С. И. Чернышов Естественнонаучные основы антропопоэтики

С. И. Чернышов

Естественнонаучные основы антропопоэтики

«Придет день, когда биолог протянет руку психологу и встретится с ним в туннеле, который они взялись копать с разных сторон горы неизвестного»

К. Г. Юнг

И много раз пик мира изменялся,

И много протекло могучих рек,

Но громко голос Солнца раздавался

И песню крови слышал человек.

К. Д. Бальмонт

И день и ночь я чувствую вину,

что стоящей погоды я не стою.

Возьмите вашу мертвую весну

и пропадите с вашею зимою!

И. Тарасович

Разительное отличие, не правда ли? У каждого поэта, наверное, есть строки радости и строки печали, но поставленные в эпиграф четверостишия просто никак не могли бы принадлежать родственным душам. Они различны и противостоят друг другу в основополагающих особенностях взгляда на мир, – да что там, их авторы живут в совершенно разных мирах! Разумеется, не говоря уже о различной эстетической ценности приведенных стихотворных строк.

С чем же может быть связано такое несовпадение в мировосприятии? Одними лишь индивидуальными различиями ничего не объяснишь, ведь и «родственные души» встречаются нередко, а их, выражаясь научно, распределение далеко от случайного и соответствует родству генетическому: «в песне – душа народа» (Н. В. Гоголь).

Мысль о взаимосвязи внешнего облика человека и его внутреннего мира не нова: на уровне бытового сознания она всегда и повсюду интуитивно воспринималась как очевидная, а её письменная история включает почтеннейший список высших достижений человеческой мысли, начиная хотя бы с Платона и законов ведической Индии, деливших людей на варны (букв. санскр. «цвет») в соответствии с пигментацией кожи, которая считалась отражением внутренних качеств и наклонностей. А эта связь внутреннего и внешнего, в свою очередь, заставляет говорить о наследственном (то есть генетически, а значит, и расово обусловленном) характере не только антропологических характеристик, но и основ внутреннего мира человека.

Говоря о коллективных основах психической деятельности, нельзя обойти вниманием теорию архетипов великого швейцарского психиатра, одного из крупнейших мыслителей XX столетия – Карла Густава Юнга. Он был сторонником индивидуального подхода к пациентам в психотерапии, однако как исследователь всегда интересовался вопросами типологии и написал, в частности, книгу «Психологические типы», принесшую ему мировую славу и заложившую основу классификации экстравертов и интровертов. Важную роль могло сыграть и то, что специальностью Юнга в бытность студентом-медиком была анатомия, и он привык исследовать явления и их взаимосвязи, не увлекаясь абстрактными схемами, как это случается в психологии. Вот что писал Юнг в работе «Психологическая типология», впервые опубликованной в 1936 году: «Целостный телесный склад, его конституция в самом широком смысле имеют весьма тесную взаимосвязь с психологическим темпераментом, так что мы не вправе обвинять врачей, если они рассматривают психические явления в значительной степени зависимыми от тела» (1).

Современная наука может вскрыть и некоторые из механизмов такой взаимосвязи между эмоционально-психологической и биофизиологической сторонами жизни. В частности, выяснено, что гормональные процессы по-разному протекают у представителей различных рас, а роль гормонов в регулировании психоэмоциональных процессов сейчас признаётся одним из наиболее плодотворных направлений изучения человека (2). Правда, при этом исследователи зачастую избегают предавать огласке выводы, касающиеся соотношения расовых и поведенческих характеристик, и не выходят за пределы индивидуальных различий.

Сам Карл Густав Юнг посвятил, в частности, архетипическим основам германской психологии ставшие классическими статьи «Вотан» и «Архетип Вотана (3). Пo сравнению с психоанализом Зигмунда Фрейда, аналитическая психология Юнга, вводя понятия архетипов и коллективного бессознательного, значительно расширяет понимание человека и «по горизонтали» (коллективный характер архетипов), и «по вертикали» (наследование архетипических основ психики от поколений предков). Вот что пишет об этом его ученица Мария-Луиза фон Франц: «. еврей может ничуть не интересоваться своим культурным прошлым, но в его сновидениях будут появляйся каббалистические мотивы. Однажды у меня был пациент-индус, который получил образование и вырос в Америке и который вполне осознанно не проявлял ни малейшего интереса к своей культуре. Несмотря на это, его сны изобиловали индусскими божествами, по-прежнему живущими в его бессознательном» (4).

