Вестернизация и модернизация

Вестернизация и модернизация

Западных европейцев еще в конце XV века влекли в Индию пикантные ароматы пряностей и перспектива невероятных барышей, которые можно было извлечь из торговли этими самыми пряностями, в случае если можно было бы получить прямой доступ к ним в «Инди», расположенной за мысом Доброй Надежды. Пряности были необходимы для того, чтобы сделать европейское мясо более приемлемым по вкусу в те времена, когда еще не существовало холодильников, а также для того, чтобы добавлять их в вино и эль. Арабские и венецианские купцы разбогатели на невероятно прибыльной торговле пряностями, а после того как турки завоевали Константинополь в 1453 году, они также присоединились к этому невероятно прибыльному промыслу. Португальский принц Генрих Мореплаватель на протяжении почти полувека вкладывал огромные средства в школу картографии и навигации, которую он построил в Лиссабоне, перед тем как такая преданность португальцев делу мореплавания принесла свои плоды. Адмирал Васко да Гама провел крошечный флот, состоящий из трех вооруженных пушками каравелл, через Индийский океан и в 1498 году бросил якорь в порту Каликут, расположенном на Малабарском побережье Индии. Те пряности, которые он привез в Лиссабон годом позже, принесли ему в тридцать раз больше, чем он заплатил за весь свой флот и все расходы, понесенные им во время экспедиции в Индию. Для очень набожных португальских католиков Лиссабонского королевского двора тот факт, что Васко да Гама смог опередить арабских и турецких мусульман, был настолько же важным стимулом расширить прямую торговлю с Индией, как и огромные барыши для иберийских купцов. Начался новый век в отношениях между востоком и западом, которые в конце концов изменят ход жизни повсюду в Индии.

На протяжении большей части XVI века, с помощью папских указов и корабельной артиллерии, Португалия обладала прибыльнейшей монополией в торговле пряностями, проходившей через Индийский океан. Арабы, которые до этого контролировали торговлю индийскими пряностями, доставляя их сперва в Ормуз и Аден, никогда не устанавливали на своих судах (доу) орудий, что позволило португальцам быстро вытеснить их из этого прибыльного бизнеса. В 1580 году король Испании Филипп поглотил Португалию с ее огромными прибылями посредством женитьбы, что принесло Иберии единство и мировое господство. Однако спустя восемь лет пираты английской королевы Елизаветы, с помощью внезапно налетевшей морской бури, пустили «непобедимую армаду» Испании на дно Северного моря. Таким образом торговля через Индийский океан абсолютно неожиданно, казалось, почти волшебным образом, открылась для британских и голландских купцов, которые вначале объединили свои силы в протестантском «крестовом походе» против католической монополии, царившей в восточных морях и в торговле пряностями. Когда XVII век только забрезжил на горизонте, 31 декабря 1600 года, Елизавета I даровала королевскую хартию компании, состоявшей из двадцати пяти лондонских «искателей приключений», во главе которой стоял Томас Смит. В этой хартии королева давала купцам монополию на британскую торговлю с Индией сроком на пятнадцать лет. Это было первое из многих воплощение британской Ост-Индской компании, скромных купцов, которые через два века сменят империю Моголов на свой собственный радж.

Британцы многому научились у своих португальских предшественников в Индии. Они научились укреплять промышленные склады, которые они возвели во всех стратегических портах, расположенных вдоль индийского побережья, а также стали нанимать и обучать военному делу сипаев (вначале слово означало «полиция») для охраны своих фортов. Вскоре они превратили эту полицейскую охрану в настоящую армию Ост-Индской компании. Они научились быть полезными Великим Моголам, которым в действительности от Запада ничего не было нужно, кроме морской охраны во время ежегодного паломничества их корабля в Мекку, заменив в каче-стве эскорта португальскую флотилию, которую капитан Бэст разгромил в открытом море неподалеку от берегов Сурата в 1612 году. Их хитрая смесь политеса и подчеркнутого интереса к выгодной торговле, а не к религии, обеспечила им преимущество над их португальскими конкурентами при дворе в Агре, где иезуитские миссионеры из Португалии постоянно устраивали заговоры с целью обращения молодых принцев и даже самих Великих Моголов в христианство. Британские купцы только хотели получить разрешение заняться «тихой торговлей», и, усвоив ошибки, совершенные португальцами, вначале вообще запретили присутствие миссионеров на судах Ост-Индской компании и в ее фортах.

