БРИХ И БРАХМАН, СЛОВО

БРИХ И БРАХМАН, СЛОВО

Потому мы можем предполагать – и большего я не утверждаю – что брахман означает силу или даже зародыш, насколько он выражается в речи или в природе[36]. Но тут появляется еще более трудный вопрос. Едва ли возможно сомневаться в том, что vrih (или brih) есть параллельная форма vridh; известно, что и латинское verbum и германское wort можно производить от того же корня, соответствующего возможному санскритскому vrih (или vridh). В этом случае брахман можно считать прямым производным в смысле «сказанного слова», а брахман будет значить «заявляющий», «говорящий». Пока мы находимся еще на твердой почве, и при настоящем состоянии наших знаний я не решился бы пойти дальше. Но Кольбрук и другие ученые указывали на то обстоятельство, что в ведах мы часто встречаем богиню Вач (речь), вачас-папш и брихас-пати (господина речи)[37]. Эта Вач (Vak), как указывал Кольбрук еще в 1805 году, была «деятельная сила Брамы, исходящая из него»[38]. Читая замечания Кольбрука по этому вопросу, немногие из санскритологов не вспоминают о Логосе (или Слове), которое было в начале, которое было с Богом и которым все создано. Но и после замечаний Кольбрука остается нерешенным очень важный вопрос, была ли эта идея о творческом Слове заимствована греками у индусов или, наоборот, индусами у греков, или эта идея возникла независимо у обоих народов. Ответ на этот вопрос должен вести к очень важным последствиям. Профессор Вебер в его Indische Studien (IX, 473) напечатал статью по этому вопросу, доказывающую, что «идея логоса не имеет в Греции антецедентов, которые могли бы объяснить ее». Это действительно удивительное утверждение, но в силу известных фактов он прибавляет, не желая давать решительный ответ на этот вопрос: «Очевидна сама по себе догадка, принимая во внимание близкие отношения, существовавшие в то время между Александрией и Индией, что на развитие этой неоплатонической идеи влияли подобные философские системы Индии». И далее он говорит: «Возможно, что просто вследствие укрепляющего влияния, которое боги, как полагали, получали от гимнов, богиця речи понималась как давшая Праджапати силу для создания, хотя в конце концов она, особенно в форме Ом, достигла высшего положения и отождествлялась с абсолютным Брахманом».

Надеюсь, что я дал правильный отчет о несколько смутном, но удивительном утверждении профессора Вебера, будто александрийская идея о логосе не имела антецедентов в греческой философии, а появилась вследствие влияния вач (vak) вед. Это, несомненно, сходство, но не нужно забывать, что имеются и различия. Не говоря о чем ином, Вач – женского рода, а Логос – мужского, и это предполагает не только различие грамматическое.

В своих лекциях о теософии я пытался доказать, что факты приводят нас к другому и даже прямо противоположному мнению. Если я и не вхожу в обсуждение идеи александрийского Логоса в греческой философии, то потому только, что я считаю более удобным просто констатировать факты, не вступая в бесполезные споры и предоставляя классическим и санскритским ученым делать из них выводы. Профессор Вебер утверждал, что Логос появился в Александрии без всякого предварительного подготовления, а я, по мере возможности, указывал на ступени, ведущие к Логосу и известные всякому, изучавшему историю древней греческой философии[39]. Если мне это удалось, то презумпция в пользу индийского влияния на философов Александрии падает сама собой, и притязания Индии и Греции на оригинальность идеи о Слове как потенции абсолютного Существа будут равны. «Реальная индийская философия, – писал я, – даже в той зародышевой форме, в которой мы находим ее в упанишадах, стоит вполне особняком. Мы не можем утверждать какого-либо исторического отношения ее с древнейшей греческой философией. Они настолько независимы одна от другой, как греческая Харита, сделавшаяся женой Гефеста, независима от харит – рыжих коней Зари в ведах».

Теперь является вопрос, нет ли по крайней мере далекого родства между vak и логосом, вроде того, какое существует между Харитой и харитами, между Зевсом и Дьяусом. Так как нет никаких лингвистических указаний в пользу такого взгляда, то в конце концов я и пришел к заключению, что как ни поразительно сходство между ведической vak и греческим логосом, мы должны признать, что возможное в Индии было возможно и в Греции и что мы не имеем никаких данных для дальнейших выводов. Я думаю, что в этом случае факты говорят больше, чем слова. Совершенно верно, что профессор Вебер сделал оговорку, что он не намерен высказывать какое-либо мнение по этому вопросу, но после такого признания навряд ли было прилично намекать, что люди, высказывавшие мнение по этому вопросу, получили свои сведения от него. Легко констатировать «за» и «против» (пурвапакша и уттарапакша), но ведь такая констатация делается затем, чтобы в конце концов прийти к сиддханте (заключению). Можно было бы привести более близкие совпадения между Vak и Мудростью Ветхого Завета[40], потому что мы читаем о Речи (Vak) как подруге Праджапати[41], а Мудрость говорит: «Я была при нем как воспитанная с ним; я ежедневно была его. радостью, всегда радуясь прежде его» (Prov., VIII, 30). В Катха-упанишаде мы читаем, что Речь забеременела от Праджапати, а в Библии – «Вечный обладал мною с начала путей своих до древних своих дел» (Prov., VIII, 22).

Но при всем этом я не могу признать, что были какие-нибудь доказательства заимствования или какого-либо взаимодействия между индийской и греческой философиями, и думаю, что раз ясно указаны исторические антецеденты logos и logoi в Греции, мысль о том, будто бы греки заимствовали свой логос от Vak вед или от ветхозаветной Мудрости (Софии), не могла бы возродиться. Исторические следы подобного признания завели бы нас очень далеко, и потребовались бы очень сильные доказательства для опровержения данных, указывающих противоположное мнение, – более сильные, чем приводимые до сих пор аргументы. Если греки действительно заимствовали свою идею о логосе из Индии, почему они не приняли тех выводов, которые из нее вытекают?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.