2. Россия – это Запад или Восток? (П. Я. Чаадаев, славянофилы и западники)

2. Россия – это Запад или Восток? (П. Я. Чаадаев, славянофилы и западники)

Появление самостоятельной и оригинальной философской мысли в России приходится на 30-ые годы XIX века – мрачную эпоху реакционного правления Николая I-го. Это царствование было ознаменовано расправой над декабристами, господством в обществе жандармов и чиновников, гонениями на вольную мысль (так, в это время даже было запрещено преподавание философии в русских университетах, поскольку, по словам царского министра просвещения, «польза от философии не доказана, а вред от нее возможен»). Эта эпоха – время страшной коррупции и зверского крепостнического произвола, эпоха расцвета казенного патриотизма, когда повсеместно пропагандировалась известная теория «официальной народности», теория национальной исключительности и имперского превосходства России. Наиболее концентрированно этот, как его называли, «квасной» патриотизм, выразил не кто иной, как шеф жандармов А. Х. Бенкендорф, в следующих выразительных словах: «Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно лучше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение».

Однако 30-ые годы – это, по выражению А. И. Герцена, «время наружного рабства и внутреннего освобождения», время, когда в маленьких дружеских кружках, в студенческих аудиториях и в нескольких московских салонах кипела интенсивная духовная жизнь, неприглаженно ставились вопросы о смысле русской истории и о реальном вкладе России в мировую культуру.

На широкое публичное обсуждение эти вопросы решился вынести Петр Яковлевич Чаадаев, своеобразный и глубокий мыслитель, друг декабристов и Пушкина. Именно ему поэт посвятил ряд стихотворений, в одном из которых так восторженно охарактеризовал Чаадаева:

Он вышней волею небес

Рожден в оковах службы царской

Он в Риме был бы Брут, в Афинах – Периклес,

А здесь он – офицер гусарский.

В 1830-ые годы, впрочем, Чаадаев уже давно оставил «оковы службы царской». Еще раньше, в начале 1820-ых годов именно он, вероятно, послужил прототипом образа Чацкого в комедии Грибоедова «Горе от ума». В 1836 году Чаадаев опубликовал в журнале «Телескоп» первую статью под названием «Философическое письмо» (всего этих «писем» было восемь, однако семь последующих так и не увидели тогда своего читателя), в которой остро и резко поставил вопросы о том, что такое Россия и что такое подлинная любовь к родине.

Выход в свет чаадаевской статьи А. И. Герцен назвал «выстрелом пушки в ночи», а ее написание – «подвигом честного человека». Публикация первого «Философического письма» имела вполне предсказуемые в николаевскую эпоху последствия: журнал «Телескоп» был закрыт, его издатель отправлен в ссылку, а Чаадаева по приказу царя… объявили сумасшедшим. (Так судьбу Чацкого неожиданно повторил тот, кто, возможно, был его прототипом – театральная драма повторилась в реальной жизни). На Петра Яковлевича сразу же обрушился шквал клеветы, угроз и обвинений. Что же произвело столь сильное впечатление? Какие мысли Чаадаева вызвали такое раздражение у царских властей и повергли в шок всю читающую публику?

Вот что пишет Чаадаев о России: «прошлое России – пусто, настоящее – невыносимо, а будущего у нее – нет». «Мы – пробел в нравственном миропорядке», «враждебный всякому истинному прогрессу» и, раз уж Бог создал Россию, то как пример того, чего не должно быть – «чтобы преподать миру какой-нибудь важный урок». «Присмотритесь хорошенько, и вы увидите, что каждый важный факт нашей истории был нам навязан, каждая новая идея почти всегда была заимствована». Если на католическом Западе Чаадаев находит динамизм и единство исторического процесса, то для России, усвоившей православный вариант христианства из Византии, а потому оказавшейся на задворках христианского мира, и надолго очутившейся под монгольским игом, по мнению мыслителя, характерны замкнутость, невежество, пассивность, рабство. Чаадаев выступил за сближение России с Европой на почве универсальной идеи христианства.

Как уже было сказано, «Философическое письмо» Чаадаева вызвало бешеное озлобление среди читающей публики. По словам современника, все говорили про «чаадаевскую статью» и «чаадаевскую историю» – чиновники, барыни, священники – «все соединились в одном общем вопле проклятия и презрения человеку, дерзнувшему оскорбить Россию». По поводу этих негодующих отзывов весьма верно и точно выразился выдающийся литературный критик В. Г. Белинский: «Что за обидчивость такая! Палками бьют – не обижаемся, в Сибирь посылают – не обижаемся, а тут Чаадаев, видите, задел народную честь – не смей: говорить речь – дерзость, лакей никогда не должен говорить!»

