LVIII (Как надо вести себя с соперником и с врагом)

LVIII

(Как надо вести себя с соперником и с врагом)

Лондон, 29 сентября 1752 г.

Милый друг!

Для молодого человека, такого, как ты, самое важное, но вместе с тем и самое трудное (знаю это по собственному опыту) – уметь вести себя благоразумно с теми, кто тебе неприятен. У вас горячие страсти и ветреные головы; вы ненавидите всех тех, кто не согласен с вашими взглядами, идет ли речь о честолюбии или о любви, а в том и другом соперник – это почти то же самое, что враг. Когда вы встречаетесь с таким человеком, вы в лучшем случае не можете скрыть свою холодность и бываете натянуты и неловки, а подчас даже резки, вам непременно хочется нанести ему какую-нибудь косвенную обиду. Все это неумно, ибо один человек имеет такое же право добиваться должности или женщины, как другой; в любви это крайне неосторожно: вы только портите этим себе все дело, и в то время как вы оспариваете друг у друга первенство, торжествует обычно третий. Согласен, что положение это весьма тягостно: человек не может думать и чувствовать иначе, чем привык, а ведь он всегда болезненно и мучительно переживает, когда кто-то становится ему поперек дороги и не дает добиться успеха при дворе или расположить к себе женщину. Между тем надо быть достаточно благоразумным и ловким, чтобы сдержать неприязнь, если причину ее устранить нельзя. Оба претендента, когда они дуются друг на друга и препираются между собой, этим только огорчают свою даму, тогда как, если у одного из них хватает самообладания (что бы он в это время ни чувствовал в душе), чтобы стать с другим приветливым, веселым и вежливым без всякой натянутости и аффектации, как будто между ними нет и не было никакого соперничества, – не приходится сомневаться, что он больше понравится даме, а другой будет чувствовать себя вдесятеро униженным и посрамленным: он решит, что соперник его спокоен, потому что твердо уверен в своей победе. И вот он начнет вести себя с дамой вызывающе, осыпать ее упреками, и между ними может даже возникнуть ссора. То же самое и в делах: тот, кто может лучше всего распоряжаться чувствами своими и лицом, будет всегда иметь безмерные преимущества над другим. Это то, что французы называют un procede honnete et galant[232] – быть подчеркнуто вежливым с человеком, с которым люди мелкие в подобном же случае обошлись бы неприязненно или, может быть, даже грубо. Приведу тебе один пример из моей собственной жизни, и, пожалуйста, вспомни о нем, если сам попадешь когда-нибудь в подобное положение, а я надеюсь, что когда-нибудь так оно и будет.

Когда я в 1744 году приехал в Гаагу, моей задачей было незамедлительно вовлечь Нидерланды в войну и обусловить количество войск, которое они должны поставить, и т. п. Известный тебе аббат де ла Виль, представлявший там интересы Франции, должен был не допустить, чтобы Нидерланды вступили в войну. Мне сообщили об этом, и я, к огорчению своему, узнал, что это человек способный, деятельный и умеющий настоять на своем. Мы не могли увидеться ни у него, ни у меня, потому что государи наши воевали друг с другом, но как только нам довелось встретиться в третьем месте, я попросил, чтобы меня представили ему, и сказал, что, хотя нам, как представителям враждующих государств, и надлежит быть врагами, я льщу себя надеждой, что мы тем не менее можем стать друзьями, и еще кое-что в том же роде, на что он ответил мне в столь же учтивой манере. Два дня спустя я отправился рано утром ходатайствовать перед амстердамскими депутатами и нашел там аббата де ла Виля, который меня опередил. Тогда я обратился к депутатам и, улыбаясь, сказал: «Je suis bien fache, messieurs, de trouver mon ennemi avec vous; je le connais deja assez pour le craindre: la partie n’est pas egale, mais je me fie a vos propres interets centre les talents de mon ennemi; et au moins si je n’ai pas eu le premier mot, j’aurai le dernier aujourd’hui»[233]. Все улыбнулись, аббату понравился мой комплимент и тон, каким были сказаны эти слова, он побыл еще около четверти часа, а потом ушел, оставив меня с депутатами, с которыми я продолжил свой разговор в таком же тоне, но на этот раз уже совершенно серьезно, и сказал им, что явился только для того, чтобы разъяснить им просто и четко их собственные интересы, не прибегая ко всем тем приемам, которые понадобились моему другу, чтобы их обмануть. Я добился своего, а потом продолжал применять свой procede[234] против аббата и пользовался тем, что мог легко и непринужденно общаться с ним, встречаясь где-нибудь на стороне, чтобы при случае узнавать о его намерениях.

