Глава III. Восходящее солнце

Глава III. Восходящее солнце

Царица Тия торопилась поскорее женить своего сына. Здоровье Фараона ухудшалось, и было бы хорошо для наследника престола иметь жену. Тия остановила свой выбор на очаровательной принцессе Нефертити. Жених и невеста были обручены с соответствующим царским шиком и великолепием.

Наследнику престола было немногим больше десяти лет. Ему нравились девочки, потому что они были мягки и нежны, как и он сам; но ему, несомненно, нужно было много времени, чтобы понять, кто из них смог бы стать для него кем-то большим, чем просто подругой. Нефертити было девять лет, и она была мила и скромна; она боялась мальчиков. Однако новобрачные дети вскоре выросли, нежно привязавшись друг к другу. Нефертити любила своего мужа за нежный голос и мягкий характер. Он никогда не дразнил её, а когда она рассказывала ему о какой-то своей игре, никогда не говорил, смеясь, «достаточно хорошо для девочек» и не пугал её страшными историями. Она чувствовала себя счастливой, когда его большие мечтательные глаза останавливались на ней, и она показывала ему, что ей это по душе. Без него она не играла. Она рассказывала ему свои любимые истории. Если кто-нибудь давал ей что-то роскошное и красивое, она не радовалась, пока не покажет это ему. А так как он любил цветы, она часто шла срывать лотосы в водоемах вокруг дворца и приносила ему, новые и свежие со сверкающими каплями воды. Чувственная натура фараона ответила взаимностью на ее любовь, он все больше и больше влюблялся в нее, и не только потому, что она была красивее всех остальных девушек, которых он прежде видел, но и потому, что чувствовал, что занимает в ее сердце особенное место.

Навыки врачей не приносили пользы, и, казалось, что боги Египта не желают чудом продлить жизнь Фараона. В конце концов, по желанию зятя и преданного союзника Фараона Тушратты, царя Митанни, могущественная богиня Иштар оставила своё святилище, что проделать путь от Ниневии до Фив. С надеждой и любопытством толпились люди вокруг её драгоценного паланкина, несомого жрецами. Но она могла сделать не более других богов, так как час Фараона настал, и он умер. Его забальзамировали и похоронили с беспрецедентной роскошью в Долине Царей, где были захоронены и его предки. И его наследник стал Аменхотепом Четвертым, Царем Египта, Императором всех земель от Верхнего Евфрата до четвертого притока Нила.

Ему было немногим больше двенадцати, и царица Тия в течение некоторого времени управляла Империй сама, как это было и раньше. Но она помогала сыну в том, чтобы он все больше и больше интересовался укреплением собственной власти. Когда посыльные из далеких стран принесли ему глиняные таблички, написанные на вавилонском — письма, адресованные ему иностранными Царями — она следила, чтобы он читал их вслух очень внимательно, и обсуждала их содержание. Она рассказала ему об авторах этих посланий то, что знала из своего многолетнего опыта. «Смотрите, — сказала она, указывая на последние строчки письма от Тушратты, Царя Митанни, — даже поздравляя Вас с Вашим вступлением на престол, он не забывает попросить золота. Однако он мне нравится. Со времен Вашего дедушки его семья была связана с нашей. Его скорбь по Вашему отцу искренна. Он любил его и любит Вас»

«Так значит Царь Вавилона любит меня?»

«Конечно, — ответила Тия с некоторой иронией, — он занимается постройкой нового храма каждый раз, когда пишет Вам и нуждается в золоте, чтобы закончить его. Но он безопасен». А затем продолжила, напоминая сыну о царе Малой Азии, посол которого ожидал своей аудиенции: «Что касается Хетта, то он похож на лукавого старого паука со своей паутиной. Не верьте и половине того, что он говорит. Ему нужны Ваши земли, а не Ваша дружба».