История народов и культур наглядно показывает действенность архетипов как бессознательных движущих сил как коллективной, так и индивидуальной человеческой деятельности. Внимательно перечитав басню пацифиста Толстого «Отец и сыновья», написанную для «Азбуки», мы встретимся со связкой прутьев, символизирующей несгибаемую силу братского единства. Чем не символ fasces, вдохновлявший попытку объединения итальянцев в возрожденной братской общности римлян! Или ещё пример: каково происхождение Русского слова «ужас»? Корень у него тот же, что и в слове узкий, что совпадает с мнением ведических ариев, говоривших о беде как о «тесноте», а о спасении как о «просторе»: «Пусть они дадут нам сегодня широкий путь!» (Ригведа, VII, 35 «Ко всем Богам»). Напрашивается связь с самой исторической судьбой русского народа, любовь которого к простору привела его к созданию величайшей в мире Империи.

Различное понимание истоков важнейших содержаний бессознательного (индивидуальный травмирующий опыт в детском возрасте у Фрейда и наследуемые архетипы коллективного бессознательного у Юнга) стало, очевидно, одной из основных причин разрыва между исследователями. Позже Юнг говорил: «Психологический метод Фрейда был и остается прижигающим средством для дегенерировавшего, разложившегося материала, поставляемого в первую очередь страдающими неврозом» (5). Любопытно отметить, что Зигмунд Фрейд, сам того не желая, оставил в своих работах подтверждение правоты теорий Юнга. Так, в «Толковании сновидений» он писал: «Ганнибал был любимым героем моих гимназических лет; как многие в этом возрасте (! – С. Ч.), я отдавал свои симпатии в пунических войнах не римлянам, а карфагенянам. Когда затем в старшем классе я стал понимать все значение своего происхождения от семитской расы и антисемитские течения среди товарищей заставили меня занять определенную позицию, тогда фигура семитского полководца еще больше выросла в моих глазах» (6).

Поистине, трудно после подобных признаний претендовать на универсальную «общечеловеческую» значимость выводов, полученных путем самонаблюдения!

Юнг объявленный было «наследным принцем психоанализа», порвал с учителем, придя к выводу о необоснованности применения многих постулатов «еврейской психологии» к представителям «германских и славянских» народов.

Кстати, что касается «святая святых» Фрейда и фрейдистов, «Эдипова комплекса», то современные данные сравнительной этнографии указывают на существование биологически обоснованного мощного инстинктивного табу на инцест, связанного с нежизнеспособностью рожденного в результате кровосмешения потомства (Alexander, Miele, Wrighl). Так что в данном случае тоже, вероятно, стоит не упускать из виду фактор ограниченной применимости постулатов отца психоанализа, вполне объяснимой, как мы видим, благодаря признанию наследственных расово обусловленных психических различий.

Одним из ярких материальных подтверждений реальности межрасовых архетипических различий может служить распределение археологических находок столь распространенного символа, как свастика. Вот что пишет об этом Ариэль Голан в книге «Миф и символ»: «В эпоху неолита и энеолита свастики были характерны для Передней Азии, особенно для Ирана, в древностях которого имеются разнообразные свастические композиции Известна была тогда свастика также в Европе, на Крите, в Индии. (.) Семиты во все периоды их истории этот символ не применяли; он отсутствует в памятниках Финикии, Палестины, Аравии, Сирии, Ассирии, Вавилона, а также Шумера (.) Свастика не дошла до Африки, Юго-Восточной Азии, Океании, Австралии» (7). Таким образом, ареал распространения данного символа примерно соответствует границам расселения расово дифференцированных популяций в доисторическую эпоху.

Не менее интересные результаты дает сопоставление символических значений крови. По наблюдениям исследователей, в античной греческой поэзии кровь выступает носительницей характера человека, его темперамента, в то время как в ветхозаветных текстах она связывается прежде всего с понятием «кровопролития» (8).