Британцы научились у своих голландских «друзей» тому, что европейцы в поисках прибыли могут быть намного более вероломными, чем индийцы, и отступили в Сурат и Малабар, которые стали их основными базами после того, как голландцы устроили резню британских купцов в Амбоне в 1623 году. Голландцы также выстроили хитроумную схему торговли в Индийском океане, которая увеличивала их прибыли: используя хлопковую ткань, купленную ими за золото на Коромандельском берегу, для обмена ее на гораздо более ценные пряности, что было намного выгоднее, чем покупать пряности напрямую за золото на Островах Пряностей. Но вскоре «мудрые» голландцы решили вместо хлопковой ткани просто покупать индийцев, которые ее ткали, и стали отправлять тысячи южноиндийских рабов на Острова Пряностей, где они работали на плантациях, принадлежащих голландской Ост-Индской компании. Таким образом, еще до окончания века управляющие британской Ост-Индской компании научились у «мудрых» голландцев преумножать свои прибыли, эксплуатируя дешевую индийскую рабочую силу не меньше, чем богатые индийские природные ресурсы. Однако самый большой урок британским купцам, которые вечно находились в положении просителей, преподал хитроумный француз, показавший им, как с заднего двора индийского замка, пройдя через тяжелые ворота, попасть в полные несметных сокровищ палаты имперского дворца.

Жозеф Франсуа Дюпле, управляющий французской Ост-Индской компании в Пондишерри в начале XVIII века, был первым европейцем, который осознал, что развал империи Великих Моголов откроет перед Западной Европой невероятные возможности. Именно Дюпле изобрел «Игру в Набобов» и нечаянно научил в нее играть своего британского современника в Южной Индии, Роберта Клайва. А вот уже Роберт Клайв с помощью этой игры смог, без каких-либо проблем, открыть ключом дверь каждого имперского дворца в Индии. Дюпле понимал необратимые процессы внутреннего развала, который происходил в Индии после смерти Аурангзеба, и смог в полной мере воспользоваться этим, применив современные европейские мушкеты и современную европейскую технику ведения боя для разгрома огромной, но плохо дисциплинированной армии набоба города Аркот, неподалеку от Мадраса в 1746 году. Французы захватили форт британской Ост-Индской компании на побережье, к северу от Пондишерри, узнав, что Франция и Англия начали войну за австрийское наследство. Клайв, будучи тогда мелким клерком, был взят в плен в этом форте, но вскоре отпущен французами на свободу. Дюпле был занят поиском рыбы покрупней, чем мелкий британский клерк. Он выискивал и скупал обиженных претендентов на различные южноиндийские престолы в провинциях распадающейся империи Великих Моголов, в которых в 40-х годах XVIII столетия образовался вакуум власти. После чего эти набобы, практически принадлежавшие Дюпле, всходили на престол с помощью французских советников, которые после этого оставались рядом с ними, также как и внушительный отряд хорошо обученных индийских сипаев под командованием французских офицеров, всегда готовых помочь советникам проследить за «хорошим поведением» марионеточного набоба. Если какой набоб когда-либо и пытался заявить о своей независимости, то он мгновенно исчезал, и тут же находился другой принц из того же семейства, готовый более покорно сидеть на троне. Если бы Дюпле дали возможность закончить его игру, то он, скорей всего, стал бы реальным властителем каждого индийского трона, но на ранних этапах этот процесс оказался довольно затратным, и Версаль вскоре потерял веру в своего гениального, но заносчивого слугу, который никогда не побеспокоился о том, чтобы написать в Версаль и объяснить, почему же его бизнес вылился в такое дорогостоящее предприятие. Поэтому человек, который мог бы стать царем Индии, был отозван на родину, оставив сметливому Бобу Клайву возможность сыграть и выиграть в Бенгалии его собственную игру в набобов.

