Глава первая Введение высшего народного образования

Глава первая

Введение высшего народного образования

1. Соотношение между распространением положительных понятий и настроениями современной среды.

57. Совокупностью предыдущих указаний само собой возникающее превосходство новой философии над каждой из школ, оспаривающих в наши дни господство друг у друга, является теперь в такой же мере выясненным с социальной точки зрения, насколько оно уже было охарактеризовано со стороны интеллектуальной; по крайней мере постольку, поскольку это позволяют размеры настоящего «Слова», и насколько это возможно без необходимой помощи указанного сочинения. Заканчивая эту краткую оценку, важно отметить благоприятное соотношение, естественно устанавливающееся между этим философским методом и разумными, но эмпирическими настроениями, которые благодаря современному опыту становятся отныне все более и более преобладающими как у управляемых, так и у управляющих. Непосредственно заменяя бесплодную политическую агитацию широким умственным движением, положительная школа, в результате систематического исследования, объясняет и обосновывает безразличие или отвращение, которые общественный разум и благоразумие правительств согласно проявляют по отношению ко всякому серьезному и непосредственному социальному строительству теперь, в эпоху, когда могут существовать учреждения только чисто предварительного или переходного характера, ибо покуда будет продолжаться идейная анархия, эти меры будут лишены сколько-нибудь достаточного разумного основания.

Призванная прекратить, наконец, этот основной «беспорядок единственными средствами, которые только и могут взять верх над ним, новая школа нуждается прежде всего в беспрерывном поддержании материального порядка, как внутреннего, так и внешнего, без чего никакое серьезное социальное размышление не может быть ни надлежаще встречено, ни удовлетворительно выработано. Оно стремится, таким образом, дать оправдание и оказать содействие вполне правильной заботе, внушаемой теперь всюду идеей достижения единственного великого политического результата, который оказался бы непосредственно совместимым с современным положением. Это положение, сверх того, делает его особенно ценным вследствие тяжелых затруднений, которые оно создает на его пути, выдвигая, в конце концов, неразрешимую проблему — поддерживать некоторый политический порядок среди глубокого морального беспорядка. Помимо своих будущих трудов, положительная школа непосредственно приобщается к этому великому делу в силу своей прямой тенденции коренным образом дискредитировать различные современные школы, она уже лучше, чем каждая из них, выполняет еще остающиеся у них противоположные функции; в ней одной эти последние сами собой совмещаются так, что она сразу же показывает себя более органической, чем теологическая школа, и более прогрессивной, чем метафизическая, никогда не угрожая опасностью реакции или анархии, свойственных соответственно каждой из этих двух школ. С тех пор, как правительства по существу отказались, хотя неявно, от всякого серьезного возвращения к прошлому, а народы — от всякого резкого потрясения учреждений, новой философии только остается просить у той и другой стороны, — всюду, по существу, благоприятно подготовленных (по крайней мере, во Франции, где должна, главным образом, совершиться сначала систематическая обработка лишь обычного отношения, т. е. свободы и внимания). При этих естественных условиях положительная школа стремится, с одной стороны, укреплять все современные прерогативы власти за их обладателями и, с другой стороны, налагает на последних моральные обязанности, все более и более соответствующие истинным потребностям народов.

