ПРОРОК
ПРОРОК
Приход корабля
Алмустафа, несравненный среди всеми любимых, тот, кто был рассветом собственного дня, ждал двенадцать лет в городе Орфалесе, ждал своего корабля, что должен был вернуться и взять его обратно на остров его рождения.
И на двенадцатый год, на седьмой день месяца жатвы он взошел на холм за городскими стенами и взглянул в сторону моря; и он увидел свой корабль, выходящий из тумана.
Тогда ворота его сердца широко открылись и его радость брызнула далеко в море. И он закрыл свои глаза и начал молиться в молчании души своей.
Но когда он спускался с холма, грусть вошла в него, и он подумал в своем сердце:
Как я смогу уйти отсюда спокойно и без печали? Нет, не без раны в душе покину я этот город.
Длинными были дни боли, которые я провел в этих стенах, и длинными были ночи одиночества, а разве может кто покинуть свою боль и свое одиночество без сожаления?
Слишком много кусочков своей души разбросал я по этим улицам, и слишком много рожденных моей тоской бродят нагими среди этих холмов, и я не могу уйти от них без боли и бремени. Нет, не одежду снимаю с себя я сегодня, но кожу сдираю с себя своими руками.
Нет, не мысли оставляю я за собой, а свое сердце, размягченное жаждой и голодом.
И все же я не могу быть здесь дольше.
Море, которое зовет всех в себя, позвало и меня, и я должен идти.
Потому что не прислушаться к зову часов в ночи и остаться – значит застыть, окаменеть, навеки стать залитым в неизменную форму.
Хорошо бы взять с собой все, что здесь есть, и уйти. Но как могу я? Голос не может взять с собой язык и те губы, что дали крылья ему. Один должен он улететь и искать своей цели.
Ведь один, без гнезда своего, должен орел пересекать солнце.
И сейчас, когда он достиг подножья холма, он снова повернулся к морю и увидел свой корабль, входящий в гавань, а на корабле – моряков, людей его родной земли.
И его душа закричала им, а он сказал: Дети моей древней матери, вы всадники приливов.
Как часто приплывали вы в моих снах. А сейчас вы пришли наяву, и это глубочайший из снов.
Готов я идти, и паруса мои подняты, и с нетерпением жду ветра я.
Только еще один раз вдохну я этот воздух покоя, еще раз оглянусь с любовью назад.
А потом встану средь вас, моряк среди моряков.
И ты, огромное море, – бессонная мать,
Ты, кто одна даешь мир и свободу реке и ручью.
Только еще одну извилину сделает этот ручей, только еще один звук издаст он в своем скольжении.
И тогда я приду к тебе, безграничная капелька к безграничному океану.
А пока он шел, он увидел издали мужчин и женщин, покидающих свои поля и свои виноградники и спешащих к городским воротам.
И он услышал их голоса, называющие его по имени, перекликающиеся от поля к полю, сообщая друг другу, что приплыл его корабль.
И он сказал себе:
Будет ли этот день расставания днем слияния наших сердец? И можно ль сказать, что закат мой станет на деле моим рассветом?
И что дам я ему, кто оставил свой плуг в вспаханном поле, иль ему, кто оставил колесо своего виноградного пресса?
Станет ли мое сердце деревом, тяжело согнувшимся от плодов, которые я могу собрать и дать им?
И брызнут ли мои желания, как фонтан, из которого я смогу наполнить их чаши?
Кто я, арфа, до которой может дотронуться рука могущественного, или флейта, чтобы его дыхание прошло через меня?
Но я только искатель молчаний, а какое сокровище мог найти я в молчаниях, чтобы уверенно мог раздарить я его?
Если это день моего рождения – в какие поля посадил я свои семена и в какие забытые времена года?
И если это будет час, когда я подниму свою лампу, то не мое пламя будет жечь фитиль.
Пустой и темный подниму я свою лампу.
И пусть хранитель ночи зальет ее своим маслом и зажжет ее сам.
Все это он сказал словами. Но много в его сердце осталось невысказанным. Потому что он сам не мог высказать вслух свои глубочайшие секреты.
И когда он вошел в город: все люди вышли встретить его, и они плакали о нем, как один человек.
И старцы города вышли вперед и сказали:
Иди, но не уходи от нас.
Светом полдня был ты в полутьме нашей жизни, и твоя юность дала нам мечты, чтоб мечтать.
Не чужой ты среди нас и не гость, а наш сын и возлюбленный.
Не страдай, хоть наши глаза и будут скучать без лица твоего.
И жрецы и жрицы сказали ему:
Пусть волны моря не разделят сейчас нас и годы, что ты провел среди нас, станут памятью.
Ты разбудил в нас высокие чувства, и твоя тень была светом на наших лицах.
Мы так сильно любили тебя. Но любовь наша была бессловесна, была скрыта покровами.
Но сейчас она громко кричит тебе и выходит к тебе обнаженная.
Ведь всегда было так, – любовь не знает своей глубины до часа разлуки.
И другие тоже подошли и умоляли его. Но он не ответил им. Он только наклонил свою голову; и те, кто стоял ближе, увидели, как слезы падали на его грудь.
И он, и народ пошли на большую площадь, где стоял Храм.
А там из храма вышла женщина, чье имя было Алмитра. Пророчицей звали ее.
И с особой нежностью взглянул он на нее, потому что она была той, кто первая нашла и поверила в него, еще в тот день: когда он появился в их городе.
И она приветствовала его, говоря:
Пророк Бога, в поисках наивысшего долга выбирал ты пути для своего корабля.
Но сейчас твой корабль пришел, и ты должен уйти.
Ты так тоскуешь по земле твоих грез и страстных желаний, что пусть ни наша любовь не свяжет тебя, ни наши нужды не задержат тебя.
Но мы просим: перед тем как уйдешь от нас, поговори с нами и дай нам свою правду. И мы передадим ее своим детям, и они – своим детям, и она не погибнет.
В своем одиночестве ты следил за нашими днями, и в своей бессоннице ты слушал, о чем мы рыдали и смеялись во сне.
Потому сейчас открой нам нас и скажи обо всем, что было открыто из того, что существует между нашим рожденьем и смертью.
И он ответил: Люди Орфалеса, о чем я могу говорить, кроме того, что и так постоянно живет в ваших душах?