3.1.2. Языковая норма как социальный феномен

3.1.2. Языковая норма как социальный феномен

Нормы литературного языка[44], представляющие собой традиционные и одобряемые обществом реализации возможностей системы, могут быть рассмотрены в ряду норм социальных. Признание этого факта не является новым для лингвистики (так, авторы монографии «Основы теории речевой деятельности» [121], указывая на принципиальное сходство норм поведенческих и языковых, предлагали определять последние через понятия конвенциональной роли и социальных экспектаций), однако систематическое описание языковой нормы в этом аспекте до сих пор не было предпринято. Разумеется, перенос на лингвистическую почву достижений социологии не может осуществляться буквально, однако социальный характер норм языка позволяет делать обобщения.

Как и другие социальные нормы, нормы языковые:

а) имеют своим источником традицию.

В социальном опыте носителей языка складывается традиция употребления тех или иных языковых средств, которая становится предпосылкой формирования нормы – «совокупности наиболее устойчивых традиционных (курсив мой. – Н. Ф.) реализаций языковой системы, отобранных закрепленных в процессе общественной коммуникации» [149, с. 337]. Как указывал еще Ф. де Соссюр, традиционность – один из важнейших признаков языкового знака: «Именно потому, что знак произволен, он не знает иного закона, кроме закона традиции, и только потому он может быть произвольным, что опирается на традицию». Исторический характер языка, «солидарность с прошлым давит на свободу выбора» (цит. по [114, с. 550]). В современном языкознании под языковой традицией (иначе – сохраняемостью нормативных явлений в истории языка) понимают адекватность усвоения языковых явлений новым поколением носителей языка [89, с. 83].

б) порождают систему запретов.

В общенародном языке, его нелитературных разновидностях почти всегда, а в литературном языке регулярно норма имеет запрещающий характер. «Так не говорят», «нельзя», «не следует», «не рекомендуется» – часть вариантов, вполне соответствующих системе, запрещена нормой, словно табуирована;

в) конкретизируются в понятиях правила, предписания, порядка, образца.

Своеобразное понятийное поле языковой нормы можно представить, работая с классическими определениями феномена[45]. В толкованиях обнаруживаются частные понятия поля нормы: правило, регламент, традиция, порядок, образец, установление, социальное одобрение и др. В рамках так называемого культурно-речевого подхода сущность нормы усматривается именно в предписании, следование которому социально одобряемо;

г) социально и семиотически закрепляются в культуре, причем в процессе становления и развития нормы происходит смена таких этапов, как хабитуализация (установление привычки) и кодификация (семиотическое закрепление нормы).

Нормализационные процессы, подчеркивается в монографии «Общее языкознание», представляют собой единство стихийного отбора и сознательной кодификации явлений, включаемых в норму [114, с. 574]. Результат стихийного отбора запечатлен в речевых привычках социума. В данном случае мы имеем дело с социально закрепленными нормами-схемами, встроенными в речевую деятельность носителей языка. Сознательная кодификация нормы осуществляется через ее семиотическое закрепление в специальных источниках: словарях, справочниках, хрестоматиях, эталонных текстах и др. «История литературной нормы – это история языковой традиции, действующей в рамках структурных возможностей языковой системы и опирающейся, вместе с тем, на процессы сознательного регулирования отдельных способов и форм традиционной реализации языка» [114, с. 580];

д) развиваются в связи с историей принявшего их социума.

Так, центры общественной жизни государства, как правило, являются и центрами формирования языковых норм; историческое взаимодействие территорий, межэтнические контакты могут явиться фактором, определяющим специфику нормы; некие слои населения выступают как эталонные носители нормы; смена идеологии, государственного строя (например, от демократии к тоталитаризму или наоборот) влечет за собой изменение нормы; социальные катаклизмы изменяют круг носителей нормы и т. д. Таким образом, рассмотрение языковой нормы в связи с историей социума правомерно и продуктивно;

е) могут стать отклонением от нормы.

Частноисторический аспект развития нормы, представленный историей отдельных норм, как и для прочих норм, для норм языка характеризуется изменением отношения «норма – не-норма». «Норма как динамический процесс есть выбор инварианта из многих вариантов, выработанных системой в ее развитии» [72, с. 8]. Любой учебник по культуре речи содержит многочисленные показательные примеры смены нормативного статуса явлений: из «запрещено» через «допустимо» в «рекомендуется» и наоборот;

ж) имеют в своей структуре такие компоненты, как императив и диспозиция, соотношение которых определяет жесткость нормы.

