Е.Б.Поршнева О МЕСТЕ "ГУНФУ" В НАРОДНОЙ СЕКТАНТСКОЙ ТРАДИЦИИ (на материале буддийских сект)

Е.Б.Поршнева

О МЕСТЕ "ГУНФУ" В НАРОДНОЙ СЕКТАНТСКОЙ ТРАДИЦИИ (на материале буддийских сект)

В традиционном Китае широкое распространение получила система психофизической тренировки, подразделявшаяся на ряд относительно самостоятельных систем, имевших общее наименование "гунфу". Являясь неотъемлемым составным элементом культуры психической деятельности, эта система была теснейшим образом связана с различными религиозно-философскими, социокультурными и политическими традициями и институтами старого Китая, выполняя разнообразные функции: психотерапевтические, воспитательные (психопропедевтические), профилактические, общеоздоровительные и т. д. (см. [1]).

Данная работа не претендует на всестороннее освещение феномена "гунфу" как составного элемента китайской и, более того, дальневосточной культурной традиции. Мы постараемся затронуть лишь некоторые, наиболее важные, на наш взгляд, аспекты этого явления, связанные с оценкой его места в тайных религиозных объединениях так называемой "группы Байлянь" (общество "Белого Лотоса"), т. е. в сектантской традиции старого Китая, генетически связанной с буддизмом[175].

Под термином "гунфу" (букв.: время, досуг; прилежание; работать, стараться) в широком контексте традиционной китайской культуры психической деятельности подразумевалась любая деятельность человека, призванная содействовать его морально-психическому самоусовершенствованию и оптимизации его психологического, этического и физического состояния в соответствии с предписаниями тех или иных учений, в рамках которых культивировалась эта практика. В более узком смысле данный термин означал определенную систему психофизической подготовки, направленную на достижение совершенства в том или ином виде ушу — военно-прикладных искусств. Последние широко практиковались в тайных религиозных объединениях старого Китая, в том числе и в буддийских сектах группы Байлянь (в частности, большой популярностью у членов различных ответвлений секты "Байляньцзяо" — "Учение Белого Лотоса" — пользовались такие стили ушу, как "Шаолинь", "Багуа").

Однако применительно именно к народной сектантской традиции и исходя из общего контекста доступных нам источников наиболее близким по сути представляется перевод этого термина как "искусство" со смысловым оттенком "дар" (т. е. определенные естественные способности человека, данные ему от природы) или "мастерство", в котором подразумевается, что этим свойством человек наделен изначально, от природы и что он может выявить в себе, развить и реализовать с помощью определенной психокультуры, но чему невозможно просто обучиться, что невозможно натренировать в себе, не имея определенной предрасположенности. Необходимо отметить и такую специфическую особенность практики "гунфу" в народных сектах, как ее связь с сугубо религиозной практикой и с различными религиозно-идеалистическими представлениями, в частности с верой в сверхъестественную защитительную силу заклинания-мантры, состоящей из восьми иероглифов. Это было обусловлено общей исторической ограниченностью народных движений в средние века (Китай в этом смысле не является исключением), когда всякий протест против существующего строя и господствующей в данном обществе идеологии неизбежно облекался в религиозную форму.

Но хотя мантра играла важную роль в сектантской практике "гунфу", наряду с ней адепты этих объединений практиковали и сугубо прикладные "искусства", из которых наиболее общими были массаж и другие приемы целительства, а также набор специальных, особо эффективных приемов боевого единоборства (с оружием и без него). Большое внимание в этой практике уделялось также различным методам медитации и концентрации, заимствованным из буддийской практики психотренинга и психической саморегуляции.

Сказанное отнюдь не означает, что обучение средствам профилактики и исцеления болезней практиковалось лишь в народных сектах. Оно означает другое: из огромного комплекса различных видов "гунфу", широко распространенных в традиционном Китае, некоторые виды этих "искусств-практик" в сочетании с "восьмизнаковой" мантрой стали существенной частью религиозного учения и религиозного движения в традиции "Белого Лотоса", которое одновременно носило характер политического движения, т. е. было специфической формой классовой борьбы китайского народа.

