Комментарии

Комментарии

«Back from Moscow, in the USSR»^*

(1) Текст семинара «Back from Moscow, in the USSR» написан Жаком Деррида под непосредственным впечатлением от его поездки в Москву. Он был предназначен для обсуждения группой «Критическая теория» в Ирвайне (Калифорния), которое состоялось 2 мая 1990 года. На титульном листе указано, что это — «предварительный рабочий документ, написанный для обсуждения группой „Критическая теория“ (Калифорнийский университет, Ирвайн)». Я благодарю Жака Деррида за любезно данное им разрешение напечатать этот текст на русском языке доего опубликования на других языках, в том числе на языке оригинала, — французском.

(2) Гостиница, в которой Деррида останавливался в Москве, называлась тогда не «Октябрь», а «Октябрьская» (нынешний «Президент-отель»); упоминание о ее «престижности» не случайно, так как в те времена она была в ведении ЦК КПСС. Гостям Академии наук места в ней предоставлялись в редких случаях.

(3) Книга Вальтера Беньямина, опубликованная под названием Einbahnstrasse. — Berlin: Rowohlt, 1928.

(4) Т. е. к жанру «научных сообщений», «выступлений, в особенности предлагаемых на обсуждение научного сообщества» (по определению «Краткого оксфордского словаря»).

(5) «Я не был здесь так давно, что с трудом узнал это место/ Бог мой, как хорошо быть снова дома / Чемодан я распакую завтра / Дорогая, отключи телефон / Я снова в СССР / Парень, ты не знаешь, как тебе повезло / Снова в US, снова в US. Снова в USSR».

(6) Известная калифорнийская рок-группа 60-х годов, мелодией которой воспользовались «Битлз».

(7) «Вместе с Вернаном и еще несколькими друзьями [Деррида в 1981 г.] основывает Ассоциацию Яна Гуса, ставившую целью оказывать помощь преследуемым чешским интеллектуалам-диссидентам. Он был ее вице-президентом со дня основания. В том же 1981 году Деррида едет в Прагу, где он руководит неразрешенным (clandestin) семинаром. За ним устанавливается слежка, в конце семинара его задерживают и наконец арестовывают. Полиция обыскивает его чемодан и делает вид, будто обнаружила в нем порошок бурого цвета; Деррида арестовывают в аэропорту по обвинению в „производстве и торговле наркотиками“. Кампания подписей за его освобождение. Освобожден (официально: „выслан“) после энергичного вмешательства Франсуа Миттерана и французского правительства» (Geoffrey Bennington et Jacques Derrida. Jacques Derrida. — P.: Seuil, 1991. — Р. 307).

(8) Etiemble Ren?. Le meurtre du petit p?re: naissance ? la politique. — P.: Arl?a, 1989. — Р. 149.

(9) Лиотэ, Луи Юбер Гонцальв (1854–1934) — маршал Франции и член Французской Академии, крупный колониальный администратор.

(10) 2 марта 1990 года Деррида посвятил проблематике дружбы в европейской философии лекцию в Институте философии АН СССР: в ней была затронута тема «маскулинизма» традиционных философских концепций дружбы, исключения женщин и т. д.

(11) Этот момент в тексте требует краткого пояснения. Дело здесь не во враждебности к университетской среде как таковой, а в том, что в 70-е годы из МГУ и других учебных заведений Москвы по инициативе МГК КПСС (в частности, особенно усердствовал тогдашний секретарь Ягодкин), инспирированной главным партийным идеологом М. А. Сусловым, был уволен ряд преподавателей и профессоров, часть которых (М. К. Мамардашвили, А. М. Пятигорский, С. С. Аверинцев и многие другие) нашла прибежище в академической среде. Смысл высказываний, косвенно приводимых Деррида, — не в снобистском неприятии Университета Академией, — хотя подобные коннотации также не исключены, — а в осуждении среды, которая не только не защитила этих преподавателей, но отчасти способствовала расправе над ними. Это одна из причин охлаждения отношений. Другая заключена в уникальном статусе советской Академии, оторванной от преподавания и занятой исключительно научной работой.