58. При указанном, бесспорно заслуженном новой школой, отношении властей и народов, с первого взгляда получается такое впечатление, что единственными существенными препятствиями торжеству положительной школы отныне должны явиться только те, которые будут обусловлены неспособностью или нерадением ее проповедников. Но более зрелая оценка показывает, что, напротив, новая философия должна встречать энергичное сопротивление со стороны почти всех в настоящее время деятельных умов, уже вследствие трудности того обновления, с которым было бы сопряжено их непосредственное приобщение к ее главной работе. Если бы это неизбежное противодействие должно было исходить исключительно от теологически или метафизически настроенных умов, оно представляло бы незначительную реальную опасность, ибо осталась бы могущественная поддержка тех, кто преимущественно занимается изучением положительных наук, а их число и влияние с каждым днем увеличивается. Но, в силу легко объяснимого рокового обстоятельства, именно со стороны этих последних новая школа должна, может быть, ожидать наименьшей поддержки и наибольших затруднений: философия, непосредственно вытекающая из наук, встретит, вероятно, наиболее опасных из своих врагов в лице ученых, разрабатывающих теперь эти науки. Главный источник этого печального недоразумения заключается в слепой узкой специализации, которой резко отличается современное научное мышление, носящее по необходимости частный характер в виду возрастающей сложности изучаемых явлений; я это ясно укажу ниже. Это предварительное движение, которое опасная академическая рутина старается теперь увековечить преимущественно среди геометров, прививает каждому уму истинно положительный метод мышления только в крайне узкой области идей и оставляет все остальное в теолого-метафизическом тумане или отдает во власть еще более стеснительному эмпиризму. Отсюда истинно положительное мышление, соответствующее совокупности различных научных трудов, оказывается по существу не понятым в полной мере ни одним из тех, которые таким образом естественно подготовили его. Все более и более проникаясь этой неизбежной тенденцией, ученые, в собственном смысле слова, обыкновенно доходят в наш век до непреодолимого отвращения ко всякой общей идее и до полной неспособности верно оценить какую-либо философскую концепцию. Опасность этого противодействия легче, впрочем, будет понять, приняв во внимание, что, порожденное умственными привычками, оно должно было затем затронуть различные соответственные интересы, которые организация у нас научной деятельности глубоко связывает, (преимущественно во Франции), с этой пагубной специализацией (я это с достаточной ясностью развил в вышеуказанном моем сочинении). Таким образом, новая философия, непосредственно требующая цельного направления и способствующая рождающейся науке о социальном развитии стать выше всех сложившихся теперь дисциплин, — необходимо встретит глубокую неприязнь, одновременно активную и пассивную, в предрассудках и страстях единственного класса, который мог бы прямо доставить ей умозрительную точку опоры и среди которого она долго может надеяться только на отдельных приверженцев, быть может, более редких, чем среди всех других классов».

2. Необходимая всеобщность этого преобразования

Чтобы надлежащим образом преодолеть это стихийное объединение различных сопротивлений, оказываемых ей массой мыслящих людей (понимая это слово в собственном смысле), положительная школа может прибегнуть к единственному общему средству — к прямому и настойчивому обращению к всеобщему здравому смыслу, стараясь отныне систематически распространять среди активных слоев населения главные научные труды, способные создать необходимое основание ее великого философского построения. Эти предварительные исследования, в которых до сих пор естественно преобладал эмпирический дух специализации, направлявший соответственные науки, — рассматриваются и изучаются как если бы каждое из них должно было но преимуществу подготовить к той или иной исключительной профессии; это обстоятельство очевидно лишает возможности даже тех, которые обладали бы наибольшим досугом, когда-либо обнять многие знания или, по меньшей мере, столько их, сколько потребовалось бы для дальнейшей выработки здоровых общих концепций. Но так больше не может продолжаться теперь, когда образование имеет своим прямым назначением всеобщее воспитание, необходимо изменяющее, вопреки всякой противной тенденции, его характер и направление. В самом деле, средний человек, который не хочет стать ни геометром, ни астрономом, ни химиком и т. д., постоянно испытывает одновременную потребность во всех главных науках, сведенных к их основным понятиям; ему нужна, по замечательному выражению нашего великого Мольера, ясность во всем. Эта необходимая одновременность перестает для него существовать только тогда, когда он рассматривает эти знания в их отвлеченном и общем назначении, как единственное рациональное основание совокупности человеческих концепций; он ее вновь встречает, хотя не столь непосредственно, даже по отношению к различным конкретным применениям, из которых каждое, вместо того, чтобы относиться исключительно к данной отрасли естественной философии, по существу более или менее зависит также от всех прочих. Таким образом, всеобщее распространение главных приобретений положительного знания назначено теперь не только для удовлетворения потребности уже весьма резко выраженной у широких кругов общества, которое все более и более сознает, что науки вовсе не созданы исключительно для ученых, а существуют преимущественно и главным образом для него самого. В силу счастливого, само собой возникающего взаимодействия, такое назначение, когда оно будет надлежаще развито, должно будет коренным образом улучшить современное научное мышление, избавляя его от свойственной ему слепой и узкой специализации и давая ему тем самым возможность мало-помалу приобретать необходимый для его главной миссии истинно философский характер. Этот путь является даже единственным, благодаря которому можно было бы в наше время, минуя класс специалистов ученых, из массы рассудительных людей постепенно создать обширный, естественно складывающийся трибунал, решения которого были бы столь же беспристрастны, как и неопровержимы и перед которым навсегда исчезнут многие ложные научные воззрения, последние по необходимости примешались в течение двух последних веков к истинно положительным доктринам в период их предварительной обработки и, сверх того, неизбежно будут их искажать, покуда эти споры не предстанут, наконец, непосредственно перед судом всеобщего здравого смысла. В эпоху, когда нужно ожидать прямой успешности только от чисто временных мер, хорошо приспособленных для нашего переходного положения, необходимое создание такой общей точки опоры для всей совокупности философских трудов становится, на мой взгляд, главным социальным результатом, которого можно было бы теперь достигнуть широким и полным распространением в массах реальных знаний, общество, таким образом, окажет новой школе услугу вполне равноценную той, которую оно само от нее получит.

