Важность изменения
Важность изменения
Большие черные муравьи проделали путь сквозь траву, через небольшой участок песка, по груде щебня и через дыру в древней стене. Немного подальше от стены была нора, которая служила им домом. По этому пути шло интенсивное передвижение туда-сюда, непрерывная суета в обоих направлениях. Каждый муравей задерживался на секунду, когда проходил мимо другого, их головы соприкасались, и снова они шли дальше. Их, наверное, были тысячи. Только когда солнце поднималось на самый верх, та дорожка становилась пустой, и тогда вся деятельность сосредотачивалась вокруг гнезда около стены. Они рыли землю, каждый муравей выносил песчаную частичку, гальки или немного земли. Когда поблизости вы слегка стучали по земле, они все начинали карабкаться. Муравьи выбегали из норы, ища агрессора, но вскоре успокаивались и возобновляли свою работу. Как только солнце склонилось на запад, и приятной прохладой подул вечерний бриз с гор, они снова стройными рядами вышли на свой путь, населяя тихий мир травы, песка и щебня. Они шли по тому пути на довольно-таки приличное расстояние, охотясь, и находили много чего: ногу кузнечика, мертвую лягушку, останки птицы, наполовину съеденную ящерицу или какое-нибудь зерно. Все атаковалось яростно. То, что не могло быть унесено сразу, съедалось на месте или уносилось домой частями. Только дождь останавливал их постоянную деятельность, но с последними каплями они снова выходили. Если бы вы сунули палец на их путь, они бы нюхали вокруг кончика, и некоторые поднялись бы вверх, только чтобы спуститься снова.
Древняя стена имела собственную жизнь. Рядом с верхом имелись отверстия, в которых яркие зеленые попугаи с загнутыми красными клювами свили свои гнезда. Они были застенчивой стаей и не любили, когда подходили слишком близко к гнездам. Визжа и цепляясь за рассыпающиеся красные кирпичи, они выжидали бы, и смотрели, что вы собираетесь делать. Если вы подходили еще ближе, попугаи забирались в отверстия, оставляя торчать только перья своего бледно-зеленого хвоста. После того, еще раз поерзав, исчезали перья, и показывались их красные клювы и красивые зеленые головы. Птицы успокаивались перед сном.
Стена окружала древнюю могилу, чей купол, ловя лучи заходящего солнца, пылал, как будто кто-то изнутри зажег свет. Вся конструкция хорошо выложенная и блестяще сооруженная, имела линии, которая могла бы раздражать вас, она выделялась на фоне вечернего неба, казалась освобожденной от земли. Все было ярко оживленным, и все: древняя могила, рассыпающиеся красные кирпичи, зеленые попугаи, занятые муравьи, свист отдаленного поезда, тишина и звезды, — было слито воединую жизнь. Это была благодать.
Хотя было поздно, они хотели прийти, так что все мы вошли в комнату. Надо было зажечь фонари, и в спешке один разбили, но оставшиеся два давали достаточно света для нас, чтобы видеть друг друга, когда мы сидели в круге на полу. Один из тех, кто пришел, был клерком в каком-то офисе. Он был маленький и нервный, а его руки находились в постоянном движении. У другого, должно быть, было немного больше денег, поскольку он имел магазин и вид человека, который прокладывал свой путь в мире. Грузного телосложения, довольно толстый, он имел склонность к раскатистому смеху, но сейчас оставался серьезным. Третий посетитель — старик, и после ухода на пенсию, объяснил он, имел больше времени, чтобы изучать Священные писания и исполнять пуджа, религиозную церемонию. Четвертый — художник с длинными волосами, наблюдал неподвижным взглядом за каждым нашим движением, жестом, он не собирался что-нибудь пропустить. Некоторое время все молчали. Через открытое окно можно было видеть одну или две звезды, и резкий аромат жасмина проникал в комнату.