(12) Здесь имеется в виду С. С. Аверинцев, известный эллинист и византолог, бывший тогда депутатом Верховного Совета СССР. По приглашению Аверинцева и Вяч. Вс. Иванова Жак Деррида 3 марта 1990 года прочитал в МГУ лекцию о национализме и национальности в философии.

(13) Это «социалистическое сооружение» — знаменитый Дворец Советов, так и не построенный. Его предполагалось воздвигнуть на месте храма Христа-Спасителя на Волхонке (как раз напротив Института философии), где теперь вместо него находится «ужасной архитектуры» бассейн «Москва». Во время пребывания Беньямина в Москве этот храм еще стоял. (В записи от 15 декабря 1926 года читаем: «Ехал обедать на трамвае вдоль Москвы-реки мимо храма Христа-Спасителя и Арбатской площади».)

В «Поправках к моему „Возвращению из СССР“» Андре Жид возмущается планами возведения на месте взорванного храма великого «социалистического сооружения»: «…что прикажете думать, когда при такой нищете собираются вложить национальные средства в строительство Дворца Советов (покойных Советов)… Подумать только! Сооружение высотой в 415 метров…, увенчанное 70-80-метровой скульптурой Ленина из нержавеющей стали, один палец его будет длиной в 10 метров. Вот это да! Рабочий будет знать, по крайней мере, ради чего он умирает с голоду. Он может даже подумать: стоит того. Нет хлеба, но зато будет чем гордиться. (Впрочем, возгордятся, скорее всего, как раз другие.) И что самое замечательное — заставят проголосовать за этот дворец, вы увидите, да еще единогласно! У него — у русского народа — спросят, чего он хочет в первую очередь: благосостояния или дворец? И не найдется ни одного, который не сказал бы, не посчитал бы обязанным сказать: сначала дворец».

«„Всякий раз, когда я вижу, как возводят в столице дворец, я думаю о том, что целую область обрекают тем самым на жизнь в лачугах“, — писал Жан-Жак („Общественный договор“, III, 13). Советские рабочие — „в лачугах“? Увы, по воле Сталина их загнали в трущобы» (Жид Андре. Подземелья Ватикана. Фальшивомонетчики. Возвращение из СССР. — М.: Московский рабочий, 1990. — С. 586–587).

Так что «почва просела» в месте, текстуально исключительно насыщенном, причем насыщенном не только текстами путешественников, но и текстом-дворцом, Дворцом Советов, после большого числа конкурсов и премий так и оставшимся на бумаге, не вышедшим из текстуального состояния. Возможно, это крупнейший текстуальный монумент XX века, на обломках которого выросла архитектура сталинского времени (см.: Паперный В. Культура два. — Энн Арбор: Ардис, 1984).

(14) Гарнье Робер (1544(?) —1590) — французский драматург, чье творчество предшествовало классической трагедии.

(15) По-французски «revenir de loin» означает как «возвращаться издалека», так и «прийти в себя», «опомниться», «прозреть».

(16) Бразийаш (Brasillach) (1909–1945) — писатель, критик. Поддерживал правый Альянс Франсез. С 1934 года сближается с фашизмом, пишет статьи в поддержку Германии. Расстрелян после Освобождения.

(17) Etiemble Ren?. Le meurtre du petit p?re… — Р. 71.

(18) По Деррида, фармакон одновременно представляет собой целительное средство и яд, он лечит и вместе с тем отравляет (см. подробнее об этом в работах Деррида: La Diss?mination. — P.: Seuil, 1972; La Carte postale. — P.: Flammarion, 1980; Psych?. — P.: Galil?e, 1987).

Применительно к Сталину Деррида ставит здесь также существенную для его философии проблему имени собственного и той роли, которую оно берет на себя в установлении порядка присутствия. Даже если допустить, что язык представляет собой систему различий и следов, имя собственное тем не менее, будучи частью языка, претендует указывать прямо на называемого индивида. Этот акт неопосредованной номинации имеет тенденцию ускользать от текстуальности, образуя вместе с тем — в плане притязаний — ее основание; он конституирует себя как чистая потенциальность, предшествующая различию, следу, остатку. Имя собственное логоцентрично по преимуществу.