Вскоре ребенок привык быть "добрым богом" Египта, как называли всех фараонов, и воспринял свои возвышенные обязанности всерьез. Это было так, как если бы все во дворце и за его пределами, регулярно внушали ему мысль о его божественном происхождении. Высшие должностные лица, министры и генералы, делегаты из провинций и иностранные посланники склонялись до земли, как только он появлялся, и обращались к нему как к одному из бессмертных. Если бы он шел по улице, целый ряд глашатаев предшествовал бы ему и объявлял о нем, а люди ложились бы прямо на землю лицом в пыль, в то время как он проезжал мимо них в своей великолепной повозке, на троне, инкрустированном драгоценными камнями. В самом деле, когда по таким торжественным случаям он сидел, облаченный в самые красивые драгоценные камни и с блестящей Царской тиарой на голове, он действительно блистал как молодой бог.

Он также стал менее свободным, чем прежде. Давняя традиция установила последовательность его повседневными делам. Но и этикет, и пышность двора были слишком хорошо известны и слишком естественны для него, чтобы быть скучными или слишком приятными. Только временами, когда он позволял себе расслабляться, он все больше предпочитал компанию своей собственной души. В жаркие часы дня, отдыхая на своем ложе из слоновой кости, он часто смотрел на небо, так, как делал это прежде. И так же, как и тогда, ему казалось, будто он тает в далекой бездне из небытия и света, как будто окрашенные стены его комнаты и весь мир исчезали, и не было ничего, кроме бездонного неба и него самого. Свет и душа были единым целым. Через узкое окно вверху стены лучи всемогущего солнца тянулись вниз по полутемной комнате. Они ласкали обнаженное тело молодого фараона. Как будто через их светящиеся прикосновения, тонкие как любовь, он чувствовал трепет жизни, которая поддерживает весь мир, звезды и Млечный Путь. И он был счастлив.

С тех пор, как однажды его сердце восстало против жестокости Амона, молодой фараон разлюбил великого бога Фив. Он преклонялся перед солнцем под разными его именами и под тем, что было известно в священном городе ?н, где стоял его самый древний алтарь. Фараон отказался поверить в то, что Амон был еще одним воплощением солнца.

На своей коронации он настоял на том, чтобы его не называли так же, как и других фараонов "верховным жрецом Амона", его должны были называть "верховным жрецом Атона" — диска солнца — за сменой имен в дальнейшем последовало его официальное обозначение. Но его мать, поклоняющаяся диску, решила, что в официальном списке будет лучше использовать более популярное и не такое простое имя бога ?на, и окончательный вариант гласил: «Верховный жрец Ра-Хорахти-Двух-Горизонтов, ликующий на горизонте в имени своем: «Жар Диска». Царица Тия даже добавила к множеству титулов сына "любимого Амоном", в угоду жрецам Фив, потому что была мудрой женщиной, знавшей искусство правления. Молодой фараон протестовал, но было слишком поздно. Официальный список его титулов уже был направлен в письме, написанном от его имени, к губернаторам провинций и вассалам, и вся Империя знала это.

Фараон построил прекрасный храм Атону. На его стенах он был изображен с воздетыми в молитве руками, а солнечный диск над его головой, концами своих лучей касался его рук — рук Атона, а на концах лучей изображался петельный крест "анкх", иероглифический знак, обозначающий слово "жизнь". Часть дохода назначенного бывшими фараонами храмам Амона была переведена в новый храм. И все знали, что Атон стал богом фараона. Жрецы ?на были довольны, но жрецы Фив, слуги бога Амона, разгневались. Они не показывали свое недовольство открыто; они начали шептаться и распространять слухи о фараоне. Но вряд ли кто-нибудь прислушался к ним, народ любил своего фараона, и ему было все равно, какому богу покланяться до тех пор, пока было достаточно кукурузы, и жизнь была легкой. Кроме того, сам фараон, хотя и выступал за Атона, других богов не отрицал и не преследовал.