Подобные архетипические различия, являющиеся психологическим фундаментом различий культурных, не только обеспечивают богатство и многообразие культурных форм, но и имеют, как выясняется, глубокий эволюционно-биологический смысл. Этот смысл откроется нам, если мы рассмотрим данный вопрос с точки зрения образования видов. Современный исследователь Джемисон из Института Изучения Человека отмечает в статье «Биологическое разнообразие и этническое самосознание» (9), что на определенной ступени формирования наблюдается положение, когда подвид уже специализировался в направлении развития, но еще не потерял способности давать потомство при скрещивании. Если при этом фактор географической изоляции в силу каких-либо причин (скажем, способности преодолевать большие расстояния, близкого соседства и т. п.) не является действенным, как в случае человека, то шансы на формирование нового вида и развитие присущих ему качеств значительно понижаются. «Генетическая изоляция, – продолжает он, – важнейшее условие эволюционной специализации».

Еще русский генетик Сергей Сергеевич Четвериков в статье 1926 года «О некоторых моментах эволюционного процесса с точки зрения современной генетики» называл изоляцию основным фактором эволюции и указывал, что естественный отбор антагонистичен свободному скрещиванию – панмиксии.

В подобной ситуации, когда сохранение видовых особенностей требует предотвращения рождения биологически возможного смешанного потомства, особенности поведения наряду с такими физическими особенностями, как цвет, запах и т. п., могут играть роль факторов, препятствующих смешению, что было отмечено Симпсоном в книге 1949 года «Значение эволюции» (10).

Следуя этой логике, мы приходим к важнейшему выводу об эволюнионно-биологическом значении культурных различий между человеческими популяциями, в связи с которым «культурная самобытность» оказывается не только «духовной ценностью», но и sine qua non физического выживания и повышения жизнеспособности генотипа, а «мультикультурное общество» всеобщей гибридизации – новомодным рецептом самоубийственной инволюции, противоестественным отказом от собственной органической природы, измышленным «рассудку вопреки, наперекор стихиям».

Различия в культурных традициях, эстетических вкусах и этических нормах поведения, укорененные в наследуемых компонентах психики и неразрывно связанные с морфологическими и т. п. расовыми особенностями, не должны по своей природной функции привлекать особей с иной биологической (и социальной) наследственностью; напротив, они должны стать барьером на пути скрещивания, биологически (на данном этапе) возможного, но с точки зрения сохранения и передачи комплекса наследственных характеристик нежелательного.

В этой связи особый интерес представляют весьма красноречивые толкования смысла некоторых «изуверских» обычаев самими носителями архаичных традиций. Так, во многих племенах, до недавнею времени сохранявших первобытный образ жизни, практиковалась деформация тела женщин с помощью таких «украшений», как непомерно тяжелые серьги, оттягивающие мочки ушей до плеч, деревянные «втулки» в нижнюю губу, делающие ее выступающей на несколько сантиметров вперед, и т д. Сами члены племени объясняли заинтригованным антропологам, что цель подобной операции – сделать женщин уродливыми и непривлекательными для чужаков», то есть представителей иных родоплеменных групп.

Еще более значимым представляется наблюдение, сделанное лингвистами. Напомним такую простую и пока еще почти общепризнанную истину, что нормальными считаются гетеросексуальные контакты внутри вида, то есть в случае человека – с человеком. При этом объем понятия «человек» остается весьма неопределенным, – вспомним прекрасную реплику из финала «Собачьего сердца» Булгакова: «То есть он говорил? – спросил Филипп Филиппович, – это еще не значит быть человеком».

Итак, вот что пишет об этом блестящий филолог, исследователь истории индоевропейских языков Эмиль Бенвенист: «Начиная с германского племени Ala-manni – «алеманнов» и до самой Камчатки или до южной оконечности Американского континента мы можем обнаружить десятки народов, которые называют себя «людьми», каково бы ни было их происхождение и на каком бы языке они ни говорили; таким образом, каждый народ мыслит себя сообществом, объединенным одним языком и имеющим одних и тех же предков; тем самым он и противопоставляет себя другим народам» (11). То есть, «человек» есть прежде всего – член данной этнической общности, носитель определенного генотипа и соответствующей культуры. Такое толкование понятия «человек», несомненно, не могло не накладывать ограничений при выборе брачного партнера.