Помни, что для джентльмена и человека талантливого есть только два procedes: либо быть со своим врагом подчеркнуто вежливым, либо сбивать его с ног. Если человек нарочито и преднамеренно оскорбляет и грубо тебя унижает, ударь его, но, если он только задевает тебя, лучший способ отомстить – это быть изысканно вежливым с ним внешне и в то же время противодействовать ему и возвращать его колкости, может быть, даже с процентами. Во всем этом нет ни предательства, ни лицемерия; они имели бы место, если бы ты одновременно заверял этого человека, что глубоко уважаешь его и питаешь к нему дружеские чувства. Такое не только недопустимо, но в высшей степени отвратительно. Все проявления вежливости почитаются людьми только некоей данью существующему обычаю ради спокойствия и удобства, чье agrement[235] не должно нарушаться никакой личной ревностью и неприязнью.

Дуться друг на друга и вечно из-за чего-нибудь препираться способны разве что женщины и люди мелкие – этим они только забавляют общество, которое смеется над ними и никогда не испытывает к ним жалости. Что касается меня, то, хоть я и ни за что бы ни в чем не уступил моему сопернику, я бы всячески постарался быть с ним еще учтивее, чем со всеми остальными людьми. Во-первых, при этом procede все rieurs[236] оказываются на твоей стороне, а это очень важно; во-вторых, это, конечно, нравится тому или той, кто служит причиной раздора. Лицо это непременно скажет в этом случае: надо признать, что ты вел себя во всей этой истории очень достойно. Светское общество судит обо всем по поверхностному впечатлению, а не по сущности вещей: мало тех, кто способен проникнуть вглубь, и еще меньше тех, кому хочется это делать. Если же человек, который всегда старается быть на высоте в отношении мелочей, позволяет себе порою какую-нибудь ошибку в вещах более важных, у окружающих возникает склонность, больше того, желание его оправдать. В девяти случаях из десяти хорошее воспитание воспринимается людьми как душевные качества и знаки внимания почитаются добрыми делами. Холодное отношение, неприязнь, соперничество и взаимная ненависть всегда будут находить себе прибежище при дворах, ибо никакого урожая на всех работников все равно не хватит; но при том что все эти чувства вспыхивают там часто, они часто и гаснут, если только сама манера, в которой они выражены, не поддерживает их еще больше, чем вызвавшие их обстоятельства. Превратности и перипетии дворцовой жизни часто делают врагов друзьями, а друзей превращают во врагов. Поэтому ты должен всемерно стараться приобрести этот великий и доступный только немногим талант: уметь благовоспитанно ненавидеть и осмотрительно любить; не допускать, чтобы ссора становилась непримиримой из-за глупых и ненужных вспышек гнева и чтобы порвавшаяся дружеская связь могла стать опасной из-за нескромной и безудержной откровенности, в которую тебя вовлекла эта дружба.

Мало кто из людей (и это особенно относится к людям молодым) умеет любить и ненавидеть. Любовь их – это необузданная слабость, губительная для предмета их любви, ненависть – горячая, стремительная, слепая сила, всегда губительная для них самих. Девятнадцать отцов из двадцати и всякая мать, люби она тебя даже наполовину меньше моего, неминуемо бы тебя погубили. Что до меня, то я все время старался дать тебе почувствовать мою власть над тобой, чтобы ты рано или поздно ощутил силу моей любви. Теперь я надеюсь и верю, что выбор твой в следовании моим советам будет значить столько же, сколько необходимость меня во всем слушаться. То, что я тебе советую, на тридцать восемь лет старше того, к чему ты приходишь своим умом, и поэтому ты, надеюсь, согласишься со мною, что оно более зрело. Что до нежных, приносящих нам радость чувств, то умей распорядиться ими сам, в отношении же всех остальных положись на меня. Честолюбию твоему, положению и карьере, во всяком случае до поры, надежнее находиться в моем ведении, нежели в твоем собственном. Прощай.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.