Члены этих религиозно-политических объединений верили, что молитвенное заклинание-мантра воплощает "духовную суть" сектантского вероучения, его квинтэссенцию, способную воздействовать на состояние человека, на его судьбу (как "земную", так и "последующую").

Для "непосвященных" текст мантры был достаточно эзотеричен и темен: "чжэнькун — цзясян, ушэн — лаому" (абсолютная пустота — родина; извечное или не рожденное — матушка). С конца XVIII в. к этим восьми иероглифам добавилось еще восемь: "Го цюй, айньцзай; Милэ вэйлай" (Прошлое, настоящее; Милэ — прибудет). Этот набор слов в сущности представляет собой сжатый "конспект" учения о Лаому[176] как о верховном креативном божестве, местопребывание которого (чжэнь кун) — прародина, она же одновременно и конечная цель всех верующих, достижение коей равнозначно полному "спасению". Согласно этому учению, завершающее трехстадийность мировой истории грядущее пришествие на землю будды Милэ (Майтрейя), посланного Лаому, рассматривалось как приближение "поворота кальпы" и космических перемен в судьбах человечества.

В обиходном языке мантра называлась "чжоу юй" — "заклинательная песнь", или "гэцзюэ" — "песенное заклинание". Более же каноническое ее название — "ба цзы чжэнь цзин" ("восьмииероглифная сутра" или, сокращенно, "чжэнь янь" — "истинные слова").

Мантра, которую учитель сообщал ученику, считалась знаком причастности к вере, конечной и высшей магической формулой, способной обеспечить членам секты "блага" разного уровня ценностной шкалы.

Первая, высокая знаковая ценность формулы-мантры как доказательства истинной причастности к секте вполне осознавалась властями, для которых уже одно знание мантры служило основанием для вынесения сурового приговора. Члены же народных сект считали, что, как и чтение тантрических мантр, простое декламирование нараспев этой формулы обладало магической силой "воодушевлять на благие дела и защищать от дурного".

Существовало некое подобие между функцией мантры и функцией самого "мастера" — учителя "гунфу": так же как последний считался тем искусней, чем сильнее чувствовал свое "посредничество", ощущая, что источник его дара — "сверху", "свыше" — от Ушэнлаому, так и мантра — это то, посредством чего постоянно напоминалась, подчеркивалась связь результативности "гунфу" с элементом сакрального и с доктринальным началом сектантской религиозной структуры. Даже во время фехтования или боксирования участники сопровождали все движения, выпады рецитацией мантры.

Способы или виды ритуальной рецитации широко варьировались: от предельно эзотерических, сложно зашифрованных и детально разработанных до совсем простых.

Декламация-медитация восходила к тому типу внутренней тренировки (нэйгун), который в Китае известен по крайней мере с IV в. до н. э. и который предназначался для приведения в движение и циркуляции "жизненного дыхания" — "ци". Считалось, что это полезно как в духовном, так и в терапевтическом плане и приносит хорошее здоровье и долгую жизнь.

Для медитации обычно усаживались в позу буддийских монахов — "да цзо". В буддийских текстах часто приводится описание последовательных стадий принятия позы. По достижении определенного уровня сосредоточения можно было переходить к "юнь ци" — направлять и приводить в движение "жизненное дыхание" внутри тела. (Тексты также дают детальные объяснения "технологии" дыхательных упражнений, ничем не отличающихся от общеизвестной китайской дыхательной гимнастики.) Пройдя процесс медитации, адепт впадал в состояние транса — "цзо гун".

Обстановка медитации также сильно варьировалась в разных сектах. В некоторых из них считалось, что медитирующий должен оставаться один или в самом узком кругу, куда ни в коем случае нельзя допускать "непосвященных", "иначе медитация не будет удачной". В других сектах единоверцы собирались группой, не обращая внимания на присутствие посторонних.