Кстати сказать, поводом к вышеприведенному замечанию Бенвенисту послужил анализ этимологических связей индоевропейского корня *ai-, собственно, и имевшего в языке древних ариев значения «арий», «человек» (12). Остается добавить к этому, что в ведийской мифологии бог Арьяман покровительствует бракам. Можно здесь указать и на то, что слово «свобода», отражающее важнейшее качество полноправного дееспособного члена общества, связано в русском языке с понятием свой, как английское freedoom и немецкое freiheit, соответственно, с friend, freund, – «друг». То есть, свободным может быть лишь «свой», тот, кто естественным образом принадлежит к данной общности. Близким по смыслу изначально оказывается и «либерализм», поскольку латинское liberi обозначало законнорожденных детей, – свободных благодаря происхождению, принадлежности к соответствующему «корню». До некоторой степени, именно забвению истоков этих слов многие из современных либералов обязаны своей свободой поучать окружающих.

Большую роль в сохранении чистоты генотипа у человека играют расовые различия в понимании прекрасного, которым посвящена обширная литература (13). Скажем, природный смысл существования различий между музыкальными традициями, например, вальсом и рэпом, в том и состоит, чтобы препятствовать совместным танцам представителей различных рас, и тому, что за этими танцами может последовать.

Трудно удержаться от соблазна привести два собственных примера: один касается человеческой красоты, другой – красоты пейзажа. Отец автора этой статьи в 50-е годы работал в экспедиции в Туркмении. Он рассказывал, как его, уставшего видеть за окном ползущего через пустыню поезда бесконечные однообразные барханы, удивил восторг соседа по вагону – туркмена: «Чисто. гладко. – красиво!» Второй пример относится к личному преподавательскому опыту автора, слышавшего от студентов-корейцев, что глаза у европейцев, в частности, у русских «некрасивые – круглые, как у коровы».

Установив биологическую ценность расовых психологических различий, мы без труда обнаружим их не только в понимании прекрасного, но в понимании законного/справедливого и т. д. Это, кстати, поможет специалистам разных отраслей знания избежать пагубного наследия марксистской методологии с ее социально-экономическим фетишизмом. Пока же нередко приходится видеть, как под влиянием такого наследия, скажем, сохранение структур власти в казахском обществе на протяжении многих столетий объясняется сначала походами кочевников, потом – феодализмом, затем – колониальной политикой Российской Империи и, наконец – советским тоталитаризмом (14). Можно, правда, видеть в академической науке и первые примеры отхода от устаревших идеологических табу, когда видные ученые современности позволяют себе вполне обоснованно писать: «Обсуждения заслуживает вопрос о подделках («русскоязычная поэзия», суррогат «русской философии» в русскоязычной упаковке и пр.)» (15).

Чем же, собственно, угрожают такие, согласно определению уважаемого ученого, «подделки»? Дело в том, что вывод об укорененности наблюдаемых этнических и расовых различий во взгляде на мир в архетипе, в человеческой природе с неизбежностью приводит нас к выводу об их неустранимости, а также о противоестественности и нежелательности их нивелирования. Обратившись к работе Юнга «Отношения между Я и бессознательным», мы прочтем предостережение основателя аналитической психологии: «Так, совершенно непростительным заблуждением было бы считать результаты еврейской психологии общезначимыми! Ведь никому не придет в голову воспринимать китайскую или индийскую психологию как обязательную для нас. Несерьезный упрек в антисемитизме, который был мне предъявлен из-за этой критики, так же неинтеллигентен, как если бы меня обвиняли в антикитайской предубежденности. Конечно, на более ранней и низкой ступени душевного развития, где еще нельзя выискать различия между арийской, семитской, хамитской и монгольской ментальностью, все человеческие расы имеют общую коллективную психику. Но с началом расовой дифференциации возникают и существенные различия в коллективной психике. По этой причине мы не можем перевести дух чуждой расы в нашу ментальность in globo (целиком – лат), не нанося ощутимого ущерба последней, что, однако, все равно не мешает натурам с ослабленным инстинктом тем более аффектированно относиться к индийской философии и тому подобному» (16).