Победа Клайва в «Манговой Роще», деревушке под названием Плесси в 1757 году была достигнута, скорей благодаря предательству, совершенному по отношению к бенгальской армии, нового молодого набоба его завистливым старым дядей, Мир Джафаром, чем благодаря некоему превосходству британского оружия. Агенты Клайва вошли в контакт с мусульманином Мир Джафаром и заплатили ему огромную сумму золотом, захваченным у индуистских банкиров Калькутты, в обмен на обещание амбициозного Мир Джафара сдержать и не пустить в бой против британцев свою мощную кавалерию во время битвы у Плесси. После того как битва закончилась победой британцев, Клайв посадил Мир Джафара на трон Муршидабада, спустил обезглавленный труп бывшего набоба вниз по реке и сам вернулся в Калькутту с царским выкупом. Последующее за этим десятилетие стало десятилетием бесстыдного грабежа Бенгалии, совершенного британцами. Английские коршуны «добычи и грабежа», как их позднее назвал британский политик Эдмунд Берк, слетались на каждом британском клипере, входящем в переполненную гавань Калькутты. Они вымогали столько, сколько могли выжать из робких, полных ужаса «местных туземцев», чья мягкость сделала из них беспомощных жертв этого нового поколения иностранных стервятников. Когда в конце 60-х годов XVIII столетия в дополнение ко всем этим грабежам муссоны оказались недостаточными, сумеречные поля Бенгалии окрасились в белый цвет костями умерших от голода крестьян. Вымерла треть крестьян Бенгалии.

Британский парламент обратил внимание на коррупцию Ост-Индской компании в Бенгалии только после того, как почтенная компания объявила о своем банкротстве и вследствие этого о неспособности заплатить правительству обещанный годовой налог за торговлю с Индией в размере 400 000 фунтов стерлингов, который и так казался парламенту слишком маленьким, ввиду вызывающего богатства, которое демонстрировали возвращавшиеся из Индии набобы вроде Клайва, проживавшего в то время в Лондоне. Из-за всего этого началась целая серия парламентских слушаний, каждое из которых вводило дополнительные меры по контролю над деятельностью служащих компании в Бенгалии, Бомбее и Мадрасе, запрещая им делать все, что им заблагорассудится, а также потребовавшие проведения периодических ревизий бухгалтерии компании и деятельности ее управляющих комитетами и министерствами британского правительства. Также теперь в обеих палатах британского парламента раз в год проводились дебаты о положении дел в Индии, которые получили собственное название — день Индии. Позже, сначала правительство лорда Норта, а затем правительство, во главе которого стоял Уильям Питт, приняли ряд законов, целью которых было контролировать, регулировать и англизировать управление Ост-Индской компанией своих отдаленных, развратных и неуправляемых аванпостов на «Востоке».

Уоррен Гастингс, первый генерал-губернатор Ост-Индской компании в Бенгалии (1773–1784), управлял Индией скорее как набоб, чем англичанин, вешая всех, кто ему не нравился, вымогая деньги у богатых царских вдов и вечно врущих раджей, продавая британские войска местным союзникам в качестве наемников. Он был намного более предан своей торговой компании, нежели короне Британской империи, которая делала все возможное, чтобы образумить его, отправив ему несколько своих советников. Однако Гастингс не обращал на них никакого внимания и в конце концов вызвал на дуэль самого назойливого из них, Филиппа Фрэнсиса, прогнав его таким образом обратно в Великобританию, где Фрэнсис призвал объявить импичмент Гастингсу. Хотя Гастингс спас и смог интегрировать Британскую Индию в империю, в то время как Корнуоллис[14] потерял американские владения империи, именно лорд Корнуоллис заменил Гастингса на его посту, став самым верным британской короне генерал-губернатором и главнокомандующим Индии, а Уоррен Гастингс был осужден за измену. Перед тем как покинуть Калькутту в 1793 году, Корнуоллис подписал свод законов, в который входило сорок восемь правил, ставших основой управления британской индийской империи, которая вскоре заменила старых Моголов поколением новых чиновников.