Но, несмотря на эту безмерность притязаний, имя собственное всегда складывается из следов. К этому Деррида возвращается в главе о В. Беньямине (см.: «Тиресий: путешествие феноменолога-марксиста»). «Московский дневник» как «удавшийся выкидыш» конституирует имена собственные — Ася Лацис, Бернгарт Рейх, Вальтер Беньямин — в пространстве своей единственноданной незаконченности, частью которой являются также: неосуществленный проект, данное и невыполненное обещание и все другие формы потенциального. Фрагмент предшествует тому, что претендует лечь в его основание, имени собственному, автору, логосу-законодателю. На этом витке Деррида фактически возвращается к теме фармакона, в котором история становится необратимо телеологичной.

(19) Etiemble Ren?. Le meurtre du petit p?re… — Р. 105.

(20) Здесь игра слов: в английском языке «travel» (путешествие, путешествовать) и «travail» (родовые схватки, роды) сходны по написанию; кроме того «travail» по-французски значит: «работа», «труд», «физическое усилие», а также «роды», «родовые схватки».

(21) Еще одна игра слов: «en revenir» по-французски означает не только «возвращаться», но и «приходить в себя» (о чем в тексте Деррида уже шла речь).

(22) Etiemble Ren?. Le meurtre du petit p?re… — Р. 205–206.

(23) Ibid. — Р. 210.

(24) A. Жид неоднократно затрагивает эту тему в «Поправках к моему „Возвращению из СССР“».

(25) Вот этот эпиграф к «Возвращению из СССР» целиком: «Гомеровский гимн Деметре рассказывает о том, как великая богиня, блуждая в поисках дочери, пришла ко двору Келеоса. В облике няни никто не узнал богиню. Царица Метанейра вручила ей новорожденного маленького Демофоона, который станет потом Триптолемом, покровителем земледелия.

Когда в доме закрывались все двери и его обитатели отходили ко сну, Деметра брала из мягкой колыбели Демофоона и с притворной жестокостью, а на самом деле с безграничной любовью, желая ребенка превратить в бога, укладывала его обнаженным на ложе из раскаленных углей. Я представляю себе великую Деметру, склонившуюся над лучезарным ребенком, словно над будущим человечества. Он страдает от жара раскаленных углей, и это испытание закаляет его. В нем вырабатывается нечто сверхчеловеческое, крепкое и здоровое, предназначенное для великой славы. И как жаль, что Деметра не смогла завершить задуманное. Встревоженная Метайнера, как рассказывает легенда, заглянула однажды в комнату к Деметре, оттолкнула от огненного ложа богиню, разбросала угли и, чтобы спасти ребенка, погубила бога» (Жид Андре. Подземелья Ватикана… — С. 520).

Этот текст сводит воедино большое число основных деконструируемых тем: 1) мифологический характер происходящего в послереволюционном СССР, понять который можно лишь обратившись к гомеровскому гимну; 2) возможность невозможного: если бы акт закаливания не был неблагоразумно прерван царицей-матерью, Деметра довела бы свое жестокое и великое дело до конца, «лучезарный младенец» в конце концов стал бы богом; 3) благодатность мук в случае становления «сверхчеловеком»; на примере закаливаемого, его мук разыгрывается судьба человечества; 4) возможность наблюдать этот процесс как зрелище, создавать мораль мук и т. д и т. п.

(26) Жид Андре. Подземелья Ватикана… — С. 522 [выделено Ж. Деррида, перевод немного изменен. — М. Р.].

(27) Там же [выделено Ж. Деррида, перевод немного изменен. — М. Р.].

(28) Игра слов: по-французски «Земля Обетованная» буквально читается: «обещанная, завещанная земля», откуда аллюзия на «выполненные и невыполненные обещания».

(29) Жид Андре. Подземелья Ватикана… — С. 523 [перевод несколько изменен. — М. Р.].

(30) Там же. — С. 544.

(31) Там же. — С. 522.

(32) Здесь та же игра слов («родовые муки», «роды», с одной стороны, «труд», «произведение» — с другой), о которой шла речь в сноске 20.