Автор несколько раз проводил на своих знакомых немудреный эксперимент. Делалось это ради шутки, но результаты оказались настолько серьезными и впечатляющими, что впору подумать о более строгом оформлении подобных опросов. Суть состоит в следующем: респонденту предлагается случайная выборка из сборника афоризмов (естественно, не хрестоматийно известных) без указания авторства. Предлагается оценить их в системе «свой/чужой», «согласен/не приемлю». После распределения материала по категориям они дополняются именами авторов. Как правило, среди «своих» оказываются высказывания тех, кто по расовой принадлежности близок испытуемому, остальные же отвергаются, как «чуждые». Впрочем, сходное чувство читатели статьи могли испытать, знакомясь со стихотворными эпиграфами. Вряд ли кому-либо оба равно пришлись по вкусу.

Что касается афоризмов, то стоит добавить, что в этот разряд попадают высказывания, в предельно яркой форме отражающие взгляд на жизнь, а это всегда – чей-то взгляд: немца, хакаса, готтентота. То же самое можно сказать и о религии, которая всегда «ассимилирует» распространяющиеся через национальные границы доктрины. Так, европейские народы обогатили своими архетипами христианство, придав ему множество национальных нюансов. Не раз обращалось внимание на тот факт, что последовавшее за Реформацией конфессиональное разделение Европы на католические и протестантские страны очертаниями очень близко к ареалам преобладания нордического и средиземноморского элемента среди населения. В православной традиции также есть множество особенностей. Например, образ Георгия Победоносца, смирившего Змея словом божьим, вобрал в себя индоевропейский миф о змееборчестве, и именно в таком виде оказался на гербе Третьего Рима.

Стоит вспомнить об авангардной живописи революционной эпохи и задуматься, было ли «революционное искусство» непонятно народу по причине формальной новизны, или же в силу архетипической чужеродности? В этом отношении интересная типологическая параллель между обращением отдельных художников к абстракционизму и искусством тех народов авраамической традиции, у которых существует запрет на изображение человека. Неприятие народом «народно-революционного искусства» может объясняться тем, что данные художники были наследниками психологических архетипов, века назад нашедших выражение в непонятных для нас религиозных запретах. Психологическая природа подобного табу требует особого рассмотрения.

Сущность возможной и наблюдаемой ныне «смычки» культурных миров различной архетипической природы состоит в формировании своеобразного «эсперанто», неспособного отвечать духовным запросам носителей разных расовых архетипов, однако удовлетворяющего поверхностную тягу к развлечениям. Культура, не соответствующая наследственной психологической «оптике» восприятия и осмысления мира, лишь создает одномерную его имитацию. Этим, кстати, можно отчасти объяснить многочисленные сетования на обилие «крови» и т. п. в произведениях массовой культуры. Ведь любой традиционный эпос по обилию «сцен насилия» не уступит голливудским подделкам, но в архетипически цельном, «своем» искусстве оно является оправданным в рамках «своей» унаследованной системы ценностей, а в «чужом» – насилие оценивается как немотивированное.

Что же происходит в том случае, когда в одной особи соединяются части, принадлежащие к разным психическим мирам? Ведь один из основных постулатов генетики говорит о дискретности наследуемых признаков, то есть о том, что они передаются «целиком», и «сплава» между признаками разных предков не возникает, возможны лишь их сочетания.

Учитывая уже рассматривавшийся вопрос о единстве биологической и психологической природы человека, обратимся в поисках параллелей к работе иммунной системы человека, благо она изучена лучше, чем вопросы психической наследственности.