Если медитация была "успешной", то достигнутое "трансоподобное" состояние могло служить самым разным (разноуровневым) целям. Например, в источниках, описывающих допросы арестованных сектантов, часто встречаются жалобы чиновников на то, что допрашиваемый искусственно вводил себя в состояние полной прострации, переставая реагировать на какие-либо внешние раздражители.

Нередко достижение состояния транса сектанты считали знаком того, что душа человека "поднималась" на небо якобы засвидетельствовать почтение Ушэнлаому. Согласно учению "гунфу", в этих "восхождениях" души (юань шэнь) на небеса тоже были разные "уровни": от временного отсутствия, длящегося определенный временной отрезок, до "прохождения души через порог Куньлунь (так называлась макушка головы. — Е.П.)" и ухода в "Небесный дворец" Ушэнлаому, с тем чтобы никогда не возвращаться "вниз", на землю. Причем, согласно сектантским верованиям, конечным результатом такой медитации была возможность достижения адептом так называемого "состояния будды", при условии, что в момент смерти его душа-сознание оставит тело, пройдя через "темный проход" (сюань гуань, местопребывание "истинной природы" человека, расположенное между бровями). Считалось, что определенный тип медитации должен "приучить" душу легко находить этот "темный проход", чтобы без затруднений "пройти" его в момент смерти или же "просветления", выражавшегося визитом к Ушэнлаому.

Некоторым членам сект приписывалась способность предсказывать будущее, что сектанты также связывали с медитацией и состоянием транса.

На определенном уровне духовного обучения в сектантской традиции медитация, сочетавшаяся с декламацией восьмизнаковой мантры, рассматривалась как "обучение правильному [Пути]" — "сюэ Дао" — или "постижению Дао". Такая медитация йогического толка была значительно более сложным "искусством", нежели простое декламирование восьми иероглифов (хотя и это, по признанию адептов сект, помогало "отрегулировать дыхание" и улучшить самочувствие).

Но "настоящая" медитация была настолько тяжела для некоторых, что они не выдерживали этих занятий физически или психически.

Особо распространенным и разнофункциональным было использование в сектантских практиках "фу" — талисманов, заклинаний, "чар" или амулетов [3]. "Чудодейственная" сила этих "фу" определялась их прямой связью с Ушэнлаому. Хуан Юйпянь, автор сочинения "Посе сянбянь" (Опровержение ереси), написанного на материалах сектантской литературы, реквизированной во время обысков и арестов, которыми он занимался по долгу службы, приводит отрывок из сектантских "священных книг". В нем говорится о том, как одному из будд, обитавшему во дворце Матушки, предстояло сойти на землю и возродиться в облике патриарха Гун Чана. Ушэнлаому рассказывала Гун Чану о "бедствиях", которые будут сопутствовать грядущему повороту кальпы, а на его вопрос: "Как [же] мы сможем спастись во время этих бедствий?" — она ответила: "Я дам тебе магические талисманы ("фу"), чтобы спасти людей" [3].

Некоторые сектантские книги состояли из изображений этих "фу", представлявших собой отчасти иероглиф, отчасти рисунок, с пояснением, для какой цели предназначалось заклинание (см. [4, с. 121–124]). Полагали, что стоит лишь скопировать "фу" со "священной книги" на кусок бумаги, сжечь, а пепел высыпать в воду или чай и дать выпить больному, чтобы излечить его. Другие книги содержали магические формулы или заговоры (заклинания другого типа) — "чжоу". Их читали нараспев, что также якобы обеспечивало "полезный" (защитительный или исцеляющий) эффект. Таким образом, считалось, что через посредство "фу" и "чжоу" высшее спасающее божество Ушэнлаому передавало своим последователям сверхъестественную мощь.