Со дня правления отца фараона, религиозные рассуждения при дворе стали очень популярными. Царица Тия любила слушать рассказы жрецов о разных богах, объяснять старые мифы в свете надуманных аллегорий и странные иноземные религиозные обычаи и предания других стран. Она любила новое. Но молодой фараон почти никогда не говорил о религии, даже если на этом настаивали. «Слова — всего лишь слова», — сказал он в разговоре с придворными. «Они толкуют о том, чего даже не знают, это пустая трата времени». И в одиночестве своей комнаты он думал о своем боге — всемогущем Солнце.

Далеко в безоблачном небе над ним сиял прекрасный диск, сиял так ярко, что ни один человек не смог бы остановить на нем свой взгляд. Его лучи наполняли комнату и опускались прямо на фараона. Именно те лучи, которые он так хотел изобразить на разноцветных рельефах, украшавших стены храма Атона, хотя ни одна работа человека не смогла бы выразить всю их красоту.

«Они могут говорить, что хотят», — подумал фараон, вспомнив простые обсуждения жрецов, "но Атон не похож на тех богов, которые живут в определенном месте. Он назван в честь ?на, но весь мир видит Его свет и живет его прикосновением. Его обитель на небе, Его лучи обнимают весь мир так же, как и меня. Атон есть Бог всего мира».

Он думал об этом, и как будто все пространство мира открывалось перед ним. Он знал, что за границами его империи были другие страны: Вавилония и Митанни, земли хеттов и Крит, а также острова среди моря и неведомые страны за пределами пустыни и водопадов. У этих народов были другие боги, но небо, распростертое над ними всеми, было все тем же небом; над ними всеми Солнце освещало Его славу, и это было одно и то же Солнце — Атон. Они знали своих местных богов солнца, но не знали Его. Где-то, может быть, дальше, чем Вавилон, среди племен Абенаки, от земли которых Он поднимается, были люди, которые знали Его. Трудно сказать. Но независимо от невежества или знания все люди стремились поклоняться Ему.

Молодой фараон чувствовал трепет восторга, проходящего по телу, как будто он уже был там, вне времени и пространства, видел то, о чем никто раньше не мечтал: один Бог — Солнце, и единый народ — человеческая раса — объединен любовью к Нему.

И он сочинил гимн единому богу:

Великолепна твоя заря в горизонте небес,

Живущий Атон, Бог и начинание жизни.

Когда ты восходишь на Востоке,

Каждую землю наполняешь ты своей красотой

Было справедливым, чтобы Бог всего мира занимал в сердцах людей больше места, чем те боги, чья власть была ограничена городами, царствами и даже империями. Фараон решил почитать Атона выше всех богов Египта. И он подготовил два указа, в котором одна часть дополнительных доходов, ранее приписываемых храмам Амона, должна была использоваться для прославления единого Солнца; а в другом указе говорилось, что он желает, чтобы впредь Фивы, город Амона, назывались «Городом-ярчайшего-Атона».

Царица Тия слушала с сочувственным интересом все, о чем рассказывал ей сын о своем представлении Атона, однако она была против этих указов. «Возможно, Вы правы», — сказала она ему, хотя его идея Бога, кто был Богом всех народов, казалась довольно странной даже ей. «Но религия — это одно, а управление страной — другое. Вы только спровоцируете священников своими указами, и они, в свою очередь начнут подстрекать народ на восстание»

«В таком случае, что я должен сделать?».

«Оставьте всё как есть. Позвольте священникам зарабатывать деньги, как они к тому и привыкли, и позвольте своим людям почитать многих богов, согласно их старинным обычаям. Нельзя заставить верблюда пить, если он не хочет; так же и нельзя дать знание тем, кто его не ищет».