«Мне бы хотелось сидеть вот так спокойно еще какое-то время, — сказал торговец. — Это благословение чувствовать такую тишину, она обладает целебным свойством. Но я не хочу тратить время впустую, объясняя мои нынешние ощущения, и думаю, что лучше начать с того, ради чего я пришел поговорить. У меня была очень напряженная жизнь, больше, чем у большинства людей, и так как я никоим образом не богатый человек, я сейчас хорошо живу. Я всегда пробовал вести религиозную жизнь. Я не был слишком жаден, занимался благотворительностью и не обманывал других без надобности. Но когда вы занимаетесь бизнесом, иногда приходится не говорить абсолютную правду. Я бы мог заработать намного больше денег, но отказал себе в таком удовольствии. Я развлекаюсь простыми способами, но в целом веду серьезную жизнь. Могло бы быть и лучше, но в действительности все не так плохо. Я женат и имею двоих детей. Сэр, вот такая у меня личная история вкратце. Я читал некоторые из ваших книг и посетил ваши беседы, я пришел сюда, чтобы вы меня научили, как вести более глубокую религиозную жизнь. Но я должен позволить другим джентльменам высказаться».
«Моя работа — довольно утомительная рутина, но я не пригоден для какой-то другой работы, — сказал клерк. — У меня самого мало потребностей, и я не женат, но должен поддерживать родителей, и к тому же помогаю своему младшему брату учиться в колледже. Я совсем не религиозен в ортодоксальном смысле, но религиозная жизнь очень сильно меня влечет. Я часто соблазняюсь тем, чтобы отказаться от всего и стать саньясином, но чувство ответственности по отношению к моим родителям и моему брату заставляет меня повременить. В течение многих лет я каждый день медитировал, и с тех пор, как услышал ваше объяснение, что такое настоящая медитация, пробовал следовать ему. Но это очень трудно, по крайней мере для меня, и я не могу, кажется, вникнуть в ее суть. К тому же, моя должность клерка, которая требует, чтобы я работал целый день над чем-то, к чему я не питаю ни малейшего интереса, вряд ли способствует высокому мышлению. Но я глубоко жажду найти истину, если это когда-либо возможно для меня, и, пока я молод, хочу установить правильный курс для оставшейся части моей жизни. Поэтому я здесь».
«Что касается меня, — сказал старик, — я достаточно знаком со Священными писаниями, и с тех пор, как уволился с должностного поста в правительстве несколько лет назад, все мое время принадлежит мне. У меня нет никаких обязанностей, мои дети выросли и женаты, так что я свободен, чтобы размышлять, читать и говорить о серьезных вещах. Меня всегда интересовала религиозная жизнь. Время от времени я внимательно слушал того или иного учителя, но никогда не был удовлетворен. В некоторых случаях их учения совсем ребяческие, в то время как другие догматичны, православные и просто объяснительные. Я недавно посетил некоторые из ваших бесед и обсуждений, и во многом следую тому, что вы говорите, но есть определенные пункты, с которыми я не могу согласиться, или, скорее, которые не понимаю. Согласие, как вы объяснили, может существовать в отношении мнений, умозаключений, идей, но в отношении истины не можете быть никакого «согласия»: или вы видите ее или нет. Особенно я хотел бы получить дальнейшее разъяснение по поводу окончания мысли».
«Я художник, но еще не очень хороший, — сказал человек с длинными волосами. — Надеюсь однажды поехать в Европу изучать искусство. Здесь у нас посредственные учителя. Для меня красота в любой форме — это выражение действительности, аспект божественного. Прежде, чем я начинаю рисовать, я медитирую, как античные художники, над более глубокой красотой жизни. Я пробую пить из родника всей красоты, уловить проблеск возвышенного и только затем начинаю рисование. Иногда это проникает в душу, но чаще нет. Как усердно я ни пытаюсь, ничто, кажется, не получается, и целые дни, даже недели, потрачены впустую. Я также пробовал поститься, наряду с различными упражнениями, и физическими, и интеллектуальными, надеясь пробудить творческое чувство, но все напрасно. Все остальное вторично по отношению к этому чувству, без которого не может быть истинного художника, и я пойду на край земли, чтобы его найти. Именно поэтому я пришел сюда».
Все мы сидели спокойно какое-то время, каждый в своих собственных мыслях.
Ваши проблемы разные или они похожи, хотя они могут казаться разными? Не может быть так, что есть одна основная тема, проходящая сквозь все?
«Я не уверен, что моя проблема каким-то образом связана с проблемой художника, — сказал торговец. — Он ищет вдохновения, творческого чувства, а я хочу вести более глубокую духовную жизнь».
«Это в точности то, что хочу делать и я, — ответил художник, — но выразил это по-другому».