(33) Жид Андре. Подземелья Ватикана… — С. 587 [перевод изменен. — М. Р.]. Там приводимый отрывок выглядит так: «За последние три года я так начитался марксистской литературы, что вполне ориентируюсь в проблемах СССР. Прочел я немало и восторженных воспоминаний о путешествиях». «Отчуждение» в этом переводе исчезает вообще. Если ему следовать, линия истолкования Деррида будет совершенно непонятной. Такова обратная сторона гладкости «литературных» переводов.

(34) «Московский дневник» Вальтера Беньямина занимает особое место среди его сохранившихся девятнадцати автобиографических текстов, большинство из которых было написано во время поездок. Он не только самый обстоятельный, но единственный среди них, имеющий форму дневника. Издатель «Московского дневника» Гэри Смит пишет: «Беньямин никогда не вел дневник подолгу. Размеры этого текста, вероятно, объясняются взятым им на себя обязательством написать эссе о Москве для издаваемого Мартином Бубером журнала „Die Kreatur“. Почти каждая запись в дневнике содержит материал, который позднее в переработанной форме вошел либо в эссе „Москва“, либо в одно из эссе о советской культурной жизни, которые он опубликовал после своего возвращения… Мы читаем „Дневник“ как палимпсест» (Moscow Diary // October. — Winter 1985. — № 35. — Р. 137).

На языке оригинала «Московский дневник» был опубликован только в 1980 году (Benjamin Walter. Moskauer Tagebuch. — Frankfurt: Suhrkamp, 1980; позднее дневник вошел в 6-й том «Собрания сочинений» В. Беньямина, опубликованный тем же издательством в 1985 году). Он был опубликован сразу после смерти его главной героини, Аси Лацис (1891–1979).

(35) «Мое изложение будет свободно от какой бы то ни было теории. Надеюсь, что таким образом мне удастся дать возможность самому тварному (сотворенному, the creatural) [здесь также явная аллюзия на название буберовского журнала „Die Kreatur“. — М. Р.] сказать за себя: в той мере, в какой мне удалось понять и передать тот необычный, вводящий в заблуждение язык, который громко раскатывается в совершенно измененной, как вибрирующая маска (resounding mask), среде. Я намереваюсь дать описание Москвы в настоящий момент, когда „любая эмпирия уже есть теория“, и тем самым воздержаться от абстрактной дедукции, прогнозов и в определенных пределах даже от суждения. Я абсолютно убежден, что в данном случае этого нельзя сделать на основе „данных“ из духовной сферы; тут нужны факты из области экономики, которые, даже в России, в достаточной мере поняты лишь немногими. Современная Москва в схематической форме содержит в себе всю гамму возможностей и прежде всего возможность того, что Революция победит или же потерпит поражение. В любом случае результат будет непредсказуем, и картина окажется весьма отличной от любого программного наброска будущего. Контуры этого в настоящее время грубо и отчетливо проглядывают сквозь людей и их среду обитания» (цитируется по предисловию Гершома Шолема к: Moscow Diary // October. — № 35. — Р. 6–7) [выделено Ж. Деррида].

(36) Эссе Вальтера Беньямина «Москва», написанное по мотивам «Московского дневника», было опубликовано в «Die Kreatur» № 2 за 1927 год (S. 71-101). Другие его статьи о России — «К положению в русском киноискусстве», «Политические группировки русских писателей» — вышли в журнале «Literarische Welt» в том же 1927 году.

(37) «Я собираюсь дать описание Москвы в настоящий момент, когда „любая эмпирия уже есть теория“, и тем самым воздержаться от абстрактной дедукции, прогнозов, в определенных пределах даже от суждения. Я абсолютно убежден, что этого…» (Moscow Diary; см. сн. 35)

(38) «…Я абсолютно убежден, что этого в данном случае нельзя сделать на основе „данных“ из духовной сферы; тут нужны факты из области экономики, которые, даже в самой России, в достаточной мере поняты лишь немногими» (Ibid.; см. сн. 35).

(39) «…Те, с кем у него там были отношения (почти все без исключения евреи, безразлично, догадывался он об этом или нет), принадлежали к кругам политической и художественной оппозиции» (Ibid. — Р. 7).

