающееся с «car» в испанском или немецком (cara, carta, Kartoffel) и связанное с чем-то, что означает «нет» (no), означает удачу. Все, что содержит слоги «si» («да» по-испански) или «ja» («да» по-немецки) подразумевает «да» на заданный внутренне вопрос: например, nar-iz (нос) — «is» это «si» наоборот; ore-ja (ухо); si-lla (стул); go-ld означает «go» и т. д. [Бинсвангер, 1999: 234].

Лола не могла прикасаться к определенным вещам — зонтику, полотенцу, щетке, воде, белью [Там же: 235], они были для нее табуированы подобно тому, как это описывает Фрейд, ссылаясь на антропологов своего времени, например, невозможности прикасаться к королю или священнику, так от этого немедленно умрешь [Фрейд, 1998].

Суеверие, — пишет далее Бинсвангер, — это всегда выражение боязни демонической силы рока. «Цивилизованный житель» Запада, который публично стучит по столу, или просто восклицает «постучи по дереву», когда кто-нибудь упоминает его хорошее здоровье или успех в бизнесе, таким образом надеется умолить судьбу оставаться благосклонным к нему.

Такое заклинание судьбы продиктовано страхом бросить вызов судьбе одним лишь словесным подтверждением благосостояния. Следовательно, это действие в то же время представляет собой извинение за это подтверждение. Акт заклинания, или формула «постучи по дереву»», содержит обращение к судьбе с просьбой не счесть это подтверждение высокомерием, чересчур самоуверенной заносчивостью [?bermut]. Человек, который использует формулу «постучи по дереву», чувствует присутствие силы судьбы и в то же время верит, что он может повлиять на нее в свою пользу [Бинсвангер, 1999: 249].

«Нужно иметь ключ к системе знаков и уделять ей должное внимание» [Там же: 262], — пишет Бинсвангер далее, как бы цитируя свою пациентку. Судьба Лолы Фосс была печальна. Бинсвангер описывает, как из навязчивых представлений вырастает бред преследования, в котором уже нет бинарной альтернативы между правильным и неправильным выбором. Выбор уже сделан, и это выбор в пользу, как он выражается, «омирения», то есть «капитуляции «я» перед миром [Там же, 264, 268], отдания своего «я» во власть Ужасного (ср. понятие Жуткого (Unheimliche) в одноименной знаменитой работе Фрейда [Фрейд, 1995]). Если на первом этапе, на этапе навязчивости Лола «с помощью сложной системы вербальных предсказаний ловить Ужасное на слове — заклиная его» (заклинание при этом понимается как «выражение подчинения, которое сделало само себя узником и теперь в отчаянии бьется о стены своей тюрьмы» [269], если тогда она подчинялась навязчивым командам «Повернись кругом!», «Не доверяй никому!», «Остерегайся!», когда «будущее было то закрыто, то открыто» [271] (ср. выше мысли В. фон Гебсаттеля об отсутствии будущего у компульсивных личностей), как в ситуации красного или зеленого света светофора, когда счастье и блаженство зависят только от подчинения бессмысленному навязчивому приказу [282], то теперь обсессия перерастает в бред преследования. Бинсвангер рисует тонкую диалектику навязчивого и сверхценного (ср. наши наблюдения над этими понятиями в главе «Бред» книги [Руднев, 2005]), теперь ее преследует постоянное чувство, что «тебя подслушивают и тебе угрожают» [264] (бред отношения)? «неизбежное жутко-скрытое состояние захваченности, суда и осуждения, препятствования и нападения со стороны других» (бред преследования (ср. «Процесс» Кафки). Альтернатива — светофора больше нет, «я» погрузилось полностью в Ужасное, в бред, в состояния полного Ужаса. Здесь магия ее вербального оракула, магия светофора прекращает свое существование.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.