Петр Яковлевич, которому запретили выходить из дому, что-либо публиковать, и, публично объявив «помешанным», начали насильственно «лечить» (как известно, в ХХ веке в СССР инакомыслящих также неоднократно объявляли безумными и принудительно сажали не в тюрьму, а в психиатрические больницы), с мужественным достоинством выносил свое одиночество. Вскоре он, объясняя свою позицию, написал работу под названием «Апология сумасшедшего», в которой официальному патриотизму – слепому и самодовольному восхищению государством, противопоставил новое понимание любви к Родине – честное, горькое, самокритичное. В своей «Апологии» Чаадаев писал: «Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее; я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной». «Прекрасная вещь – любовь к Отечеству, но есть еще нечто более прекрасное – это любовь к Истине… Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами».

«Философическое письмо» Чаадаева стало прологом великого спора о прошлом, настоящем и будущем России, о ее месте в семье европейских народов, о русском народе и его роли в мировой истории, об истинной и ложной любви к родине. Чаадаев прочно зафиксировал в национальном самосознании факт экономической, социальной, политической и культурной отсталости России – и от этого факта нельзя было просто так отмахнуться. (Можно сравнить его с мальчиком из сказки Андерсена, решившегося сказать принародно шокирующую истину: «А король-то голый!»). Однако парадоксальным образом произведение, прозвучавшее как надгробное слово России и русской культуре, одновременно явилось началом пробуждения русского самосознания. Поставленные Чаадаевым вопросы требовали ответа. Выступление мыслителя, вызвавшего на себя «огонь» правительственных репрессий и общественного негодования, стимулировало философскую дискуссию, в которой оформились две крайние позиции, сторонники которых вошли в историю под именами «славянофилов» и «западников». С ними, конечно же, вы встречались на уроках истории и обществознания (как и с Чаадаевым – на уроках литературы), но в этой книге вас ожидает не просто повторение хорошо известной информации: речь пойдет именно о философских взглядах славянофилов и западников. Читая этот параграф, попытайтесь про себя отметить, с какими из их идей вы знакомы, а с какими – сталкиваетесь впервые. (А может быть хорошо известные идеи предстанут перед вами с какой-нибудь новой, неожиданной стороны?).

То же самое необходимо сказать и о некоторых последующих параграфах этой главы, где вы вновь встретитесь с Герценым и народниками, Достоевским и Толстым. К тому же русская философия немыслима без данных имен: ведь именно эти мыслители являются наиболее яркими и выдающимися ее представителями. Так же неудивительно и то, что речь пойдет об их социальных, исторических, религиозных и моральных воззрениях: вспомним – в начале этой главы мы говорили о том, что повышенный интерес к подобным темам представляет собой одну из главных особенностей русской философии.

Славянофилами стали называть группу мыслителей, литераторов и публицистов, наиболее яркими фигурами, среди которых были А. С. Хомяков, братья П. В. и И. В. Киреевские и братья И. С. и К. С. Аксаковы. Вопреки Чаадаеву, славянофилы утверждали, что нет какого-то единого, универсального, общечеловеческого пути развития, а каждый народ живет своей особой жизнью, имеет свой особый «народный дух». Выступая против казенного патриотизма, против крепостного права, самодержавной бюрократии, в защиту достоинства личности, славянофилы, тем не менее, говорили о чувстве национальной гордости за Россию. Они остро осознавали разрыв интеллигенции с народом и стремились вернуться к «почве», отказаться от слепого подражания Западу. И все это не было только декларациями – славянофилы внесли огромный вклад в изучение самобытной народной русской культуры: братья Аксаковы занимались основательным изучением статистики, Хомяков стал первым русским светским богословом, славянофил Афанасьев собрал и издал собрание русских народных сказок и исследовал древнерусское язычество, П. В. Киреевский также собрал и опубликовал русские народные песни, а близкий к славянофилам В. И. Даль стал автором известного и доселе непревзойденного толкового словаря «живого великорусского языка».

В чем же усматривали славянофилы своеобразие и преимущество России? За что критиковали западную цивилизацию?

Подобно Чаадаеву, славянофилы считали, что религия формирует народную культуру и определяет историю. Однако, если, по Чаадаеву, католическая церковь создала условия для вызревания «социальной идеи» христианства, а русское православие – замкнуто, консервативно, реакционно, пассивно и не влияет на общество, то, по убеждению славянофилов, напротив, католическая церковь извратила христианство, превратив его из источника любви и свободы в мертвый институт власти и принуждения, тогда как православная церковь сохранила истину христианства в первоначальном, неискаженном виде. На современном Западе, по мнению славянофилов, господствует расщепленность, расколотость – как сознания отдельного человека, так и между людьми, правят бал одиночество и конкуренция. По выражению Константина Аксакова, «на Западе душа убывает». Иван Киреевский обвиняет западную культуру в отрыве просвещения умственного от просвещения нравственного, приводящем к тому, что достижения человеческого ума обращаются против самого человека.

Всему этому славянофилы противопоставили идею целостного знания (истина познается не только рассудком, но и «духом в его живой цельности») и важнейший спасительный принцип соборности, лежащий, по их мнению, в основе православной веры и всей русской жизни. Соборность они определяли как «единство во множестве», как «хоровое начало», сочетающее ценность личного и общего, добровольный союз людей для совместного действия. Неразрывное единство веры и разума, мысли и чувства, единичного и всеобщего, христианства и светской культуры – таков высший идеал славянофилов.