Этот великий результат не мог бы быть достигнут в полной мере, если бы это беспрерывное обучение оставалось предназначенным для одного какого-либо, даже чрезвычайно обширного класса, во избежание неудачи всегда нужно иметь в виду всю совокупность умов. В нормальном состоянии, которое должно подготовить это движение, все без всякого исключения и различия будут всегда испытывать одну и ту же основную потребность в этой первоначальной философии, вытекающей из совокупности реальных понятий и долженствующей тогда стать систематическим основанием человеческой мудрости, как практической, так и умозрительной, и выполнять более совершенным образом необходимую социальную функцию, некогда принадлежавшую всеобщему христианскому образованию. Весьма важно, таким образом, чтобы новая философская школа с самого момента своего зарождения по возможности развивала эту великую элементарную черту социальной всеобщности, которая, относясь в конечном счете к ее главному назначению, составит теперь ее наибольшую силу в борьбе с различными препятствиями, какие она должна встретить.

3. По существу народное назначение этого образования

61. Дабы лучше подчеркнуть эту необходимую тенденцию, внутреннее убеждение — сначала инстинктивное, затем систематическое — меня издавна побуждало всегда изображать систему образования, изложенную в этом сочинении, предназначенной преимущественно для наиболее многочисленного класса, который при существующем положении вещей остается лишенным всякого правильного обучения. Ибо чисто теологическое воспитание, все более и более изгоняемое и только временно замененное, единственно для интеллигентных людей, некоторым метафизическим и словесным образованием, не могло получить, особенно во Франции, никакой равноценной замены для народной массы.

Важность и новизна этого постоянного стремления, мое горячее желание, чтобы оно было надлежащим образом оценено и даже, осмелюсь это сказать, вызвало бы подражание, обязывают меня указать здесь главные мотивы того духовного взаимодействия, которое должно таким образом специально установиться теперь между пролетариями и новой философской школой, но с тем, чтобы распространяемое последней образование не должно было обойти какой-либо класс. Какие бы препятствия этому сближению ни создавали, с одной и с другой стороны, отсутствие рвения или возвышенности чувств, легко, тем не менее, признать вообще, что из всех частей современного общества — народ, в собственном смысле слова, в силу стремлений и потребностей, обусловленных его особенным положением, должен быть, по существу, лучше расположенным сочувственно принимать новую философию, которая в конце концов должна найти здесь свою главную идейную и социальную опору.