«Но, — сказал Царь, — Я знаю, что Атон, мой Отец, является Богом всего мира, превыше всех остальных богов, как небеса выше земли. Я должен пренебречь Им и обмануть моих людей, чтобы понравиться священникам? Нет. Я буду испытывать высокомерие священников, проповедовать правду и учить людей поклоняться Богу богов, во всей Империи и за её пределами». Он говорил с такой страстностью, что Тия поняла, что он был настроен следовать своим планам до самого конца. Однако она в последний раз обратилась к нему, суммируя опыт всей своей жизни:

«Люди не хотят истины; они хотят покоя. Вы поймете это в один прекрасный день, если священники позволят Вам править достаточно долго».

«Они не покоя хотят, а дремоты души», — ответил Фараон. «Я буду пробуждать их». И он добавил, выражая в простых словах абсолютный опыт человека любого поколения: «Не может быть никакого настоящего покоя без Истины».

Мать удивленно взглянула на него. Фараон был простым мальчиком пятнадцати лет; откуда он почерпал свою необычную мудрость, столь отличающуюся от её или от чьей-либо ещё? Тия помнила пророчество, которое было сделано во время его рождения: «Он покажет миру истинное лицо своего Отца». Теперь она поняла: речь шла не о покойном Фараоне, Аменхотепе Третьем, а о вечном Солнце, предке египетской расы.

Возможно, странная мудрость мальчика была от Него. Подумав об этом, Тия решила ничего больше не говорить, и об указах объявили всюду по Империи.

Священники Амона на сей раз не скрывали свое неудовольствие. Они послали фараону длинную петицию, в которой несколько раз упомянули о святости национальной религии. Но фараон указов не отменил. Они действовали почти два года. Время шло, возникали новые вспышки гнева среди жрецов. Люди, получившие от них золото, разносили по городу слухи о том, что фараон одержим злым духом, враждебным к Египетской земле, и что он собирается вести войну против всех богов. Другие заявили, что Атон, его Бог, не был в действительности почтенным старым богом солнца ?на, которого люди называли также Ра, это был чужой бог, в глазах которого сирийцы приравнивались к египтянам.

Однажды был пойман мужчина, пытавшийся поджечь храм Атона. Он предстал перед Фараоном, который мягко спросил его о причинах подобного поступка. «Первосвященник Амона заплатил мне, чтобы я разрушил храм», — сказал мужчина. «Я — бедняк, поэтому взял деньги. Если бы я преуспел, священники объявили бы людям, что сам Амон сделал это».

«Очень на них похоже», — сказал царь. «Они накопили свой жир на поте людей и теперь платят им жалкие крохи за совершение преступлений». Фараон не стал наказывать мужчину и отпустил его домой.

Придворные, казалось, были на стороне царя. Все же, поскольку суверен был все еще очень молодым неопытным человеком, некоторые из них попытались убедить его пойти на компромисс со священниками, которые представляли старую традицию.

«Ни одна древняя священная традиция не может быть древней и священней Истины, вечной во все времена», — ответил фараон. «И я говорю Вам: нет никакого другого Бога, кроме Атона, моего Отца. Он был прежде существования мира и останется после его исчезновения. Если традиция помогает людям познать Его и служить Ему, тогда я скажу, что это хорошо. Но если традиция уводит людей от Него, то это плохо, и я должен это исправить, я должен разрушить всё, что ведет к идолопоклонству».

Один из придворных попросил права говорить и спросил: «Что такое идолопоклонство?».

Царь раздумывал в течение минуты, и затем промолвил «Идолопоклонником является тот, кто поклоняется символу вместо Бога, которого он символизирует. Идолопоклонник так же тот, кто придаёт неоправданно большой вес церемониям, жертвоприношениям и теологически спорам, и прочим несущественным вещам, в то время как он пренебрегает самым важным — что Бог есть, и что нет иного бога кроме Него».

Без напрасных тонкостей, слова Фараона оказались слишком простыми, чтобы быть понятыми придворными. Некоторые похвалили слова царя, но так, что тот сразу смог увидеть, как мало они поняли из их значения. Большинство из придворных уважительно хранили молчание. Некоторые рискнули попросить объяснение. Как это может быть, спросили они, что Атон — Солнце — единственный Бог? Не было ли также Лунного бога, Нильского бога, и многих других? Разве вся Природа не была населена богами и богинями? Без сомнения, Солнце было самым значимым из них всех, но действительно ли фараон подразумевал отрицание существования всех остальных богов?