Много новых идей, технологий и общественных организаций — все, что совокупно мы называем современным прогрессом, пришло в Индию в результате правления Запада. Частная собственность на землю во всей Бенгалии стала одним из первых и наиболее важных законов, принятых Корнуоллисом. Заминдары, которые до этого назначались Могольскими императорами для того, чтобы собирать императорскую (или набобскую) долю урожая, и которые сохраняли свою должность посредника между монархом и его крестьянами только до тех пор, пока этого желал его правитель, теперь стали землевладельцами (заминдарами). Им выдавались официальные акты на право владения землей, в обмен на что они обещали выплачивать Раджу Ост-Индской компании каждый год фиксированную сумму денег, которая никогда не должна была изменяться. Совокупность всех этих платежей, собранных у заминдаров, слегка превышала фонды, необходимые для того, чтобы управлять всем регионом. Таким образом, индийская земля сама оплачивала содержание своего правительства.

Сам Корнуоллис, будучи крепким землевладельцем, твердо верил в то, что только дав бенгальским заминдарам постоянную долю в системе, можно заставить их поддерживать свою собственность плодородной и в хорошем состоянии, а также оставаться верным британскому раджу. Он оказался прав в последнем, по крайней мере, в 1857–1858 годах, когда верность заминдаров спасла Калькутту во время Индийской Войны (Восстание Сипаев). Но это уже были не те заминдары, которые были вначале, так как у большинства из них землю забрали за долги. Они использовали землю в качестве залога для получения займов, которые они часто не могли вернуть, когда слабые муссоны приводили к плохим урожаям. К своему полному изумления горю они осознали тот факт, что британское правосудие защищало частную собственность больше, чем традиции или обветшалую честь одряхлевшей аристократии. Находящиеся далеко ростовщики, в основном индусы, проживающие в Калькутте — семьи Тагоров, Ройев и Сенсев — заняли место старых заминдаров, став новыми землевладельцами Бенгалии и одновременно банкирами и лидерами индуистского ренессанса и социальной революции, произошедшей в начале XIX века. После того как все эти изменения были запущены, уже ничто не могло их остановить.

Все растущее использование английского языка в Бенгалии, Бомбее и Мадрасе — на самом деле повсюду, куда могли добраться служащие и торговцы Ост-Индской компании — оказалось не менее революционным фактором изменений. Один из самых лучших и способных молодых служащих компании Маунтстюарт Эльфинстоун абсолютно точно предсказал в начале XIX века, что, вводя английское образование в Индии, он и его коллеги в Радже Ост-Индской компании действительно «строили дорогу», по которой они смогут «вернуться домой». Открыв двери для западного образования, науки и литературы, поэзии революции и свободы, а также проповедей верности и уважения к властям, английский язык передал ключи молодым индийским умам, которые вскоре стали эхом голосов таких известных британских личностей, как Милтон, Берк, Милль, Морли и Гладстон. Ящик Пандоры уже нельзя было закрыть. Как сказал в 1833 году в своей речи, обращенной к парламенту, Томас Бабингтон Маколей, первый служащий Ост-Индской компании, ставший членом парламента, а также главный поборник введения образования на английском языке для индийцев:

Может так случиться, что общественное сознание индийского общества настолько расширится при нашей системе, что в какой-то момент оно перерастет эту систему; то есть мудрое правление может принести нашим подданным уровень образования, при котором они будут способны иметь лучшее правление; то есть, получив европейские знания, они смогут в будущем потребовать и европейские институты общества. Наступит ли когда-нибудь такой день, я не знаю… Но если он наступит, то это будет день, которым история Англии сможет гордиться больше всего.