62. Первое соображение, которое важно углубить, хотя оно преимущественно отрицательного характера, вытекает в данном случае из тщательной оценки того, что с первого взгляда могло бы казаться обстоятельством, представляющим собой серьезное затруднение, т. е. из оценки отсутствия в настоящее время всякого умозрительного развития. Без сомнения, достойно сожаления, например, что популярное преподавание астрономической философии не находит еще у всех тех, для кого оно преимущественно назначено, известных предварительных математических знаний, которые сделали бы его одновременно более плодотворным и более доступным и которые теперь, по необходимости, приходится предполагать. Но этот самый пробел встретился бы также у большинства современных классов в ту эпоху, когда положительное образование остается ограниченным, во Франции, некоторыми специальными профессиями, главным образом связанными с политехнической или медицинскими школами. Здесь, таким образом, нет ничего такого, что было бы действительно характерной особенностью наших пролетариев; что же касается обычного отсутствия у них той формы правильного развития, в которой его получают теперь просвещенные классы, то я не боюсь впасть в философское преувеличение, утверждая, что вместо действительного затруднения отсюда вытекает значительное преимущество для народных умов. Не возвращаясь здесь к критике, к несчастью, чрезвычайно легкой, давно уже в достаточной степени выполненной и все более и более подтверждаемой повседневными опытами в глазах большинства рассудительных людей, было бы трудно придумать теперь более неразумную подготовку и, по существу, более опасную для обычного применения к реальной жизни, как активной, так даже и умозрительной, чем та, которая вытекает из этого бесполезного образования, состоящего сначала из слов, затем из сущностей, — образования, на которое тратится еще столько драгоценных годов нашей молодости. Большей части лиц, получающих такое образование, оно внушает в течение всей их жизни только почти непреодолимое отвращение ко всякому умственному труду; но эти опасности становятся еще более серьезными для тех, которые на нем специализируются. Неспособность к действительной жизни, презрение к простонародным профессиям, бессилие надлежащим образом оценить какое-либо понятие положительной философии и вытекающая отсюда вскоре антипатия очень часто располагают их теперь способствовать бесплодной метафизической агитации, которую беспокойные личные притязания, развитые этим пагубным воспитанием, скоро сделают опасной для политического порядка. Эта агитация, сверх того, ведется под непосредственным влиянием извращенной исторической эрудиции, выдвигающей на первый план ложное понятие о социальном типе, свойственном древности, и, тем самым, обыкновенно препятствующей правильному пониманию новейшей общественности. Если принять во внимание, что почти все те, которые в той или иной области руководят теперь общественными делами, были подготовлены именно таким образом, то не приходится удивляться ни позорному невежеству, которое они слишком часто обнаруживают по поводу малейших даже материальных предметов, ни их частой склонности пренебрегать содержанием ради формы, ставя выше всего искусство красиво говорить, каким бы противоречивым или губительным ни становилось применение этого красноречия, ни, наконец, специальной тенденции наших ученых жадно поглощать все заблуждения, рождающиеся ежедневно среди нашей умственной анархии. Такая оценка располагает, напротив, поражаться тому, что эти различные бедствия не принимают обыкновенно более широких размеров, она приводит к глубокому восхищению природной справедливостью и природной мудростью человека, которые, под влиянием счастливого побуждения, свойственного совокупности нашей цивилизации, по большей части сами собой умеряют эти вредные последствия нелепой системы общего воспитания. Так как эта система была, начиная с конца средних веков, как она является еще и теперь, главной социальной точкой опоры метафизического духа — сначала в борьбе с теологией, затем также в выступлениях против науки, — то легко понять, что классы, которые она не смогла охватить, в силу этого самого должны быть гораздо менее заражены этой переходной философией и поэтому лучше подготовлены к положительному мышлению. Таково важное преимущество, которое отсутствие схоластического воспитания доставляет нашим пролетариям и которое делает их, как это показывает повседневный опыт, по существу менее восприимчивыми к различным вносящим смуту софизмам, чем большинство образованных людей, не взирая на то, что их социальные страсти систематически возбуждаются.

