II.

II.

С изложенными элементарными предпосылками мы и приступим теперь к нашему делу.

Перед нами книга, заглавие которой приведено выше. Что стремится она дать своему читателю? Истину, разумеется. Но какую? вот в чем вопрос. Истину абсолютную, вечную.

Борьба за идею абсолютной и вечной истины, борьба против принципа относительности всякого познания занимает в книге центральное место, и представляет главный мотив, повторяющийся на ее протяжении. Свою основную точку зрения Вл. Ильин развивает в полемике со мною. Во избежании всякой неясности и риска внести искажение в мысль противника, я буду излагать его взгляды только его словами. Итак, вот что он пишет:

«…«Наполеон умер 5 мая 1821 года», – говорит Энгельс в Анти-Дюринге («глава о вечных истинах»), разъясняя Дюрингу, чем приходится ограничиться, какими Plattheiten, «плоскостями» довольствоваться тому, кто в исторических науках претендует на открытие вечных истин. И вот Богданов следующим образом возражает Энгельсу: «Что это за «истина»? И что в ней «вечного»? Констатация единичного соотношения, которое, пожалуй, уже для нашего поколения не имеет никакого реального значения, не может служить исходной точкой ни для какой деятельности, никуда не видеть». И еще: «Разве Plattheiten можно называть Wahrheiten? Разве плоскости – истины? Истина – это живая, организующая форма опыта, она ведет нас куда-нибудь в нашей деятельности, дает точку опоры к жизненной борьбе».

«Из этих двух цитат достаточно ясно видно, что вместо опровержения Энгельса Богданов дает декламацию. Если ты не можешь утверждать, что положение «Наполеон умер 5 мая 1821 года» ошибочно или неточно, то ты признаешь его истинным. Если ты не утверждаешь, что оно могло бы быть опровергнуто в будущем, то ты признаешь эту истину вечной. Называть же возражением такие фразы, что «истина есть живая, организующая форма опыта» – значит выдавать за философию простой набор слов. Имела ли земля ту историю, которая излагается в геологии, или земля сотворена в семь дней? Неужели от этого вопроса позволительно увертываться фразами о «живой» (что это значит?) истине, которая куда-то «ведет» и т.п.? Неужели знание истории земли и истории человечества «не имеет реального значения»? Ведь это же просто напыщенный вздор, которым Богданов прикрывает свое отступление. Ибо это есть отступление, когда он взялся доказать, что допущение вечных истин Энгельсом есть эклектизм и в то же время только шумом и звоном слов отделывается от вопроса, оставляя не опровергнутым, что Наполеон действительно умер 5 мая 1821 года, и что считать эту истину опровержимой в будущем нелепо».

«Пример, взятый Энгельсом, весьма элементарен, и всякий без труда придумает десятки подобных примеров истин, которые являются вечными, абсолютными (Этот курсив мой. А. Б.), сомневаться в которых позволительно только сумасшедшим (как говорит Энгельс, приводя другой такой же пример: «Париж находится во Франции»)». (Стр. 145—146).

Итак, существуют абсолютные и вечные истины, притом даже в очень большом количестве. Констатируя всякий факт, относительно которого не предполагается, что он будет опровергнут, мы создаем вечную и абсолютную истину. Наполеон умер 5 мая 1821 года; Волга течет в Каспийское море; лошади едят сено и овес; В. Ильин написал книгу «Материализм и эмпириокритицизм»; цена ей 2 р. 60 к., и т.д., и т.д. без конца. Правда, все это, как сказал Энгельс, «плоскости», но все же это «абсолютные и вечные истины», и сомневаться в них «позволительно только сумасшедшим». К тому же есть и абсолютные истины далеко не столь плоского свойства; напр., что «земля имела ту историю, которая излагается в геологии». Это уже вовсе, очевидно, не «плоскость», а вещь очень и очень серьезная: абсолютной истиной оказываются результаты целой науки, которые, как всякому ясно, «имеют реальной значение», и несомненно, весьма крупное.

«Быть материалистом – говорит Вл. Ильин – значит признавать объективную истину, открываемую нам органами чувств, признавать объективную, т.е. независящую от человека и от человечества истину, значит так или иначе признавать абсолютную истину» (стр. 146).

Заключающиеся в последней фразе слова «так или иначе» знаменуют собою переход к другой точке зрения. В дальнейшем оказывается, что абсолютную и вечную истину надо признавать не так просто и прямо, как это, по-видимому, вытекало из выше цитированных рассуждений о смерти Наполеона и об истории земли. Комментируя Энгельса, Вл. Ильин приходит к следующим формулировкам:

«Итак, человеческое мышление по природе своей способно давать и дает нам абсолютную истину, которая складывается из суммы относительных истин. Каждая ступень в развитии науки прибавляет новые зерна в эту сумму абсолютной истины, но пределы истины каждого научного положения относительны, будучи то раздвигаемы, то суживаемы дальнейшим ростом знаний» (стр. 149).

«…С точки зрения современного материализма, т.е. марксизма, исторически условны пределы приближения наших знаний к объективной, абсолютной истине, но безусловно существование этой истины, безусловно то, что мы приближаемся к ней. Исторически условны контуры картины, но безусловно то, что эта картина изображает объективно существующую модель. Исторически условно то, когда и при каких условиях мы подвинулись в своем познании сущности вещей до открытия ализарина в каменноугольном дегте или до открытия электронов в атоме, но безусловно то, что каждое такое открытие есть шаг вперед «безусловно объективного познания». Одним словом, исторически условна всякая идеология, но безусловно то, что всякой научной идеологии (в отличие, напр., от религиозной) соответствует объективная истина, абсолютная природа» (стр. 151).

Все приведенные формулы «абсолютной и вечной истины» Вл. Ильин считает точным выражением материалистической диалектики Маркса, Энгельса и Дицгена, в доказательство чего и приводит много цитат. Вопрос о том, насколько он прав в своем понимании и комментировании этих цитат мы пока отложим, а резюмируем в немногих словах то, что дает он сам:

1. Существует абсолютная истина, соответствующая абсолютной природе.

2. Человеческое мышление дает ее нам в виде суммы относительных истин.

3. Исторически условны только пределы приближения нашего к абсолютной истине; но мы безусловно приближаемся к ней.

4. Есть много абсолютных и вечных истин, частного характера; это все те, относительно которых мы «не утверждаем, что они могли бы быть опровергнуты в будущем».

Предоставляем читателю решить, каким образом совмещается второе положение с четвертым, и почему абсолютная истина дается в виде суммы относительных, когда имеется так много не только абсолютных, но и вечных истин. А сами рассмотрим вопрос по существу, в той последовательности, какая удобнее для простоты положения.