Говоря о православии, как соборной религии, они имели в виду не казенную церковь, ставшую после реформ Петра I всего лишь частью государственной машины, но – живое единство верующих. «Церковь знает братство, – по словам А. С. Хомякова – но не знает подданства… В делах веры принужденное единство есть ложь, а принужденное послушание есть смерть». По мнению славянофилов, в католицизме единство доминирует над свободой личности, в протестантизме свобода – над единством, и лишь православие представляет собой синтез единства и свободы, то есть основано на соборности. Таким образом, церковь не есть внешний авторитет, но есть выражение внутренней истины, принимаемой человеком свободно и осознанно.

Свое социально-экономическое воплощение соборность, по мнению славянофилов, нашла в русской общине, в которой люди коллективно («всем миром») решают вопросы совместной жизни и труда. В то время, как на Западе община давно погибла и восторжествовал дух конкуренции и эгоизма, в России общинность является, по мнению славянофилов, залогом ее великого будущего.

Идеализируя Древнюю Русь, славянофилы вместе с тем ясно видели пороки современной им Российской Империи. Хомякову принадлежат знаменитые поэтические строки о России, исполненные, пожалуй, не меньшей горечи и боли, чем «Философическое письмо» Чаадаева:

В судах полна неправдой черной,

И игом рабства клеймена,

Безбожной лести, лжи тлетворной

И лени мертвой и позорной

И всякой мерзости полна!

Спасение России славянофилы видели в ликвидации крепостного права, в освобождении церкви из-под ига государства, в уничтожении «немецкой» бюрократии, в развитии самоуправления и возвращении к общинным началам русской жизни. Отрицая капитализм, парламентаризм, конституционализм, как «западные» выдумки, славянофилы стремились вернуться к (во многом выдуманной ими же) эпохе XVII века, – времени допетровской Руси.

Славянофилам противостояла – в московских салонах и на страницах изданий – другая группа мыслителей (в основном состоявшая из ученых и профессоров – историков, юристов и т. д.), получившая название «западников». Наиболее ярким представителем этой группы был Т. Н. Грановский. Западники были убеждены в общности исторического пути всех народов и считали, что Россия должна двигаться по пути Европы, преодолевая свою отсталость. По их мнению, подлинная история России началась лишь с эпохи Петра I, направившего страну на путь европейского просвещения. «Запад» ассоциировался для этих мыслителей с понятиями «прогресс, гуманность, свобода» – со всем тем, чего так не хватало в России. В отличие от славянофилов и Чаадаева, западники мыслили секуляризированно, в рамках светской культуры, исходили из идеалов космополитизма (от греч. космос – мир + политэс – гражданин, т. е. гражданин мира) и абсолютной автономии (независимости) личности.

При всех очевидных различиях, противоположность между воззрениями западников и славянофилов не стоит считать абсолютной. Примыкавший в те годы к западникам А. И. Герцен подчеркивал: «наше сердце билось одно, но головы, как у двуликого Януса, смотрели в разные стороны» (Янус – римский бог входа и выхода, изображался с двумя смотрящими в разные стороны лицами). Западники по-своему любили Россию, хотя и ненавидели ее недостатки, а славянофилы с большим уважением относились к Западу (так, Хомяков называл Европу «страной святых чудес») и лишь подчеркивали самобытность русской, православной культуры, способной, однако, воспринять и лучшие начала европейской цивилизации.

Славянофилы – люди, более всех несогласные с Чаадаевым по принципиальным вопросам, одновременно более других симпатизировали ему, как человеку. Поэт Федор Тютчев, близкий по взглядам к славянофилам, говорил о Чаадаеве: «Человек, с которым я больше всех спорю, это человек, которого я больше всего люблю». И западники и славянофилы относились к одной духовной среде, встречались в одних дружеских компаниях и одинаково глубоко ненавидели рабство и унижение человеческого достоинства со стороны николаевского режима. И те и другие бились над решением одного и того же вопроса – как преодолеть отсталость и несвободу русской жизни, но ответы давали разные: идти общим путем с Европой, догоняя ее (западники) или же найти в самобытности, непроявленности сил русского народа залог будущего величия России (славянофилы). Славянофилы, и западники создали себе своего рода «утопии», только «утопия» славянофилов находилась в русской истории (Московское царство XVII века), а «утопия» западников – на современном им Западе. При этом славянофилы, по словам философа Владимира Соловьева, сравнивали идеалы Древней Руси с фактическими грехами Запада. Преимущество, конечно, оставалось на стороне русских идеалов. Напротив, западники, критикуя Россию, сравнивали западные идеалы гуманности с грешной русской действительностью, причем преимущество оставалось, конечно, на стороне гуманного Запада.

Спор западников и славянофилов, начавшись во второй четверти XIX века, длится и по сей день. Несколько меняются аргументы и суждения спорящих сторон, но суть спора остается прежней, так же волнуя умы и являясь одним из вечных «нервов» всей нашей общественной и философской мысли, поляризируя и будоража мыслящее общество.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.