Некогда они должны были быть глубоко порабощены теологией, в особенности католической; но во время их умственного освобождения метафизика могла только слегка задеть их, ибо она не встретила необходимой для ее упрочения специальной культуры; только положительная философия сможет снова захватить их всецело и глубоко. Предварительные условия, столь горячо рекомендованные родоначальниками этой окончательной философии, должны, таким образом, здесь оказаться выполненными лучше, чем где бы то ни было: если бы знаменитая формула tabula rasa (table rase) Бэкона и Декарта была когда-либо вполне осуществима, то, наверное, только среди современных пролетариев, которые, главным образом во Франции, гораздо более, чем всякий другой класс, приближаются к идеальному типу, подготовленному к рациональному положительному методу.

Исследуя глубже и тщательнее это естественное тяготение народных умов к здоровой философии, легко признать, что оно должно всегда вытекать из основной солидарности, которая, согласно нашим предыдущим объяснениям, непосредственно связывает истинный философский дух с его главным необходимым источником — всеобщим здравым смыслом. В самом деле, не только этот здравый смысл, столь справедливо превознесенный Декартом и Бэконом, должен теперь оказаться более чистым и более энергичным у низших классов, уже в силу счастливого отсутствия схоластической культуры, делающего их менее доступными смутным или софистическим привычкам, — к этому временному различию, которое лучшее воспитание просвещенных классов постепенно рассеет, нужно добавить также другое, по необходимости постоянное, относящееся к умственному влиянию различных социальных функций, свойственных обеим категориям умов, соответственно характеру их обычных трудов. С тех пор, как реальное воздействие человечества на внешний мир само собою начало организовываться у современных народов, оно требует беспрерывного сочетания двух особых классов, чрезвычайно неравных по численности, но одинаково необходимых, с одной стороны, всегда малочисленные предприниматели в собственном смысле слова, которые владея различными соответственными материалами, включая сюда деньги и кредит, руководят совокупностью каждой операции, принимая на себя поэтому главную ответственность за какие бы то ни было результаты; с другой стороны, непосредственные производители, которые, живя периодической заработной платой и образуя громадное большинство трудящихся, исполняют, со своего рода отвлеченною целью, каждый из простейших актов, не заботясь особенно об их конечной цели. Эти последние единственно находятся в непосредственном общении с природой, между тем как первые имеют преимущественно дело с обществом. В силу необходимого следствия, вытекающего из этих основных различий, умозаключительная сила, которую мы признали присущей промышленной жизни для самопроизвольного развития положительного мышления, должна обыкновенно лучше себя чувствовать среди производителей, чем среди предпринимателей, ибо собственные труды первых более просты по своему характеру, преследуют более ясную цель, имеют более близкие результаты и вызываются более повелительными условиями. Таким образом, положительная школа сумеет надлежащим образом проникнуть в эту обширную социальную среду, она должна будет, естественно, находить здесь более легкий доступ для всеобщего образования и более горячее сочувствие своему философскому обновлению. Она должна будет в то же время встретить здесь не менее драгоценные, чем эта умственная гармония, сходные моральные черты, в виду обшей материальной беззаботности, само собою сближающей наших пролетариев с истинным классом философов, по крайней мере тогда, когда последний усвоит, наконец, нравы, соответствующие его социальному назначению. Это счастливое положение вещей, столь же благоприятное для всеобщего порядка, как для истинного личного счастья, приобретет тогда более нормальное значение вследствие систематизации общих отношений, долженствующих существовать между этими двумя крайними элементами положительного общества. Но, начиная с настоящего момента, новая философия может существенно облегчить этот рождающийся союз, заполняя незначительный досуг, который повседневные занятия оставляют нашим пролетариям для их умозрительного образования. Если, в некоторых исключительных случаях чрезмерного обременения трудом, это беспрерывное препятствие должно, в самом деле, казаться способным помешать умственному развитию, то оно обыкновенно компенсируется характером той мудрой непредусмотрительности, которая в каждом естественном перерыве обязательных работ дает разуму полную возможность располагать собой. Недостаток в истинном досуге должен обыкновенно ощущаться только в высшем классе, который, кажется, наиболее им наделен, ибо уже по причине своего богатства и своего общественного положения он по преимуществу занят тревожными делами, почти никогда не допускающими истинного интеллектуального и морального спокойствия. Это состояние, напротив, должно быть легким как для мыслителей, так и для производителей в виду их общего, само собой получающегося освобождения от забот, относящихся к употреблению капиталов, и вследствие их независимости от естественной регулярности их повседневной жизни.