(40) «Вечером мы с Рейхом долго беседовали о моей работе писателя и о том, какую форму ей предстоит принять в будущем. У него было мнение, что я склонен писать слишком интенсивно (belabor). В этой связи он сделал весьма проницательное замечание: в великой литературе пропорция между общим числом предложений и теми из них, которые содержат особо емкие, афористические формулировки, была приблизительно один к тридцати, тогда как в моем случае соотношение скорее один к двум. Все это верно (…). Но я не мог с ним согласиться, когда речь зашла об идеях, которые были сформулированы еще в моей ранней статье „Язык как таковой и человеческий язык“ (1916, опубликована посмертно — М. Р.) и которые я никогда не ставил под сомнение. Я сослался на полярно противоположные [тенденции], которые заключает в себе любая единица языка: она является экспрессивной и коммуникативной одновременно. Это имело прямое отношение к предмету нашей дискуссии, „деструкции языка“ как тенденции современной русской литературы. На самом деле развитие коммуникативной стороны за счет всего остального неизбежно приводит к деструкции языка. Противоположный путь, когда в абсолют возводится экспрессивная сторона [языка], ведет к мистическому молчанию. Мне представляется, что в настоящее время доминирует коммуникативная направленность. Но в той или иной форме всегда необходим компромисс. Я согласился с тем, что как автор оказался [теперь] в критической ситуации. Я сказал ему, что не вижу здесь никаких возможностей для себя (no way out): простых убеждений и абстрактных решений здесь недостаточно, только конкретные задачи и вовлеченность (challenges) могут помочь мне выйти из тупика. Тут он напомнил мне о моих эссе о городах. Это подействовало на меня ободряюще, я стал с большей уверенностью думать об описании Москвы» (Ibid. — Р. 46–47; выделено Деррида).

(41) «Сегодня я сказал ей, что хочу иметь от нее ребенка. Редкие спонтанные жесты, весьма значимые, учитывая тот контроль, которому она подчинила себя теперь в любовных вопросах, говорят о том, что она меня любит» (Ibid. — Р. 35).

(42) «Этому, очевидно, способствует страх перед тем, что в будущем, когда Ася выздоровеет и узаконит здесь свои отношения с Рейхом, я смогу положить предел нашим отношениям лишь ценой страдания. Я до сих пор не знаю, смогу ли я обходиться без нее. В настоящий момент у меня нет причин с ней порывать, даже если бы я был в силах на это пойти. Наиболее предпочтительными видятся мне узы, которыми мог бы связать нас ребенок. Но я даже сейчас не представляю себе, сумел ли бы я с ней жить, учитывая ее поразительную жесткость и, при всей ее нежности, ее неспособность любить» (Ibid. — Р. 35).

(43) «В этот и в следующие дни мы подолгу говорили по телефону. Это напомнило мне разговоры по телефону, которые мы вели в Берлине. Ася просто обожает сообщать важные вещи по телефону. Она говорила, что хотела бы жить со мной в Грюневальде, и очень расстроилась, когда я сказал, что это не получится» (Ibid. — Р. 105).

(44) «…Вступить в Партию? Преимущества очевидны: устойчивое положение, мандат, пусть даже [выданный] формально (by implication). Организованное, гарантированное общение с другими людьми. С другой стороны: быть коммунистом в государстве, где правит пролетариат, означает полный отказ от личной независимости… Можно ли дать конкретное обоснование моей будущей, в особенности научной, работе в отношении ее формальной и метафизической подосновы. Что „революционного“ в ее форме, если в ней и вправду есть что-то революционное» (Ibid. — Р. 73).

(45) «Уважаемый господин Бубер, моя поездка в Москву продлилась несколько дольше, чем я предполагал. А по возвращении в Берлин я слег с гриппом. Я приступил к работе уже несколько дней назад, но не смогу выслать рукопись до конца февраля…» (Ibid. — Р. 132)

(46) Проблемы подписи, имени собственного и незаконнорожденности я рассматриваю в другом месте, в тексте, который должен в скором времени появиться [сноска Ж. Деррида.—М. Р.].