Лимфоциты, циркулирующие в крови носители иммунологической памяти, обнаруживают «враждебные» клетки, а лейкоциты в процессе фагоцитоза захватывают и пожирают чужеродный белок. Принцип проверки на «вредность» при этом чрезвычайно npocт: носитель всякого генотипа, отличного от генотипа организма, подвергается уничтожению. Именно благодаря этому человек остается живым и здоровым. Правда, здесь же лежит причина oтторжения чужеродных тканей при трансплантации и аллергических реакции. Соответственно, можно не без оснований предположить, что соединение частей наследственного психического материала, принадлежащего к различным типам, ведет к достаточно серьезным внутренним конфликтам, – тем более, что природный смысл наследственных межрасовых различий в том и состоит, чтобы вызывав взаимное неприятие, тем самым препятствуя скрещиванию. Итак, в том случае, если оно все же происходит, это неприятие из сферы отношений между расами и популяциями перемещается в границы индивидуального внутреннего мира, что отнюдь не способствует его гармонизации.

Напряжение, вызванное неустранимым противоречием между элементами архетипического фундамента не может не оказывать влияния на видение носителем такого противоречия мира и самого себя. Особенно масштабными оказываются результаты в то случае, когда смешение наблюдается на уровне популяции, а не индивида. Не здесь ли кроется причина постоянной нестабильности и хаоса в Латинской Америке, где произошло массовое смешение европейских завоевателей-средиземноморцев, местных индейцев и завезенных из Африки негров-рабов? В то время как страны с однородным в расовом отношении населением отличаются (с поправкой на внешние влияния и т. п.) завидной лабильностью.

Учет вышерассмотренных факторов психологии коллективного бессознательного может помочь в объяснении многих загадочных явлений мировой истории культур. Так, понимание естественных причин враждебности, возникающей между разнородными составляющими бессознательного, проливает свет на истоки представлений о «греховности», «богооставленности» «падшего» мира и человека в авраамических религиях. Интересно, что с десакрализацией природы связывают и развитие технократической цивилизации (17), а распространение расового смешения, стоявшего у истоков этой десакрализации, и поныне следует рука об руку с самоубийственным технократическим насилием над природой. Собственно, в этой внутренней войне «психологических иммунитетов, в которой невозможны ни победа (уничтожение/ассимиляция одной группы архетипических составляющих), ни примирение (формирование гармоничного целого), обнаруживаются причины взгляда на «этот» мир как на царство дьявола, – месть попранных законов природы, которые напоминают о себе чувством враждебности окружающего природного мира, ощущением его «чуждости», ведет к утверждению о ценности иной, «неземной», «внеприродной» жизни. Неизбежное подсознательное неприятие собственной телесной природы проистекающее из неоднородности составляющих «души» и «тела», вызывает к жизни как догматы о греховности плоти, необходимости ее умерщвления, так и табу, запрещающее это тело изображать. Стоит ли удивляться противопоставлению «души» и «тела», если они несут в себе заметно различающиеся, несовместимые и конкурирующие генотипы?

В натурах чувствительных борьба между разнородными психологическими образами «естественного», генетически близкого, человеческого облика ведет к потере представления о «своем», и далее – к эмоциональному отторжению собственного тела, к радикальному стремлению к «чужому» – стремлению, идущему вразрез с закономерностями, царящими в живой природе. Ярким литературным выражением подобной атрофии инстинкта, подсознательной «аллергической реакции» на собственное естество, лишенное здоровой цельности, будут следующие откровения Марины Цветаевой («Мой Пушкин»): «От памятника Пушкина (sic!) у меня и моя безумная любовь к черным, пронесенная через всю жизнь, по сей день польщенность всего существа, когда случайно, в вагоне трамвая или ином, окажусь с черным – рядом Мое белое убожество бок о бок с черным божеством. Чудная мысль – гиганта поставить среди детей. Черного гиганта – среди белых детей. Чудная мысль белых детей на черное родство – обречь. Под памятником Пушкина росшие не будут предпочитать белой расы, а я – так явно предпочитаю – черную» (18).