Однако очень немногие англичане были такими просвещенными и либеральными, как Маколей, и большинство служащих Раджа старались завинтить крышку над индийскими устремлениями и надеждами как можно жестче, настолько, насколько это еще позволяло британское превосходство.

Сильные ветры евангелизма подули из Лондона в порты Ост-Индской компании — Калькутту, Бомбей и Мадрас после 1813 года, после отмены запрета на приезд и поселение миссионеров в Индии. Церковь Англии назначила своего первого епископа Калькутты, и он отплыл на восток в сопровождении трех архидиаконов, а также первой волны миссионеров методистской, баптистской и шотландской церквей, которые горели желанием помочь привести «невежественных язычников» к Иисусу Христу. Очень немногим индусам и мусульманам нравилось то, что им говорили миссионеры, призывавшие их «раскаяться» на коленях, чтобы спастись от «горения в аду». Однако многие индийцы стали посещать миссионерские школы и получали медицинскую помощь в миссионерских госпиталях. На самом деле и по сегодняшний день некоторые из лучших частных школ Индии управляются миссионерами из Америки, Австралии и Великобритании, также как и некоторые из лучших госпиталей страны. Общее число индийцев, перешедших в христианство, всегда оставалось намного меньше 1 % от населения страны. Кроме того, большинство этих людей стояли на самых низких ступеньках индуистской общественной лестницы или были самыми нищими мусульманами, они получили название «рисовые христиане». Только миссии Билли Грэма удалось достичь большего успеха на востоке Индии с членами племен Нага и Мизо, у которых не было никаких корней в какой-либо из двух индийских великих религиях. Мотивированные горячим желанием научить индийцев читать Библию, британские миссионеры стали пионерами в деле изучения многих современных индийских языков и составили первые двуязычные словари, а также учебники грамматики на маратхи, бенгальском, хинди, тамильском и телугу языках. Все эти труды христианских миссионеров нечаянно принесли огромную пользу светскому образованию в Индии и международному общению.

Индустриальная революция, рожденная в последнюю четверть XVIII века на фабриках и металлургических заводах Манчестера, вызвала так же много изменений в жизни индийского общества и ее экономики, как и в жизни самой Великобритании. Вера промышленников Манчестера в свободную торговлю и их мощное лобби в парламенте положило конец монопольному положению Ост-Индской компании после 1813 года, открыв Индию для целой армии ненасытных торговцев, ищущих новые рынки сбыта для своих в избытке произведенных товаров. Хлопковая ткань, произведенная на ткацких фабриках Манчестера, продавалась теперь по всей Бенгалии за половину или даже четверть цены, по сравнению со сделанной вручную хлопковой тканью «Дакка», совершив таким образом целую революцию в экономике Британской Индии и лишив работы миллионы индийских прядильщиков, ткачей и ремесленников на протяжении последующих нескольких десятилетий. Британский Радж не ввел никаких запретительных пошлин на британский импорт. В то время как Британия стремительно превращалась в более урбанизированное, индустриальное, «современное» общество, Индия все больше и больше отставала, теряя большую часть своих ремесленных мощностей, вынуждая миллионы безработных ремесленников возвращаться к обрабатыванию земли в попытке наскрести себе на скудное пропитание в переполненных деревнях. К концу XIX века Индия в действительности оказалась менее урбанизированной, чем она была в начале века. Более 90 % индийского населения, которое к тому же за это время значительно увеличилось, теперь целиком зависело от земли.