Языковая норма с доминирующим императивным компонентом действует как непреложное правило, маркируя один вариант, предложенный системой, как единственно правильный, другие – как безусловно неправильные. Норма с выраженным диспозитивным компонентом позволяет выбирать из нескольких допустимых вариантов, при этом сферы нормирования различаются по степени жесткости действующих норм (ср., например, орфографические, пунктуационные нормы, с одной стороны, и лексические – с другой). Заметим также, что поле нормы градуируется: «норма определяет не только внешние границы литературного языка, но и устанавливает разного рода градации внутри правильных нормативных реализаций» [114, с. 569]. Такое положение дел находится в полном соответствии с тезисом о норме как

о границах, задающих диапазон допустимых отклонений;

з) регулируют деятельность человека.

Регулятивная функция связана с предписывающим характером нормы, которая устанавливает правила употребления языковых единиц, регулирует это употребление. Регулирующий характер позволяет языковым нормам формировать ожидания участников коммуникации. Так, от носителя литературного языка ожидают хотя бы относительно правильной речи, а формы типа ложит, текет и подобные обманывают ожидания. Подобные нарушения могут повлечь за собой негативные для говорящего социальные последствия. Разумеется, это не уголовная ответственность, однако и социальное неодобрение может быть весьма неприятно. Заметим, кстати, что забота о повышении культуры речи наших современников заставляет политиков разрабатывать систему мер против нарушителей норм, например, внедрять штрафные санкции. Иными словами, используется устоявшаяся социальная система наказаний. Осознание нормы и последствий ее нарушения регулирует поведение человека «изнутри». В этом аспекте языковая норма – форма самоконтроля говорящего, соотнесенная с его представлениями об ожиданиях других членов группы относительно особенностей его речи [121, с. 306]. Таким образом, в зависимости от того, «извне» или «изнутри» осуществляется контроль, можно выделить частные разновидности регулятивной функции – санкционирующую и самоконтроля;

и) находятся в сложных отношениях с аномалиями.

Выше уже говорилось о том, что в процессе развития норма и отклонение от нормы могут меняться местами и оценочными знаками.

Однако и синхронное рассмотрение нормы дает пищу для размышлений о соотношении нормативных и ненормативных реализаций. В социокультурном аспекте нарушения языковых норм являются аномалиями (неправильностями) и девиациями (в узком смысле – нарушениями, не имеющими уголовных последствий). Между тем, с одной стороны, нарушения нормы могут стать предметом социального осуждения (см. выше), в том числе причиной неприятия говорящего важной для него социальной группой. Хрестоматийно известна история о произношении слова километр. «На обращенный к покойному вицепрезиденту АН СССР И. П. Бардину вопрос В. Г. Костомарова, как он говорит – километр или километр? – был получен такой ответ: “Когда как. На заседании Президиума академии – километр, иначе академик Виноградов морщиться будет. Ну, а на Новотульском заводе, конечно, километр, а то подумают, что зазнался Бардин”» [Там же]. История показательна тем, что эксплицирует обоснование выбора неправильного варианта и его ситуативного перемещения в статус нормы. С другой стороны, нарушения нормы могут быть и стилистически значимы. Намеренные ошибки в таком случае становятся результатом языковой игры и приобретают особую экспрессию. Таким образом, среди нарушения языковой нормы можно выявить непреднамеренные ошибки (неправильности) и интенциональные девиации. Впрочем, использование последних должно быть в меру, иными словами, иметь свою норму;

к) обеспечиваются санкциями и процедурами контроля.

Процедура контроля заключается в наблюдении за выполнением той или иной нормы, а результаты наблюдений определяют последующее санкционирование. Под санкцией обычно понимается некоторое наказание за нарушение нормы и поощрение – за соблюдение [194, с. 40]. Среди механизмов санкционирования соблюдения / нарушения норм языка можно назвать следующие. Во-первых, это механизм общественного одобрения: общество в целом, социальный круг одобряют человека, соблюдающего нормы, и порицают – нарушающего. Здесь, кстати, уместно упомянуть о возможном конфликте между группами, вызванным возможным расхождением оценок нормы и аномалии. Вспомним, в этой связи настороженное отношение соседей к Евгению Онегину, который «все да да нет; не скажет да-с иль нет-с». Во-вторых, это механизм балльного оценивания в учебных заведениях: «отлично» – выражение одобрения, «неудовлетворительно» – порицания. Наконец, можно говорить о типичных санкциях в виде штрафов и т. п. Так, в 2007 г., объявленном годом русского языка, среди глав областных и городских администраций стало чрезвычайно популярным проверять грамотность своих сотрудников и угрожать штрафами в случае плохих результатов. Приведем в этой связи типичное для последнего времени сообщение в СМИ:

Мэр города Апатиты Михаил Антропов решил проверить знание русского языка у сотрудников городской администрации.

По словам пресс-секретаря администрации города Алексея Мазурова, такое решение глава города объяснил тем, что 2007 г. в России объявлен годом русского языка. Кроме того, мэра города беспокоит уровень грамотности среди руководящего состава местных чиновников. Тем более, что приближается весенняя аттестация сотрудников. Итоги проверки сотрудников аппарата администрации на знание русского языка будут иметь реальные последствия для всех, кто их не выдержит, передает Мурманский бизнес-портал[46].