(47) Скорее всего здесь имеется в виду книга Ж. Деррида «Мемуары — памяти Пола де Мана», первоначально вышедшая на английском языке (M?moires for Paul de Man. — New York: Columbia Univ. Press, 1986), a потом в расширенном варианте на французском (M?moires — pour Paul de Man. — P.: Galil?e, 1988).

«Back in Moscow, sans the USSR»^*

(1) Benjamin W. Moscow Diary // October. — Winter 1985 № 35. — Р. 127.

(2) Ibid. — Р. 46.

(3) Ibid.

(4) Ibid. — Р. 74.

(5) Ibid. — Р. 110.

(6) Ibid. — Р. 121.

(7) Ibid. — Р. 19.

(8) Ibid. — Р. 32.

(9) Ibid. — Р. 76.

(10) Ibid. — Р. 87.

(11) Ibid. — Р. 92.

(12) Ibid. — Р. 93.

(13) Ibid. — Р. 99.

(14) Ibid. — Р. 101.

(15) Ibid. — Р. 112.

(16) Ibid. — Р. 128.

(17) Ibid. — Р. 43.

(18) Ibid. — Р. 48.

(19) Ibid. — Р. 85.

(20) Ibid. — Р. 33.

(21) Ibid. — Р. 81.

(22) Ibid. — Р. 82.

(23) Ibid.

(24) Ibid. — Р. 25.

(25) Ibid. — Р. 34.

(26) Ibid. — Р. 67.

(27) Ibid. — Р. 112.

(28) Россия первой половины XIX в. глазами иностранцев. — Санкт-Петербург: Лениздат, 1991. —С. 31.

(29) Benjamin W. Op. cit. — Р 34

(30) Ibid.

(31) Ibid. — Р. 35.

(32) Ibid.

(33) Ibid.

(34) Ibid. — Р. 26.

(35) Ibid. — Р. 123.

(36) Ibid.

(37) Ibid. — Р. 73.

(38) Ibid. — Р. 97.

(39) Ibid. — Р. 121.

(40) Ibid. — Р. 108–109.

(41) Ibid. — Р. 73.

(42) Любопытна роль некоторых слов, в том числе имени собственного «Прага»: это и ресторан в Москве, где пересеклись пути Беньямина и Деррида; и название столицы страны, где Деррида был арестован в 1982 г. (он вспоминает об этом, проходя таможню в московском аэропорту).

(43) «Никогда я не путешествовал в таких роскошных условиях. Специальный вагон и лучшие автомобили, лучшие номера в лучших отелях, стол самый обильный и самый изысканный… Банкеты столь обильны, что уже одними закусками можно было насытиться трижды… Эти обеды оставляли совершенно без сил. Во что они могли обходиться! Мне ни разу не удалось увидеть счет, и я не могу назвать сумму… Подобный банкет мог обходиться в 300 с лишним рублей, включая стоимость вин и ликеров» (Жид А. Подземелья Ватикана. Фальшивомонетчики. Возвращение из СССР. — Москва: Московский рабочий, 1990. —С. 588–589).

И Жид с гордостью добавляет: «делая такие авансы, рассчитывали на совсем другой результат…, я оказался не слишком „рентабельным“» (Там же. — С. 590).

Неудивительно, что записки знаменитого писателя топологически размыты, не детализированы — ведь его повсюду возили на автомобиле (Беньямин же часто передвигался пешком).

(44) Benjamin W. Op. cit. — Р. 129.

(45) Жид А. Указ. соч. — С. 521.

(46) Там же. — С. 522.

(47) Там же. — С. 520–521.

(48) Там же. — С. 521.

(49) Там же. — С. 524.

(50) Там же. — С. 523–524.

(51) Там же. — С. 526–527.

(52) Там же. — С. 523.

(53) Там же. — С. 544.

(54) Там же. — С. 591.

(55) Там же. — С. 528–529.

(56) Там же.

(57) Там же. — С. 530.

(58) Там же. — С. 531.

(59) Там же. — С. 535.

(60) Там же. — С. 530.