Однако технологические новшества, введенные в Индии новыми британскими «моголами», стимулировали позитивные и прочные изменения, последствия которых до сих пор помогают модернизировать Индию. Почта и телеграф, введенные в Индии наподобие британской почты и телеграфа во второй и третьей четверти XIX века, оказались, возможно, самыми большими объединителями страны за всю ее недавнюю историю. Что еще могло внушить концепцию Британской Индии как единого государства лучше, чем тот факт, что за посылку, отосланную за тысячу миль, нужно было заплатить столько же, сколько за посылку, отосланную по соседству. И как можно было узнать важные новости личного, делового или общественного характера быстрее, чем посредством волшебства передачи данных по серебряным проводам? Служба почты и телеграфа, интегрированная в единую систему британским Раджем после 1858 года, нечаянно стимулировала нарождающееся «национальное» единство отдаленных, часто несоизмеримых мышлений различных провинций Индии. Общаясь друг с другом, индийцы Бенгалии и Бомбея, Мадраса и Пенджаба осознали, что у них одинаковые страхи и устремления, одинаковые мечты и огорчения. Вскоре самые способные из них пришли к выводу, что пришло время объединиться. Они начали встречаться на постоянной основе, для того чтобы обсудить эти проблемы и свои планы, помогая таким образом друг другу найти разумные и реалистичные решения создавшихся проблем.

Железная дорога обеспечила идеальные возможности для проведения таких встреч лицом к лицу. Британия заработала огромные деньги на каждой миле стальных рельсов, забитых в индийскую землю, импортировав весь подвижной состав и рельсы за тысячи миль, с огромных сталелитейных заводов Бирмингема в Бомбей и Калькутту, обеспечив таким образом огромные барыши каждой британской компании, находящейся на этом долгом пути. Все же в исторической ретроспективе, каковой бы не была цена железной дороги и насколько бы непомерной она не казалась, ничто другое не оказало большего влияния и не оказалось более полезным для экономического роста Индии и ее развития, а также национального единства, чем железная дорога. Около пятидесяти тысяч миль железнодорожной инфраструктуры, построенной на индийской земле британскими имперскими предприятиями, стали модернизированной сетью железных дорог для независимой Индии, ее стальной основой, двигающей прогресс.

Индийцы, которые получили работу во всех институтах власти и экономики, построенных британским Раджем, стали, хотели они того или нет, агентами западного влияния и, как правило, «современности». Армия, ставшая самым большим из всех государственных институтов, не была исключением, хотя во времена британского Раджа ее намеренно старались сделать настолько «традиционной», насколько это было возможно, поскольку британские офицеры очень быстро уяснили, что изменения в армии часто заканчивались бунтами. Даже такие невинные с виду вопросы, как попытка упростить головные уборы и приказ сипаям из армии Мадраса побрить бороды, привели к восстанию в 1806 году. После этого политика невмешательства стала первым правилом командования в индийской армии, а также и во многих индийских коммерческих предприятиях. Брахманам и индусам других высших каст, служившим в огромной бенгальской армии, разрешалось готовить свою собственную еду, носить свои тюрбаны любым нравившимся им способом и не брить свои всклокоченные бороды, лишь бы они хорошо воевали и оставались верны присяге. К середине XIX века Ост-Индская компания вооружила и подготовила почти треть миллиона индийцев, чтобы воевать и подавлять других индийцев. Все они служили или непосредственно в провинциях, интегрированных в британский Радж, или в княжествах — союзниках британского Раджа, так называемых набобах-марионетках.

Единственным регионом, который смог избежать такой интеграции, стал Афганистан. Британские войска дважды отправлялись в поход через перевалы на северо-западной границе, каждый раз покоряя Кабул и «освобождая» его дворец, но они никак не могли нанести поражение или хотя бы усмирить неистово независимые пуштунские племена, населяющие это королевство отшельников. Пуштуны полностью уничтожили британскую индийскую армию во время первой, катастрофической для Британии, англо-афганской войны и британского резидента в Кабуле вместе со всем его эскортом во время второй англо-афганской войны. Все остальные, даже такие могущественные воины, как непальские гуркхи и сикхи из Пенджаба, оказались покоренными к середине XIX века. Сикхи заплатили очень дорого за свою землю — кровью самых смелых воинов, понеся самые высокие потери среди британских индийцев со времени окончания первой афганской войны, но к 1849 году весь Пенджаб был «окрашен в красный цвет», а это означало, что на карте появилось еще одно британское владение. Покорение сикхов произошло как нельзя вовремя для Британской империи, поскольку менее чем через десятилетие британское военное командование призвало их на помощь, чтобы вновь овладеть Дели.