Нам нравится думать, что наша специфическая проблема исключительна, что наша печаль полностью отличается от печали других. Мы хотим оставаться отделенными любой ценой. Но печаль есть печаль, неважно, ваша или моя. Если мы не поймем это, то не сможем продолжать, будем чувствовать себя разочарованными, расстроенными. Конечно, все мы здесь чего-то жаждем, проблема каждого — по существу проблема всех. Если мы по-настоящему почувствуем суть этого, то уже проделали длинный путь в нашем понимании, и можем исследовать вместе. Мы можем помогать друг другу, слушать и учиться друг у друга. Тогда авторитет учителя не имеет никакого значения, это становится глупым. Ваша проблема — проблема другого, ваше горе — горе другого. Любовь не исключительна. Если это ясно, господа, давайте продолжим.
«Думаю, что все мы теперь понимаем, что наши проблемы не связаны», — ответил старик, а другие закивали в знак одобрения.
Тогда, что является нашей общей проблемой? Пожалуйста, не отвечайте немедленно, давайте посмотрим, ни в том ли, господа, что должно произойти фундаментальное преобразование внутри себя? Без этого преобразования вдохновение всегда преходящее, и идет постоянная борьба за то, чтобы возвратить его. Без этого преобразования любое усилие вести духовную жизнь может быть только очень поверхностным, делом ритуалов, колокола и книги. Без этого преобразования мышление становится средством бегства, формой самогипноза.
«Это так, — сказал старик. — Без глубокого внутреннего изменения всякое усилие быть религиозным или духовным просто царапает по поверхности».
«Я полностью согласен с вами, сэр, — добавил человек из офиса, — я чувствую, что во мне должно произойти коренное изменение, иначе я буду продолжать жить так всю оставшуюся часть моей жизни, ища, спрашивая и сомневаясь. Но как вызвать это изменение?»
«Я также понимаю, что должно произойти резкое изменение внутри меня самого, если тому, что я ищу, суждено возникнуть, — сказал художник. — Радикальное преобразование в себе явно необходимо. Но, как тот джентльмен уже спросил, чем такое изменение должно быть вызвано?»
Давайте предадимся нашими умами и сердцами открытию способа, как это происходит. Что является важным, конечно, так это чувствовать срочную потребность измениться радикально, а не просто быть убежденным словами другого, что вы должны измениться. Захватывающее описание может стимулировать вас, чтобы вы ощутили, что вам надо измениться, но такое ощущение очень поверхностно, и оно пройдет, когда стимулирующее воздействие кончится. Но если сами вы увидите важность изменения, если почувствуете без какого-то принуждения, побуждения или влияния, что необходимо радикальное преобразование, тогда само это чувство будет действием преобразования.
«Но как развить данное чувство?» — спросил торговец.
Что вы подразумеваете под словом «как»?
«Если у меня нет чувства изменения, как я могу искусственно вызвать его?»
А вы можете вызвать искусственно это чувство? Не должно ли оно возникнуть спонтанно из вашего собственного прямого восприятия чрезвычайной потребности в радикальной трансформации? Чувство создают его собственные средства действия. С помощью логического рассуждения вы можете прийти к выводу, что фундаментальное изменение необходимо, но такое интеллектуальное или словесное понимание не вызывает действие изменения.
«Почему нет?» — спросил старик.
Разве интеллектуальное или словесное понимание не поверхностный отклик? Вы слышите, вы рассуждаете, но все ваше бытие не вступает в это. Ваш поверхностный ум может соглашаться, что изменение необходимо, но полностью весь ваш ум не уделяет свое полное внимание, он разделен сам в себе.
«Вы имеете в виду, сэр, что действие изменения происходит только тогда, когда присутствует полное внимание?» — спросил художник.
Давайте это рассмотрим. Одна часть ума убеждена, что фундаментальное изменение необходимо, но остальную часть ума это не волнует. Она может во временном бездействии или спать, или активно противостоять такому изменению. Когда это случается, в пределах ума возникает противоречие, одна часть желает изменения, а другая безразлична или оппозиционно настроена в отношении изменения. В результате этого конфликт, в котором та часть ума, которая хочет изменения, пытается преодолеть упорствующую часть, называется дисциплиной, возвышением, подавлением. Ее также называют идеалом. Делаются попытки построить мост над пропастью внутреннего противоречия. Существует идеал, интеллектуальное или устное понимание, что быть фундаментальное преобразование, и неопределенное, но реальное чувство нежелания быть побеспокоенным, желание позволить вещам быть такими, какие они есть, опасение изменения, ненадежности. Таким образом, в уме происходит разделение, и преследование идеала — попытка слепить вместе две противоречащих части, что невозможно. Мы преследуем идеал, потому что это не требует немедленного действия, идеал — общепринятая и уважаемая отсрочка.