"Чудодейственная" сила заклинаний также мыслилась сектантами и соответственно трактовалась ими как бы в двух планах или уровнях: более "возвышенном", метафизическом, и более утилитарном, практически-прагматическом. Так, один из сектантских наставников говорил: "Если вы сожжете и выпьете "фу", оно поможет вам достичь состояния просветления и реализовать пребывающую в вас природу Будды", но одновременно он же внушал ученикам, что "благодаря "фу" и "чжоу" они смогут избежать беды от огня, воды и меча" [4].

Еще один вид "гунфу", процветавший в сектах "Байляньцзяо", — это различные способы целительства, прежде всего специальная система массажа — "аньмо". В некоторых сектах от учителя к ученикам передавалась система надавливания на определенные нервные центры и каналы ("сюэ дао"), которые используются в акупунктуре для лечения, а в китайском "боксе" — для нанесения парализующих ударов. Причем следует заметить, что в сектантских текстах нет сколько-нибудь детального описания массажа или других приемов целительства.

Другими способами исцеления болезней считалось принятие травяных настоев и выполнение дыхательных упражнений. Целительство было первым по эффективности каналом расширения числа приверженцев сект. Целители, как и специалисты по у-шу, вступали в самые широкие контакты с разными людьми.

Искусство целительства отражалось на авторитете учителя и в чисто религиозном плане: взаимоотношения "врач — пациент" только еще более усиливали главную связующую цепь сектантской традиции "учитель — ученик". Способность исцелять всегда считалась признаком, проявлением особой "духовной силы", и поэтому искусное, успешное целительство было наиболее частым путем к лидерству в секте. Вместе с тем необходимо отметить, что целитель, не признававший вторичности, подчиненности всех "гунфу" религиозной доктрине секты, ее главной цели — "всеобщему спасению" (что было сконцентрировано в мантре), быстро утрачивал авторитет, популярность и соответственно "паству". Здесь налицо своеобразное переплетение психологических факторов разных "уровней": сложность взаимосвязи идеала спасения для учителей, лидеров сектантского учения с незамедлительной практической пользой, ожидаемой от "гунфу" рядовыми приверженцами. Иначе говоря, в полезность тех или иных "гунфу" адепты верили постольку, поскольку верили в подлинность религиозной доктрины и "избранность" лидера секты. Так, "гунфу" рассматривались как эффективные при условии их вплетенности в систему духовных ценностей, представляемых сектантской традицией.

В начале статьи мы уже оговорили, что "гунфу" не является спецификой сектантских движений, хотя некоторые элементы, аспекты были присущи только тем видам "гунфу", которые получили распространение среди членов народных сект. Однако не будет особым преувеличением сказать, что "гунфу" служили структурообразующим фактором сектантских народных религиозных движений, на котором держались преемственность, взаимодействие отдельных сектантских групп — во времени и в пространстве, т. е. их горизонтальные и вертикальные связи. При этом как раз "гунфу", собственно, и служили проводником "эзотерических" религиозных установок сектантского вероучения в среду своих приверженцев.

Список литературы

1. Абаев Н. В. Чань-буддизм и культура психической деятельности в средневековом Китае. — Новосибирск, 1983.

2. Абаев Н. В. О некоторых философско-психологических основах чаньских (дзэнских) военно-прикладных искусств // Общество и государство в Китае. — М., 1981.

3. Хуан Юйпянь. Посе сянбянь (Ереси и их опровержение). — Б. м., 1834.

4. Дай Сюаньчжи. Байляньцяоды бэньчжи (Истинная сущность Байлянь-цзяо) // Ши-дао-сюебао. — 1967. — № 12.

5. Поршнева Е. Б. Учение "Белого Лотоса" — идеология народного восстания 1796–1804 гг. — М., 1972.

6. Стулова Э. С. Доклад цинского чиновника императору // Из истории традиционной китайской идеологии. — М., 1984.

7. Алексеев В. М. Китайская народная картина. — М., 1966.