Фараон ответил не сразу.

С тех пор, как у него появилась странная догадка о том, что его Бог был Богом всего мира, он все больше и больше думал о Нем. Давным-давно он задал себе тот же вопрос, что сейчас ему задают придворные. И он ответил на него, и он знал, что его ответ был правильным, это было ясно ему как день. Но сможет ли он сделать это знание понятным и остальным? Даже его мать, от которой он сам получил первое представление о славе Атона, не поняла его, когда он поведал ей, что настоящий Атон невидим. Смогут ли придворные его понять? Но он не мог ни избежать ответа, ни скрыть правду. Наконец, он заговорил.

«Если живущий Атон, Которому я поклоняюсь, — сказал он, — был бы всего лишь видимым Диском солнца, тогда Ваши замечания были бы истинны. Но Он — нечто другое. Я называю Его Атон, потому что Его слава сияет через видимый Диск лучше, чем через любую другую вещь. Но у Него нет никакой формы. Он — невидимая Сущность всего; не бог, но Бог. Именно поэтому Египет и Империя и целый мир должны поклоняться Ему одному»

Вскоре воля царя была объявлена. Придворные, священники, народ — все должны были признать единственного Бога Вселенной, Атона, как своего единственного Бога, и не поклоняться никому кроме Него. Традиционные культы были отменены. Храмы Амона и тысячи богов Египта были закрыты. И имя Амона и слова "боги" должно было быть стерто с памятников и даже с гробниц по всей стране. Фараон даже поменял свое собственное имя с Аменхотепа— «Амон доволен» — на имя Эхнатон, «Радость Солнца», имя, под которым он ныне известен в истории.

«Я сотру след всех ложных богов, тех пустых символов, которые вводят людей в заблуждение и заставляют игнорировать настоящего Бога. Я искореню тот маскарад, что называют «религией» и дам людям религию Истины», — так он говорил. Всё же, он желал учить людей не страхом, а любовью. И хотя многие оставались верными своим прежним божествам, никто не преследовался. Только жрецы Амона, «обманщики народа» и «источник всех бед», как называл их Фараон, были лишены своего богатства за неповиновение царским указам.

Они приняли вызов, и открыто объявили Эхнатона еретиком, преступником, врагом Египта и богов. С помощью части сокровищ, которую они смогли укрыть, они организовывали бунты в Фивах, и даже платили преступникам за покушения на жизнь фараона. Наряду с многими другими предписаниями, Эхнатон отказался от бывшей отчужденности от своего народа. Он часто появлялся без охраны в своей колеснице вместе со своей царицей на улицах Фив. К нему было легко приблизиться. Однако попытка убийства потерпела неудачу, и прихвостни священников были схвачены. Придворные негодовали, и все ожидали казни врагов. Но Фараон приказал отпустить узников. «Я не желаю платить злом за зло, — сказал он, — из насилия ничего не получится».

И он продолжал проповедовать славу и любовь к Атону, единственному Богу, несмотря на всё сопротивление. Многие слушали его, но немногие могли понять смысл его учения.

Фивы были цитаделью Амона; его дух витал в воздухе. С самой верхней террасы дворца, на которую поднимался Эхнатон, чтобы приветствовать восходящее Солнце, он видел находящиеся через реку пилоны храма бога, которого он изо всех сил пытался свергнуть. Он мог видеть всё внешнее убранство храма, протяженностью более мили: залы, открытые дворы, святилища в честь славы Амона, сверкающие обелиски, исписанные хвалебными гимнами. От памятников своих праотцев, закрытых по его приказу, как будто доносился крик вызова — крик Фив: «Амон навсегда останется нашим богом».

И Эхнатон решил уехать из Фив и построить для себя новую столицу.