ЧЕТВЕРТАЯ МЕДИТАЦИЯ Медитирующий пытается составить представление о «страже порога»
ЧЕТВЕРТАЯ МЕДИТАЦИЯ
Медитирующий пытается составить представление о «страже порога»
Когда душа достигла способности наблюдать что-либо вне чувственного тела, для нее могут наступить известные трудности в жизни чувств. Она может увидеть себя вынужденной занять по отношению к себе самой совершенно иное положение, чем к какому привыкла раньше. К миру внешних чувств она стояла в таком отношении, что смотрела на него как на мир внешний, а на внутренние переживания — как на свою собственность. К сверхчувственному внешнему миру она не может отнестись так. Как только она воспринимает этот внешний мир, она до известной степени и сливается с ним; она не может себе представить себя отделенной от него так, как от чувственного внешнего мира. Поэтому все, что она может назвать своим внутренним миром по отношению к этому сверхчувственному внешнему миру, принимает известную особенность, которую сначала трудно бывает соединить с представлениями о внутреннем. Нельзя больше сказать: я мыслю, я чувствую, или: у меня есть мысли, и я слагаю их. Надо сказать: нечто мыслит во мне, нечто зажигает во мне чувства, нечто слагает мысли, так что они выступают совершенно определенно и оказываются присутствующими в сознании.
Это чувство может быть чрезвычайно гнетущим, если характер сверхчувственного переживания таков, что дает уверенность в том, что на самом деле переживаешь действительность, а не предаешься фантастике и иллюзии. Тем, как чувство проявляется, оно показывает, что сверхчувственный внешний мир хочет почувствовать себя, хочет мыслить себя; но нечто мешает ему осуществить это. В то же время получаешь ощущение, что то, что так просится в душу, и есть настоящая действительность и что она одна может объяснить все то, что до сих пор переживалось как действительность. И это ощущение также принимает такую форму, что сверхчувственная действительность является чем-то, что ценностью своей далеко затмевает доселе ведомую душе действительность. Это ощущение потому гнетуще, что приходишь к мысли: следующий шаг, который предстоит сделать, должно хотеть сделать. В самом существе того, чем ты стал благодаря своему внутреннему переживанию, заключена необходимость сделать этот шаг. Как отрицание того, что ты есть, даже как самоуничтожение пришлось бы это ощутить, если бы этот шаг не был сделан. И однако может явиться и такое чувство, что не можешь его сделать, или, если и предпримешь насколько это возможно, он будет несовершенным.
Все это обращается в представление: душе, какова она теперь есть, предстоит задача, с которой ей не справиться, ибо такой, какова она сейчас, она не может быть принята сверхчувственным внешним миром, потому что последний не хочет ее в себя. Таким образом душа начинает чувствовать себя в противоречии со сверхчувственным миром, она должна сказать себе: ты не такова, чтобы могла слиться с этим миром. Но только он может показать тебе истинную действительность, а также и то, как сама ты относишься к этой истинной действительности; таким образом ты отделилась от подлинного наблюдения правды. Это чувство означает опыт, который становится все более и более решающим относительно ценности собственной души. Чувствуешь, что со всей полнотой своей жизни находишься в заблуждении. Однако это заблуждение отличается от других заблуждений. Заблуждение мысленное устраняется, когда на место неверной мысли ставят верную. Пережитое заблуждение стало частью самой душевной жизни; ты теперь сам — заблуждение; нельзя его просто исправить, потому что можно думать как угодно, а оно здесь, оно часть действительности, и притом твоей собственной действительности. Такое переживание содержит в себе нечто уничтожающее для твоей собственной сущности. Ощущаешь, как твое внутреннее мучительно отталкивается всем тем, чего страстно желаешь. Эта боль, ощущаемая на известной ступени душевного странствия, далеко превосходит все то, что можно испытать как боль в мире внешних чувств. И поэтому может она также возвыситься над всем, что было достигнуто предшествовавшей душевной жизнью. Она может иметь в себе нечто оглушающее. Душа стоит перед чутким вопросом: откуда мне взять силы, чтобы вынести то, что на меня возложено. И она должна найти эти силы в своей собственной жизни. Они состоят в том, что можно назвать внутренним мужеством, внутренним бесстрашием.