К середине 50-х годов XIX века британское могущество было настолько велико, локомотивы британской индустрии двигались с такой скоростью и самоуверенностью, что, казалось, никто и никогда не сможет остановить их. Надменные управляющие Ост-Индской компании уже больше не утруждали себя притворством игры в набобов, и вышли из тени тронов, на которых сидели их марионетки, оказавшись на первом плане, полном великолепия суверенной власти, перед глазами индийцев всех классов общества. Выплаты пенсий экс-набобам были прекращены без всякого предупреждения, княжеские владения перешли под британскую юрисдикцию, другие государства, включая первого крупного индийского союзника Великобритании, страну самого царя Рамы — Ауд (сейчас это штат Уттар-Прадеш), просто аннексировали. Великая Ост-Индская компания, которая когда-то, по крайней мере, была верна своим контрактам и всегда держала свое слово, оказалась бесчестной, как последняя проститутка. Земли, которые никогда не обкладывались налогами со времен начала империи Великих Моголов, были узурпированы безбородыми британскими сборщиками налогов, приезжавшими за налогами во главе отрядов свирепых сипаев.

Древняя аристократия в долинах Ганга и центральной Индии кипела от ненависти и бессилия. Затем произошло следующее. Индусы, выходцы из высших каст, и правоверные мусульмане, которые заполнили ряды бенгальской сипайской армии, испугались того, что британские офицеры-христиане попытаются заставить их перейти в христианство или превратят их в неприкасаемых и неверных. Все это случилось после того, как им в 1857 году были выданы новые винтовки Энфилд с патронами, которые были смазаны животным жиром. Британские полковники и бригадиры отдали приказ своим солдатам откусывать кончики патронов, так нужно было по уставу, которые были смазаны, как думали индусы, коровьим жиром, а мусульмане полагали, что свиным. И в том и в другом случае это являлось анафемой и для индусов, и для мусульман. Каждый сипай, отказавшийся выполнять эти «кощунственные» приказы был лишен всех воинских знаков отличия и отослан домой, где он кипел от негодования и распространял лихорадку гнева на всю деревню или город, что стало происходить повсюду в самом сердце Северной Индии. К маю 1857 года, когда факел восстания вспыхнул в сипайских частях, расквартированных в городе Меерут к северу от Дели, весь Ауд и сам Дели представляли собой бочку с порохом в ожидании взрыва. В течение последующего месяца последний из Моголов был возведен на трон, а Лукнов и Канпур были в огне. Началась Индийская война, которая превратится в ожесточенный расовый пожар огромных размеров, что будет бушевать на протяжении целого года.

Британская победа в 1858 году стала победой западной современной цивилизации над страстными устремлениями индийской аристократии и традиционными религиозными устремлениями индийцев вернуться к прошлому. Они не хотели просто восстановить разлагающуюся и умирающую империю Великих Моголов во всей ее славе, они хотели вернуть прошлое, символами которого для них были махараджа Шиваджи, ненавидевший всех Моголов, Маратхская Конфедерация и сам царь Рама. Это был золотой век индуистского мифа, когда боги чудесным образом ходили по земле, чтобы спасти благочестивых молящихся от демонской темноты. Все эти несовместимые эпохи и мечты, разделенные веками или тысячелетием, каждая из которых со своим отрядом верных сторонников, сжимающих в руках разорванные знамена былой славы, Моголы в Дели, Маратхи в Канпуре, Набоб Ауда со всеми своими придворными из Лукнова — все они находились на расстоянии менее дневного похода друг от друга. Но никто из них никогда так и не смог совершить этот поход на помощь друг другу. Это произошло потому, что они были разделены непреодолимой пропастью веры и доктрин, которые научили их ненавидеть и не доверять друг другу, помня крики ужаса и поля древних битв, залитые кровью их предков, которые так никогда и не поняли простую истину: для того чтобы быть свободными от иноземного правления, «индийцы» должны осознавать, что они все в первую очередь индийцы, а не брахманы или раджпуты, афганцы или Моголы. Такое мышление и было частью современной цивилизации.