«Тогда попытка изменить себя — это всегда форма отсрочки?» — спросил человека из офиса.
А разве не так? Разве вы не заметили, что когда вы говорите: «я изменюсь», вы вообще не имеете никакого намерения измениться? Вы или изменяетесь, или нет, попытка измениться имеет фактически очень мало значения. Преследование идеала, попытка измениться, принуждение двух конфликтующих частей ума соединиться вместе актом воли, практикование метода или дисциплины, чтобы достичь такого объединения, и так далее — это все бесполезное и расточительное усилие, которое фактически мешает любому фундаментальному преобразованию центра, «я», эго.
«Я думаю, понимаю то, что вы доносите до нас, — сказал художник. — Мы играем с идеей изменения, но никогда не изменяемся. Изменение требует решительного, объединенного действия».
Да, и объединенное или интегрированное действие не может произойти, пока есть конфликт между противостоящими частями ума.
«Я понимаю вас, действительно понимаю! — воскликнул человек из офиса. — Никакой идеализм, никакое логическое рассуждение, никакие убеждения или умозаключения не могут вызвать изменение, о котором мы говорим. Но что тогда будет?»
Разве вы тем самым вопросом не мешаете самому себе обнаружить воздействие изменения? Мы так стремимся к результатам, что не делаем паузу между тем, что мы только что обнаружили как истинное или ложное, и раскрытием другого факта. Мы ускоряемся вперед без полного понимания того, что уже нашли.
Мы поняли, что рассуждение и логические умозаключения не вызовут изменение, это фундаментальное преобразование центра. Но прежде, чем мы спросим, какой фактор вызовет его, мы должны полностью знать уловки, которые использует ум, чтобы убедить себя, что изменение является постепенным и должно быть произведено через стремление к идеалам и так далее. Видя истинность или ошибочность всего того процесса, мы можем продолжать спрашивать нас самих, что является фактором, необходимым для радикальной перемены.
А теперь, что же заставляет вас двигаться, действовать?
«Любое сильное чувство. Сильный гнев заставит меня действовать, я могу впоследствии сожалеть об этом, но чувство взрывается, перерастая в действие».
То есть, все ваше бытие находится в нем, вы забываете или игнорируете опасность, вы потеряны Для вашей собственной безопасности, надежности.
«В моем возрасте, — сказал старик, мне нечего терять в материальном смысле, но отказываться от старых идей и заключений — совсем другое дело.
Теперь я понимаю, по крайней мере, одну вещь: то, что фундаментальное изменение может происходить без пробуждения его чувства. Размышление необходимо, но оно не инструмент действия. Знать — не обязательно означает действовать».
Но действие чувства — также действие знания, эти двое неотделимы, они разделены только, когда причина, знание, умозаключение или вера стимулируют действие.
«Я начинаю очень четко понимать вас, и мое знание Священных писаний как основа для действия уже теряет свою власть над моим умом».
Действие, основанное на чьем-то авторитете, вообще никакое не действие, а простое подражание, повторение.
«А большинство из нас в ловушке данного процесса. Но можно из него вырваться. Я много понял этим вечером».
«Так же и я, — сказал художник. — Для меня наше обсуждение было сильно стимулирующим, но я не думаю, что возбуждение допустит какую-то реакцию. Я очень ясно кое-что увидел, и собираюсь преследовать это, не зная, куда оно приведет».
«Моя жизнь была порядочной, — сказал торговец, — и порядочность не способствует изменению, особенно фундаментальному, о котором мы говорили. Я очень искренне взращивал в себе идеалистическое желание измениться и вести истинную религиозную жизнь. Но я теперь вижу, что медитация над жизнью и способах изменения более необходимы».
«Могу я добавить еще слово? — спросил старик. — Медитация осуществляется не над жизнью, она сама по себе способ жизни».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.