Чтобы подвинуться теперь дальше в душевном странствии, надо быть приведенным к тому, чтобы изнутри раскрылись такие силы выносить свои переживания, которые бы давали внутреннее мужество и внутреннее бесстрашие, каких вовсе не надо для жизни в теле внешних чувств. Такие силы получаются только через истинное самопознание. Только на этой ступени развития в сущности видишь, как мало до сих пор действительно знал о себе. Отдавался внутреннему переживанию, не рассматривая его так, как рассматриваешь часть внешнего мира. Но благодаря тем шагам, которые привели к способности переживать вне тела, получаются особые средства к самопознанию. Научаешься до некоторой степени смотреть на себя с той точки зрения, которая появляется, только когда находишься вне чувственного тела. И описанное удручающее чувство само уже есть начало истинного самопознания. Переживание себя в заблуждении в своем отношении к внешнему миру показывает собственную душевную сущность, какова она в действительности.
В природе человеческой души — ощущать такое открытие о себе самом, как нечто мучительное. Только когда почувствуешь эту муку, узнаешь, как сильно вполне понятное само по себе желание считать себя, каков ты есть, за человека ценного, значительного. Пусть кажется безобразным, что это так; надо свободно стать лицом к лицу с этим безобразием самого себя. Раньше ты не чувствовал этого безобразия по той именно причине, что никогда не проникал действительно своим сознанием в собственное существо. Только в такое мгновение впервые замечаешь, как любишь в себе то, что теперь приходится ощущать как безобразное. Могущество себялюбия является в полном своем размере. И в то же время сказывается, как мало бываешь склонен отбросить это себялюбие. Когда речь идет о свойствах души, касающихся обычной жизни, отношения к другим людям, и тогда уже трудность бывает достаточно велика. Через истинное самопознание узнаешь, например, следующее: ты думал доселе, что относился к какому-нибудь человеку доброжелательно, а на самом деле питал к нему скрытую в глубинах души зависть или ненависть или подобное им. Признаешь, что эти не обнаруживавшиеся до сих пор чувства захотят наверное когда-нибудь выявиться. И становится ясным, что было бы совершенно поверхностным сказать себе: вот ты теперь узнал, как обстоит у тебя дело, так уничтожь же в себе зависть и ненависть. Но обнаруживаешь, что при всех этих мыслях окажешься некогда наверно весьма слабым, когда жажда удовлетворить ненависть, изжить зависть вырвется из души с как бы природной мощью. Такие особые самопознания являются у того или другого человека в зависимости от особого склада его душевного существа. Они возникают, когда наступает переживание вне тела внешних чувств, ибо именно тогда самопознание становится истинным и, не может быть больше затемнено желанием увидать себя таким или иным, каким было бы приятно быть.
Эти особые самопознания бывают мучительными, удручающими для души. Тот, кто хочет приобрести способность переживать вне тела, не может их избежать. Ибо они неизбежно наступают благодаря тому совсем особому отношению, которое он должен выработать в своей душе. Но необходимы величайшие душевные силы, когда речь идет о совсем общем человеческом самопознании. Наблюдаешь себя с точки зрения, находящейся за пределами прежней душевной жизни. Говоришь себе самому: ты смотрел на вещи и события мира по своему человеческому существу и так судил о них. Попытайся представить себе, что ты не можешь так смотреть на них, так судить о них. Тогда ты вообще не был бы тем, что ты есть. Ты не имел бы внутренних переживаний. Ты сам был бы ничто. Так говорить себе должен не только тот, кто живет в повседневности и лишь изредка создает себе представления о жизни и о мире. Так должен сказать себе каждый ученый, каждый философ. Ибо и философия только наблюдение и обсуждение мира согласно свойствам человеческой душевной жизни. Но такое обсуждение не может слиться с сверхчувственным внешним миром. Оно отвергается этим последним. А тем самым отвергается и все то, чем ты был до сих пор. Оглядываешься на всю свою душу, на все свое «я», как на что-то, что должно отбросить, если хочешь вступить в сверхчувственный мир. Однако душа не может не считать этого «я» самым существом своим, пока она не вступит в сверхчувственный мир. Она должна видеть в нем истинное человеческое существо. Она должна сказать себе: через это мое «я» должна я создавать себе представления о мире; это мое «я» нельзя мне потерять, если я не хочу потеряться сама как существо. Ибо в ней сильнейшее стремление повсюду сохранить свое «я», чтобы не потерять всякую почву под ногами. Того, что душа таким образом по праву должна ощущать в обыденной жизни, нельзя ей больше ощущать, когда она вступает в мир сверхчувственный. Она должна здесь перешагнуть порог, за которым ей надлежит оставить не только то или иное ценное достояние, но оставить то, чем она была доселе для самой себя. Она должна сказать себе: что считалось тобой доселе твоей сильнейшей правдой, то должно показаться тебе по ту сторону порога к сверхчувственному миру сильнейшим заблуждением.
