36

Только мы, чей ум раскован, только мы обрели предпосылку для уразумения того, что неверно понимали в течение девятнадцати столетий, — прямоту, ставшую инстинктом и страстью: она со «священной ложью» воюет ещё непримиримее, чем с любой иной… Всё это время люди были несказанно далеки от нашей деликатной и осторожной нейтральности, от той дисциплины духа, которая позволяет угадывать столь чуждые, столь тонкие вещи: всегда люди нагло и себялюбиво искали лишь собственной выгоды, вот и церковь построили в пику евангелию{36}…

Если искать признаки того, что за великой игрою миров скрывается ироничное божество, перебирающее верёвочки в своих ловких пальцах, немало даст тот колоссальной величины вопросительный знак, который получил наименование христианства. Человечество преклоняется пред обратным тому, в чём заключались исток, смысл, оправдание евангелия; в понятии «церковь» человечество освятило всё то, что преодолел и превозмог «радостный вестник» — напрасно искать более грандиозную форму всемирно-исторической иронии…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.