(61) Там же. — С. 543.

(62) Там же. — С. 526.

(63) Там же. — С. 542.

(64) Там же. — С. 533.

(65) Там же.

(66) Там же.

(67) Там же. — С. 595.

(68) Там же. — С. 532.

(69) Гнедин Е. Себя не потерять // Новый мир. — 1988. — № 7. — С. 194.

(70) Там же. — С. 206.

(71) Benjamin W. Op. cit. — Р. 62.

(72) Жид А. Указ. соч. — С. 531.

(73) Стейнбек Дж. Русский дневник. — М.: Мысль, 1989. — С. 37.

(74) Там же. — С. 9.

(75) Там же. — С. 143.

(76) Smith H. Les russes. — P.: Pierre Belfoud, 1976. — Р. 712 и далее.

(77) Европейцы все более будут видеть в нас дезертировавших Атлантов, хотя на самом деле небесный свод просто раздавил нас своей тяжестью. Разговоры о демократии, рынке, либерализме есть результат недобровольного крушения, а вовсе не его причина. С нашим падением под тяжестью свода в западные культуры сократилось поступление другого, трансцендентного, мир стал более имманентным самому себе. И хотя мы не подряжались в поставщики трансцендентного, хотя такого договора не было, хотя происходившее здесь имело место по иным, внутренним причинам, это ничего не меняет. В восторге европейцев перед нашим желанием жить, как они, еще долго будет чувствоваться налет снисходительности и раздражения.

(78) Если внимательно читать предлагаемый текст Деррида, обнаруживается любопытная асимметрия между названием главы, посвященной Беньямину («Тиресий: путешествие феноменолога-марксиста»), и наименованиями глав об Этьембле («Эдип, или еврейский вопрос») и Жиде («Деметра, или благовещение сверхчеловека»). В двух последних случаях названия явно перекликаются с самыми выпуклыми, выступающими частями анализируемых текстов: названием книги Этьембля («Убийство папаши») и эпиграфом к книге Жида (миф о Деметре и сверхребенке Демофооне). В случае же Беньямина тема «грудей Тиресия» привнесена самим Деррида. В нем также силен элемент отождествления: это «те самые груди», — феноменология и марксизм, — от которых долго и мучительно отвыкал сам французский философ.

(79) Benjamin W. Op. cit. — Р. 30.

(80) Дружба и то, что можно назвать политикой чувств, издавна играют важную роль в литературе о путешествиях в Россию. Является ли эмоция, дружеский импульс частью морали (и тогда они в течение долгого времени должны воспроизводиться единообразно и постоянно), или же это чисто эстетический, каллистический феномен, истинный исключительно в момент своего проявления? Все навыки, все воспитание путешественников восстает против мгновенности дружеских проявлений в России (хотя они настаивают на том, что в момент явленности эти порывы прекрасны и истинны). Они очарованы и разочарованы одновременно, потому что продолжают мыслить дружбу в категориях верности и измены. Допустить онтологическую неавтономность друга значит подвергнуть сомнению глубочайший интеллектуальный инстинкт европейца, постулат присутствия, равенства субъекта самому себе в акте представления.

Журналист является не менее древним европейцем, чем писатель или философ; его предрассудки изобретены задолго до его профессии.

(С этим сюжетом связана тема необмениваемости русской, советской жизни, за которой стоит иная политика чувств. Ни один внешний наблюдатель не сказал: эти люди мне нравятся, я хотел бы жить среди них.)

(81) В тексте «Московского дневника» к тому же довольно много русских слов: «бывшие люди», «октябрята», «матрешка», «самовар». Некоторые из них записаны довольно оригинально, например, слово «заведующий» транскрибируется в «Дневнике» как «sovietdushi», т. е. «совет души».

Что до нормативного русского языка, то он проделывает с Беньямином злые шутки: «Я хотел заказать суп, а мне принесли два ломтика сыра».

Перенапряжение зрения является в числе прочего механизмом защиты против агрессии незнакомого языка, но эти недискурсивные предпосылки языка не являются просто внешними по отношению к языку, к тому, что сам Деррида в книге «О грамматологии» назвал «протописьмом».