2. Патриархат, система родства и женщины как объект обмена

2. Патриархат, система родства и женщины как объект обмена

Я хочу наметить некоторые предварительные связи между мифом, который Фрейд вывел из своего анализа индивидуального бессознательного, и известными нам антропологическими его подтверждениями. Я могу предложить здесь лишь самые общие основания антропологической теории. Хотя работы Леви-Стросса вызывают споры, я предпочла базироваться на них. Во-первых, потому что они мне нравятся, и во-вторых, потому что на него в какой-то мере влияли те самые вопросы, которыми я задаюсь. Так как я рассматриваю только самые общие проблемы – родство, инцест, обмен, – я мало забочусь о верности отдельных антропологических подробностей. Предлагаемый мной путь исследований нуждается и в корректировке, в большем масштабе, но все это наверстают со временем другие работы. Пока нам нужен анализ системы родства в современном капиталистическом обществе, потому что женщины как женщины определяются именно этой системой.

Леви-Стросс показал, что биологическая семья, состоящая из матери, отца и ребенка не есть определяющая единица человеческих структур родства. Чтобы возникло общество, эта чисто биологическая база должна претерпеть трансформацию. Универсальный, главный, изначальный закон общества регулирует брачные отношения, и его основной принцип – запрет на инцест. Этот запрет вынуждает семью отдавать одного из ее членов в другую семью; правила брака в «примитивных» сообществах функционируют как средство обмена и как неосознанная система коммуникации. Акт обмена цементирует общество: правила родства (подобно правилам языка, которым они так близки) и есть само общество. Каким бы ни было общество – с родством по материнской либо по отцовской линии – мужчины всегда обменивают женщин. Женщины таким образом становятся эквивалентом знака, который подлежит коммуникации. Леви-Стросс предупреждает об опасностях упрощенного понимания женского статуса объекта обмена, наши политические предрассудки тут неприменимы:

Пора спросить, не можем ли мы, включив экзогамию[65] и правила, вытекающие из запрета на инцест, в концепцию коммуникации, пролить новый свет на все еще очень неясную проблему происхождения языка. Потому что брачные законы, представляют собой значительно более грубый и архаичный знаковый комплекс по отношению к языку. Общепризнанно, что слова есть знаки; но что слова есть одновременно ценность, помнят разве что поэты. По аналогии, с точки зрения общественных групп, женщины – первостепенная ценность, хотя нам трудно постичь, как ценности такого рода интегрируются в системы, наделенные какой-то важной функцией. Характерна реакция исследователя, который, проанализировав первобытные социальные структуры, выдвинул против них обвинение в «антифеминизме», потому что женщины в них выступают в качестве объектов. Да, кто-то может испытывать неловкость от взгляда на женщину как на функциональный элемент системы обмена. Однако следует иметь в виду, что процесс, благодаря которому фонемы и слова утратили – пусть всего лишь иллюзорно – свойство ценности и оказались низведены до чистых знаков, никогда не даст тех же результатов применительно к женщинам. Потому что слова не говорят, а женщины разговаривают; будучи производителями знаков, женщины не могут быть низведены до уровня символов, не могут сами превратиться в знаки. Но именно поэтому положение женщины в описанной коммуникативной системе, которая существует между мужчинами и состоит из брачных установлений и номенклатуры родства, дает нам работающий образ того типа взаимоотношений, что мог существовать на самой ранней стадии развития языка, отношений между людьми и их словами. Как и в случае с женщинами, первоначальный толчок, заставивший мужчин обмениваться словами, следует искать в разрыве репрезентации, который лежит в основе символической функции. Потому что если какие-то слова воспринимаются как равная ценность одновременно говорящим и слушающим, конфликт между говорящим и слущающим может быть снят только обменом другими, дополнительными ценностями. К этому процессу урегулирования конфликта и сводятся основы любого существования в социуме.[66]