Отметим, что в данном случае нарушение гармонии подсознательного «эталона» человека касается не только расовых различительных признаков – искажению подверглись, например, и представления о естественной соразмерности (ср. гигант / дети). В русле описываемых психологических явлений находится и наблюдаемое в приведенном отрывке стирание границы между живым и неживым в отношении скульптурных изображений (в данном случае памятника) с отданием предпочтения последнему, с признанием его превосходства. Это вызвано «недостаточностью», «ущербностью» лишенного внутренней гармонии живого человеческого тела в сравнении с «цельным» чугуном или глиной – вспомним легенду о Големе или библейское сотворение человека из глины, где «прах» первичен по отношению к «плоти», и «плоть» приравнивается к «праху»! А ведь в ведийской традиции, как и в русской «Голубиной книге», мир создается из тела первочеловека, и гармония космоса проистекает из гармонии человеческого естества.

Нельзя обойти вниманием вопрос о географической локализации очагов возникновения тех учений, для которых характерны перечисленные черты. В некоторой степени следы подобных психологических явлений несет в себе буддизм и другие системы, получившие распространение в Индии после начала смешения завоевателей-ариев с автохтонами-дравидами. Особое же внимание заслуженно привлекает ближневосточный регион.

Вот что пишет известный ученый-генетик о его обитателях древнейшего (в масштабах человеческой истории) этапа. «Неандертальцы жили часть времени с людьми современного типа. Совместные находки неандертальцев и людей современного типа известны, например, в Палестине. Произошло ли уничтожение неандертальцев современными людьми или они смешались и современные люди утеряли в большинстве своем неандерталоидные черты – вопрос дискуссионный» (19).

В более позднее, уже историческое время, население этих мест также неоднократно вовлекалось в процессы массового межрасового смешения, подробно рассмотренные, например, Ойгеном Фишером еще в начале двадцатого века. Его статья 1938 года «Происхождение рас и ранняя расовая история евреев» завершается следующим выводом: «Еврейская этническая группа на всем протяжении своей долгой предыстории и истории подвергалась смешению и вызванный этим мощный селективный процесс необратимо сформировал особые свойства еврейского интеллекта, еврейской психики и физического строения.» (20).

Изучение расовых психологических различий, составляющих основу различий культурных, требует применения как методологии гуманитарных наук при анализе материала, так и учета естественнонаучных (биологических медицинских и т. д.) знаний в делe интерпретации полученных результатов и поиска существующих закономерностей.

Надо сказать, что необходимость синтеза различных дисциплин в изучении человека признавалась уже не раз, и в этой области накоплен определенный опыт (21). Трудность состоит в том, что над наукой о человеке довлеют идеологические штампы и политические догмы, мешающие вовлечению в исследовательскую работу материала, относящегося к целому ряду сфер антропологии в самом широком смысле этого слова, особенно в части взаимосвязи психологического и биологического.

В условиях современной информационной прозрачности мира, развития средств сообщения и процессов глобализации, особенно возрастает значение внутренних психологических факторов, устанавливающих границы «своею» и «чужого». Учитывая, что современный уклад жизни в целом способствует ухудшению наследственных характеристик последующих поколении (22), вопросы психогигиены как в отношении выбора брачных партеров, так и при формировании среды воспитания детей приобретают исключительную важность. В особенности это касается белых народов, снизивших за последнее время показатели рождаемости и испытывающих все возрастающее демографическое давление со стороны «южных» и «восточных» рас.

Исследования в сфере, которая может пока быть условно обозначена как «антропологическая поэтика», не только проливают свет на причинно-следственные связи явлений в истории народов и рас, но должны найти и практическое применение, скажем, в области оптимализации образовательных и развивающих программ для детей и подрост ков. Научная работа в этом направлении и распространение соответствующих знаний должны предотвратить продолжение вивисекторского эксперимента, обреченного на неудачу уже в силу заложенной в инстинктах межгрупповой борьбы за существование, и не допустить, чтобы целые поколения в жизни расы были потеряны для развития свойственных ей качеств.

Проигрыш в этой борьбе означал бы исчезновение, демографический и цивилизационный (а в современных условиях – и экологический) крах, после которого жестокая конкуренция между обособившимися группами победителей неизбежно продолжится, но уже без участия побежденных.