Перед таким требованием может душа содрогнуться и отступить. То, что надлежало бы ей сделать, может она ощутить так сильно как отдачу себя, как признание ничтожности своего собственного существа, что у вышеозначенного порога она признается себе в своем бессилии удовлетворить этому требованию. Это признание может принять всевозможные формы. Оно может проявиться совершенно инстинктивно, и человеку, который думает и действует в таком духе, может показаться чем-нибудь совсем другим. Он может, например, ощутить глубокое отвращение ко всяким сверхчувственным истинам. Он может счесть их мечтаниями, фантастикой. Он поступает так только потому, что: в неведомых ему самому глубинах души-питает тайный страх перед этими истинами. Он ощущает, что может жить лишь с тем, что открывают ему его внешние чувства и рассудок. Поэтому он избегает подходить к порогу сверхчувственного мира, объясняя это тем, будто то, что находится за этим порогом, несостоятельно перед лицом разума и науки. Но дело лишь в том, что он любит разум и науку, какими он знает их, потому что они связаны с его «я». Дело идет здесь в самой общечеловеческой форме себялюбия. Последнее же поможет быть взято с собой в сверхчувственными мир.
Но может случиться и так, что он остановится перед порогом не инстинктивно, а сознательно дойдет до него и потом повернет назад, потому что ощутит страх перед тем, что ему предстоит. Тогда не легко будет ему изгладить те действия, которые произошли для его обычной душевной жизни от приближения к порогу. Они будут заключаться в последствиях, которые испытанное им бессилие наложит на все его душевное бытие.
Предстоящее заключается в том, чтобы человек сделал себя способным отбросить при вступлении в сверхчувственный мир все то, что он в обыкновенной жизни ощущает как сильнейшую правду, и устроиться так, чтобы ощущать вещи и судить о них по-иному. Но ему должно быть также ясным, что, когда он будет снова в мире внешних чувств, он снова должен будет пользоваться и тем родом ощущений и суждений, которые годны для этого мира. Он должен научиться не только жить в двух мирах, но и жить в обоих мирах совершенно различно. Находясь обычно в мире внешних чувств и рассудка, он не должен наносить ущерба здравому суждению по той причине, что в другом мире он вынужден применять другой род суждений.
Трудно для человеческого существа занять такое положение. Эта способность достигается продолжительным, энергичным и терпеливым укреплением душевной жизни. Кто приобретает этот опыт у порога, тот ощущает, что для обыкновенной душевной жизни человека — благодеяние не быть доведенным до этого порога. Ощущения, возникающие в нем, таковы, что нельзя думать об этом благодеянии иначе, как о чем-то приходящем от некоего властного существа, защищающего человека от опасности пережить у порога ужасы самоуничтожения. За внешним миром, который дан обычной жизни, сокрыт иной. У порога его стоит строгий страж, действием которого является то, что человек ничего не узнает из законов сверхчувственного мира. Ибо все сомнения, всякую неуверенность относительно этого мира все же легче перенести, чем созерцание того, что надо отбросить, если хочешь в него вступить.
Человек остается защищенным от, описанных переживаний, пока сам не, подойдет к этому порогу. То, что он слышит рассказы о таких переживаниях тех, которые подошли к этому порогу или переступили его, ничего не меняет в его защищенности. Напротив, воспринятое им так может послужить ему в хорошем смысле, когда он подойдет к порогу. В этом случае, как и во многих других, дело может быть выполнено лучше, если человек мог заранее составить себе о нем представление, чем если он о нем ничего не знал. В том же, что странник в сверхчувственном мире должен приобрести в смысле самопознания, ничто не изменится от такого предварительного знания. Поэтому утверждение некоторых ясновидящих или лиц, близко знакомых с сущностью ясновидения, что об этих вещах вообще не надо говорить в кругу людей, не стоящих непосредственно. перед решением проникнуть в сверхчувственный мир, не соответствует действительности. Мы живем теперь в такое время, когда люди все более должны ознакомляться с сущностью сверхчувственного мира, если они хотят душевно быть на высоте требований жизни. Распространение сверхчувственных познаний, вместе с тем и познаний о страже порога принадлежит к задачам настоящего и ближайшего будущего.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.