Очевидно, что в развитом обществе лежащие на поверхности структуры родства носят по сравнению с более примитивными сообществами остаточный характер. Однако в любом обществе, при том что разнообразие проявлений может маскировать первоначальное намерение, сначала отдается нечто ценное, чтобы взамен получить нечто столь же ценное: обмен есть жизнь. В системе родства ценности, которыми обмениваются – это женщины, а производят обмен мужчины. Леви-Стросс правильно подчеркивает, что определенное место в системе коммуникации не есть показатель неполноценности или превосходства, что нам не следует приписывать уничижительного значения словосочетанию «объект обмена» и соответственно ни принижать женщин, ни клеймить «антифеминистами» тех, кто определяет женщин как «объекты». Изначальное разделение полов – важное различие различий, а любое различие, как показывает история, может быть положено в основу иерархической системы. Леви-Стросс не находит теоретической причины, в силу которой женщины не могли бы обмениваться мужчинами, но на практике этого не было никогда ни в одном обществе, Этот факт должен вновь насторожить нас в отношении утопических призывов возврата к матриархату. Он показывает также, что отрицание антифеминизма у Леви-Стросса в целом верно, но недостаточно; оно не решает проблему. Кроме того, если эмпирически доказано, что только мужчины обмениваются женщинами, а обратное возможно лишь гипотетически, должно существовать и теоретическое объяснение, почему это так.

С точки зрения культуры, законный обмен женщинами – главный фактор, который отделяет человека от остальных приматов. То есть помимо известных анатомических различий – прямохождения, положения большого пальца и т.д. – человеческое сообщество определяется наличием обмена женщинами. Акт экзогамии превращает «естественные» семьи в культурную систему родства.

Внутри семьи оба пола уже, если можно так выразиться, обладают друг другом; кровные родственники естественно принадлежат друг другу в силу связывающих их отношений. Закон, который подтверждал бы эти отношения, был бы бесполезен; брачные установления и тесно связанный с ними запрет на инцест возникли именно для предотвращения круговорота, замкнутости дообщественной стадии. Бессистемные связи на этой стадии следует расценивать не так, как в случае современного человека, – как проявление страхов или стремление к анархии, а как порочный замкнутый круг, из которого не может возникнуть никакая культура. Запрет на инцест имеет две стороны: нельзя вступать в сексуальные отношения с оговоренными членами родственной группы (как минимум с сестрой), надо отдавать их в браке, экзогамно. Поскольку общество основано на взаимообмене ценностями, сексуальные законы, таким образом, эквивалентны межличным отношениям и соответстуют законам общественной жизни. Вразрез с общепринятым мнением, инцест запрещен не потому, что на это есть особые биологические причины; скорее, заповедь экзогамного обмена предотвращает тупики эндогамии. Субъективная непреложность этого табу демонстрирует не его природное происхождение, а его общественную необходимость; но эта необходимость так важна, будучи поистине основанием общества, что запрет воспринимается как биологически естественный – исключая, разумеется, ребенка в эдиповой фазе, который только обучается закону общества.

Взаимообмен в основе экзогамии есть обмен между двумя людьми (или предствляющими их группами) неким третьим элементом, это не бартерная система, и поэтому равноценность обмена не очевидна и не заложена в нем изначально. Как пишет Леви-Стросс, «узы взаимности, лежащие в основе брака, устанавливаются не между мужчиной и женщиной, а между мужчинами посредством женщин; женщины – повод, причина к установлению взаимоотношений между мужчинами[67]».

Запрет на инцест есть субъективное выражение потребности в экзогамии, а ее объективное выражение – основные структуры родства, которые мы обнаруживаем под внешним разнообразием форм родства в разных культурах. Запрет на инцест – бессознательное содержание, структуры родства – видимая форма этой потребности. (Поздний Леви-Стросс возразил бы против такого упрощения). Для существования той или иной структуры родства необходимо наличие трех типов внутрисемейных связей: единокровность, близость, наследственность. Определяющая среди родственных связей – связь между мужчинами, которые обменивают женщин: зятем (мужем сестры), шурином (братом жены), свояком (мужем свояченицы), деверем (братом мужа). Единокровность находит выражение в отношениях брата и сестры, близость – в отношениях мужа и жены, наследственность – в отношениях отца и сына. Мужчина может отдавать в обмен сестру либо дочь, якорем системы родственных связей становится брак, и эта система должна сохраняться в последующих поколениях – не ради самосохранения, но чтобы не нарушался общий баланс между семьями, потому что в одном поколении семья может больше отдать, тогда в будущем она должна больше получить. Вся структура родства может быть сведена к четырем базовым элементам: брат, сестра, отец, сын. В нашем обществе, где почти не осталось возможности увидеть, как родство регулирует социальные отношения, оно все еще важно, во-первых, потому что, познавая весь внутренний опыт структур родства (иными словами, неизбежно проходя через эдипов комплекс), каждый человек постигает для себя законы общества. Во-вторых, осознание структуры родства важно в негативном смысле: оно демонстрирует, что вопреки сегодняшнему всеобщему мнению в основе общества лежит не триада биологической семьи (отец —мать —ребенок), а совершенно иная асимметричная структура, выдвигающая на первый план отношения, которых нет в трехчленной семье. Это отношения дяди и племянников, отношения брата с детьми его сестры, которые мы сейчас рассмотрим. При обсуждении возможности любых перемен в обществе важно понимать, что с точки зрения социума «естественная» трехчленная семья не единственно возможная, и Леви-Стросс комментирует:

Едва ли найдется другая концепция, с которой все настолько согласны: биологическая семья есть отправная точка, с которой во всех обществах берут начало системы родства. Но с нашей точки зрения, нет концепции опасней. Разумеется, биологическая семья вездесуща, но социально-культурный характер родства определяется не тем, что оно сохраняет от природной основы, а тем, в чем оно расходится с природой[68].

В основе человеческого общества лежит не отдельная семья, а структурные отношения между семьями; этим человеческое общество отличается от групп приматов. Далее, общество существует не благодаря тому, что имеется в наличии, а благодаря акту обмена. Контролируемый акт обмена – вот решающий шаг, отделяющий человека от зверя. Он определяет человечество. Брак – это архетип, образец обмена, он исполняет функцию обмена, в нем возникает новый рычаг отношений между людьми. В конечном счете важно, что возникают законно установленный способ обмена и различие между законными и незаконными взаимоотношениями – грубо говоря, начинает работать закон, но его конкретные проявления могут быть весьма различны, и уж определенно закон не основан на биологических моделях, хотя и принимает их в известной мере во внимание.

Замкнутость, равновесие биологической семьи из двух родителей и ребенка нуждается в социокультурном толчке извне, в привнесении четвертого элемента. Здесь-то и появляется брат матери; он появляется с учреждением общества как его неотъемлемая часть. Отношения дяди и племянника всегда соотносятся с отношениями отца и сына: если дядю уважают, то к отцу относятся с большей фамильярностью, и наоборот. Первое характерно для обществ с наследованием по материнской линии, второе – для обществ с наследованием по отцовской линии. Сегодня в нашем обществе дядя по матери утратил былые функции.

Брат матери предлагает свою сестру своему будущему зятю, выступая в своем поколении посредником между зятем и его женой, своей сестрой; впоследствии он посредничает между этой родительской парой и их сыном, своим племянником; таким образом, его роль одновременно горизонтальна и вертикальна. Дядя выступает гарантом невозвращения в порочный круг; он предотвращает превращение одного мужчины в жертву другого в результате безудержного распространения инцеста; он выступает носителем общественного закона. Святое семейство, оно же биологическое семейство, такое же, как у животных, не может царить безраздельно; всегда был необходим некий элемент, который разрушил бы пагубную симметрию биологической семьи, невозможность возникновения в ее рамках культуры: в системе родства этим элементом классически стал дядя по материнской линии. Леви-Стросс пишет:

... по-настоящему «элементарны» не семьи как изолированные единицы, а взаимоотношения между этими единицами. Ничто другое не может объяснить универсальность запрета на инцест, и в самой общей форме функция дядьев есть следствие – то скрытое, то очевидное, – этого запрета.[69]

Брат должен выдать сестру замуж, не испытывать к ней инцестуального желания; при этом брат и сестра настолько близки друг другу, насколько это возможно. Различие между ними минимальное, и запрет на их союз – табу на инцест – устанавливает то мельчайшее различие, которое необходимо для возникновения общества. На горизонтальном уровне невозможно быть ближе друг к другу, чем брат и сестра, поэтому их следует разделить, чтобы нарушить биологическое хождение по кругу и дать возможность завязаться росткам культуры. Оставляя пока в стороне вертикальные отношения родители —дети, при любой другой форме родства люди дальше отстоят друг от друга, чем брат и сестра, и поэтому в разных обществах все прочие брачные законы могут быть разнообразны и сформулированы как угодно: только этот закон, признание минимально необходимой дистанции между людьми, является жизненно необходимым, и потому запрет на инцест универсален. Дядя по матери (брат сестры) таким образом воплощает наименьшее возможное различие.

Установление различия также имеет для индивида абсолютную важность. Другими словами, то, в чем Фрейд видел онтогенез, повторяющий филогенез, вернее объяснить как их необходимо гомологичную взаимозависимость: ни один из них не повторяет другого; и онтогенез, и филогенез представляют собой одно и то же событие, или явление (а именно человеческое общество), проявляющееся на разных уровнях.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.