Литература

[1] Psychologische Typologie // Suddeutsche Mohatshefte. – XXXIII, 5. – Февраль, 1936. Приводится по: Юнг Карл Густав. Психологические типы / Под общ. ред. Валерия Зеленского. – М., 1996. – С. 645.

[2] Ср., напр., исследования Бэт Азар о гормональных причинах эмоциональных трудностей у девочек подростков. Path that lead to teen age depression // American Psychological Association Monitor. – October, 1993.

[3] Эссе «Вотан» впервые опубликовано в «’Neue Schweizer rundschau» в марте 1936 г.

[4] Мария Луиза фон Франц. Психология сказки. – СПб., 1998. – С. 76.

[5] Юнг Карл Густав, Фрейд Зигмунд // Собр. соч. в 19 т. – Т. 13; Феномен духа в искусстве и науке. – М., 1992. – С. 76; Ср. также: «В отличие от него я предпочитаю понимать человека исходя из его здоровья и даже стремлюсь освобождать больных от той психологии которая излагается на каждой странице произведении Фрейда. Мне неизвестны также случаи, где Фрейд хоть в чем то вышел бы за рамки своей психологии и избавил своего пациента от того недуга, от которого к тому же страдает и сам врач. Его психология пpeдcтaвляeт собой психологию невротического состояния определенной чеканки, следовательно она является действительно истинной лишь в пределах соответствующего состояния. В рамках этих границ Фрейд прав и законен даже там где он ошибается. Ведь это тоже относится к общей картине, а потому вполне соответствует его вероисповеданию. Но подобная психология, основанная к тому же, – а это симптом болезненности – на некритичном даже бессознательном мировоззрении которому свойственно значительно суживать горизонты переживания и видения – такая психология не может являться психологией здоровых людей». Цит. по: Юнг Карл Густав. Фрейд и Юнг: разница во взглядах // Критика психоанализа. – СПб., 2000. – С. 265–266.

[6] Фрейд З. Толкование сновиинии. – М., 1913. – С. 154.

[7] Голан Ариэль. Миф и символ. – М., 1993. – С. 120.

[8] См.: Савчук. Кровь и культура. – СПб., 1994.

[9] J. W. Jamieson. Biological Diversity and Ethnic Identity Changing Patterns in the Modern World // Mankind Quarterly. – Vol. XXXVI. – Fall 1996 – Summer 1997.

[10] См.: G. G. Simpson. The Meaning of Evolution. – NY: Oxford University Press, 1949.

[11] Бенвенист Эмиль. Словарь индоевропейских социальных терминов. – М., 1995. – С. 242.

[12] Указ. соч. – С. 82, 240, 243. Ср. также: Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. Образ мира и миры образов. – М., 1996. – С. 386–387.

[13] См.: Jaeger Werner Paidea. The Ideals of Greek Culture Trans. – NY: G. Highet, 1945; Из современных работ см., напр.: Авдеев В. Б. Расовое мышление у древних греков / Наследие предков. – № 6, 1999.

[14] Любопытно, что статья, о которой идет речь – Масанов Н. Э. «Историческая типология государственных структур и проблема их преемственности», была опубликована в сборнике «Этнические аспекты власти». – СПб., 1995.

[15] Колесов В. В. Ментальные характеристики русского слова в языке и философской интуиции // Язык и этнический менталитет. – Петрозаводск, 1995. – С. 17.

[16] Юнг К. Г. Отношения между Я и бессознательным // Психология бессознательного. – М., 1994. – С. 210.

[17] См., напр.: Иванов А. Тепло жизни и холод смерти: Ницше и Эвола // Атеней. – № 1, 2001.

[18] Цветаева М. Мой Пушкин / Цветаева М. И. Проза. – М., 1989. – С. 22.

[19] Воронцов Н. Н. Развитие эволюционных идеи в биологии. – М., 1999. – С. 25.

[20] Фишер О. Происхождение рас и ранняя расовая история евреев // Русский геополитический сборник. – № 3, 1998.

[21] См., напр.: Человек в системе наук. – М., 1989.

[22] См., напр.: Lynn Richard Dysgenics. Genetic Deterioration in Modern Populations. – Praeger, 1996.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.