Британцы были также во многих отношениях разделены между собой. Каждая из их армий в Бенгалии, Бомбее и Мадрасе имела свое собственное, отдельное от других командование. В Индии служили и работали парни из Йоркшира и Вестминстера, ребята из Глостера и Оринджа. Там были шотландцы и валлийцы, фабриканты из Манчестера и коммерсанты из Лиденхолла. Но все они считали себя британцами. Как только им бросали вызов, и на небе вспыхивало зарево мятежа, все региональные различия тут же исчезали, а различные диалекты бледнели в своей незначительности по сравнению с огромным вызовом, брошенным «неверными туземцами», который объединял всех британцев в одно целое, похожее на пулю. Новые винтовки Энфилда помогли им одержать победу, поскольку они стреляли быстрее и точнее, чем устаревшие мушкеты сипаев. Телеграф оказал им неоценимую помощь, успев молниеносно передать предупредительное слово «мятеж» от Агры до Калькутты, до того как его серебряные нити были перерезаны бунтовщиками. Затем Калькутта притормозила британский флот со свежими войсками, которые направлялись в Китай для участия в Опиумной войне как раз в тот момент, когда флот пересекал Бенгальский залив. Лондон же ни на минуту не колебался послать еще войска и еще винтовки, и еще, еще… до тех пор, пока все, что нужно для победы, не было сделано. Пока война не была выиграна.

Британия не могла потерять Индию, так как к середине XIX века Индия стала намного больше, чем просто аванпост Ост-Индской компании. Она стала империей по размеру своей территории в десять раз большей, чем сама Великобритания, целый континент, кишащий бесчисленными миллионами людей, чьи потребности в британских товарах были просто неисчислимы. Индия была миром «потерянных и загубленных душ», которые должны были быть «спасены». Она была девственным полем бескрайнего размера, способным поглотить время и таланты младших сыновей из лучших семей Британии, у которых реально не было никаких перспектив найти достойную работу у себя на родине. Индия стала неким далеким вызовом, на основе которого в обществе возникали мечты и мифы, и вскоре она стала самым ярким бриллиантом в короне Британской Империи. Британия была готова заплатить любую цену за то, чтобы вернуть Индию в свое лоно, особенно если учесть тот факт, что все расходы, связанные с восстанием, были впоследствии взысканы с самой Индии, с ее земли, налоги на которую в последующее десятилетие были увеличены. Однако Ост-Индская компания также была вынуждена заплатить за все происшедшее, так как война унесла слишком много британских жизней, чтобы оставить для компании все без последствий. Британский парламент и Корона сделали из Ост-Индской компании козла отпущения. 1 ноября 1858 года вице-король, лорд Каннинг, зачитал в Аллахабаде декларацию королевы Виктории, объявляющую о том, что Ее Королевское Величество (и парламент) принимают на себя полную ответственность за управление Индией, и что Ее Величество выражает торжественное пожелание, чтобы все князья и народы Индии «могли наслаждаться таким уровнем благополучия и таким уровнем общественного прогресса, которые только возможны при условии сохранения внутреннего мира и правильного государственного управления… В их благополучии будет наша сила, в их удовлетворенности наша безопасность и в их благодарности наша лучшая награда».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.