Когда эти различные умственные и моральные тенденции будут надлежащим образом действовать, то именно между пролетариями должно будет лучше всего осуществиться это всеобщее распространение положительного образования, являющегося необходимым условием для постепенного выполнения философского обновления. И именно также у них знание сможет приобрести в наибольшей степени чисто умозрительный характер, ибо оно окажется здесь наилучшим образом избавленным от тех своекорыстных взглядов, которые сюда вносят, более или менее непосредственно, высшие классы, всегда занятые расчетами жадности или честолюбия. Видя в нем сначала всеобщее основание всей человеческой мудрости, они будут затем находить в нем, как в изящных искусствах, обычное приятное развлечение от своих повседневных трудов Так как их неизбежное социальное положение должно сделать гораздо более драгоценным такое научное и эстетическое развлечение, то было бы странно предположить, что правящие классы увидят в нем, напротив, основной мотив к тому, чтобы лишать их позитивного образования, систематически отказывая им в единственном удовольствии, которое могли бы неограниченно разделять даже те, кому приходится благоразумно отрекаться от менее доступных наслаждений. Правда, такой отказ, весьма часто диктуемый эгоизмом и необдуманностью, иногда мотивируется тем соображением, что эта демократизация философии привела бы к чрезмерному увеличению современного беспорядка, развивая уже весьма ярко выраженное гибельное стремление к всеобщему уничтожению классовых различий. Но это естественное опасение, единственно крупное возражение, заслуживающее в этом вопросе серьезного обсуждения, вытекает теперь, в большинстве случаев, из неразумного смешения положительного образования — одновременно эстетического и научного — с единственно организованным теперь метафизическим и словесным образованием. Последнее оказывает, как мы это уже признали, чрезвычайно возбуждающее действие на просвещенные классы, и оно стало бы, на самом деле, гораздо более опасным, если бы распространялось на пролетариев, где оно развило бы, помимо отвращения к материальным занятиям, чрезмерное честолюбие. Но, к счастью, они еще менее расположены его добиваться, чем те, от кого это зависит, желают им его дать. Что же касается разумно понятых и надлежаще направленных положительных знаний, то они отнюдь не могут иметь такого влияния: находясь в связи и применяясь по своей природе ко всем практическим работам, они, напротив, стремятся укреплять или даже внушать склонность к ним, либо облагораживая их обычный характер, либо смягчая их тяжелые последствия; приводя, сверх того, к ясной оценке различных социальных положений и необходимо связанных с ними тягостей, они подсказывают ту мысль, что действительное счастье совместимо со всякими условиями существования, лишь бы они были честно выполнены и разумно приняты. Вытекающая из них общая философия учит, что человек или, вернее, человечество есть первое из известных нам существ, призванное, в силу совокупности реальных законов, по возможности и во всех отношениях, беспрерывно совершенствовать естественный порядок, не беспокоясь никакими нелепыми тревогами, эта идея стремится глубоко пробуждать всеобщее деятельное чувство человеческого достоинства. В то же время эта философия сама собой ограничивает чрезмерную гордость, которую она могла бы порождать, показывая со всех точек зрения и с полной очевидностью, насколько мы оказываемся ниже охарактеризованных цели и типа как в действительной, так даже и в умозрительной жизни, здесь мы почти на каждом шагу чувствуем, что наши величайшие усилия могут всегда преодолеть только незначительную часть основных затруднений.

65. Не взирая на высокую важность различных предшествовавших мотивов, соображения еще более сильные побудят преимущественно умы народных масс способствовать теперь философской деятельности положительной школы своим неизменным рвением ко всеобщему распространению реальных знаний, которые идут навстречу главным коллективным потребностям социального положения пролетариев. Их можно выразить таким общим положением до сих пор не могла существовать специфически народная политика, и только новая философия может создать ее.