Таким образом, соблюдение норм языка, являющееся социально одобряемым, поддерживается, как и соблюдение других норм, системой социальных санкций;

л) характеризуют поведение человека.

Отношение говорящего к нормам литературного языка проявляется в его речевом поведении. Отметим, что именно к речи носителей литературной разновидности языка предъявляются требования соблюдения нормы. Между тем, с одной стороны, не все люди, своим социальным положением «назначенные» в носители литературного языка, нормы соблюдают, с другой стороны, возможны намеренные нарушения нормы.

Подведем промежуточные итоги. К нормам литературного языка вполне применимы характеристики норм социокультурных. Сходство обнаруживается в таких чертах, как

• происхождение (традиции, запреты),

• формы фиксации (социальное и семиотическое закрепление),

• социально-историческая характеристика (развитие в связи с историей социума),

• нормацикл (превращение привычки в правило и наоборот),

• функции (регулятивная и унифицирующая).

Будучи по сути социокультурными, языковые нормы формируют ожидания членов социума; соблюдение / нарушение норм становится объектом социальных оценок.

Если языковые нормы являются по существу нормами социальными, то типология субъектов нормативного / ненормативного поведения, предложенная социологами, на наш взгляд, вполне может быть применена к носителям языка.

Под типом речевой культуры понимают находящееся в соответствии с общей культурой человека его отношение к языку, его нормам [48; 49; 152][47]. Представим типы речевой культуры как воплощение нормативного / девиантного социального поведения. Выше уже отмечалось, что теоретически речь носителей литературного языка должна соответствовать требованию нормативности, однако фактически имеет место весьма пестрая картина.

Очевидно, что в полной мере в соответствии с нормами осуществляется речевая деятельность единичных представителей элитарного типа речевой культуры; в исследованиях последних лет таковыми называют, например, Д. С. Лихачева, Ю. М. Лотмана, Т. Г. Винокур, В. П. Астафьева, Э. Рязанова, Ф. Абрамова [58; 124; 139]. Как видно уже из перечисления имен, особое место в этом ряду занимают те художники слова, которые в своем творчестве не преобразуют язык, а максимально используют его ресурсы. Такой подход к языку провозглашен, например, в программных заявлениях акмеистов:

Среди многочисленных формул, определяющих существо поэзии, выделяются две, предложенные поэтами же, задумывавшимися над тайнами своего ремесла. Формула Кольриджа гласит: «Поэзия есть лучшие слова в лучшем порядке». И формула Теодора де Банвиля: «Поэзия есть то, что сотворено и, следовательно, не нуждается в переделке». Обе эти формулы основаны на особенно ясном ощущении законов, по которым слова влияют на наше сознание. Поэтом является тот, кто учтет все законы, управляющие комплексом взятых им слов (Гумилев Н. С. Анатомия стихотворения).

Представителей среднелитературного типа речевой культуры, составляющих большую часть образованного населения, уместно сравнить с такими субъектами нормативного социального поведения, которые соблюдают все основные социальные нормы, но могут нарушить незначительные: перейти улицу на красный свет, задержаться на несколько дней с оплатой коммунальных услуг и т. п. Такие нарушения повсеместны, но они не меняют общего оценочного знака: это в целом достойный член общества и вполне грамотный человек.

Умеренными девиантами можно считать представителей литературно-разговорного и фамильярно-разговорного типов речевой культуры, которые вполне успешно оперируют только одной разновидностью литературного языка – разговорной речью, применяемой ими во всех ситуациях общения.

Одобряемое отклонение от нормы (положительные девиации) характеризует выдающихся писателей, которые, нарушая норму, достигают в своем творчестве особого эстетического эффекта. В этом смысле показателен тот путь, который проходят мастера слова, стремясь найти новые формы, говорить в новое время на новом языке. В статье «Как делать стихи» – своеобразном руководстве для поэтов – В. Маяковский говорит о необходимости пересматривать язык литературы. Приведем некоторые выдержки из нее.

…Революция выбросила на улицу корявый говор миллионов, жаргон окраин полился через центральные проспекты; расслабленный интеллигентский язычишко с его выхолощенными словами: «идеал», «принципы справедливости», «божественное начало», «трансцендентальный лик Христа и Антихриста» – все эти речи, шепотком произносимые в ресторанах, – смяты. Это – новая стихия языка. Как его сделать поэтическим? Старые правила с «грозами, розами» и александрийским стихом не годятся. Как ввести разговорный язык в поэзию и как вывести поэзию из этих разговоров? Плюнуть на революцию во имя ямбов?… Нет! Безнадежно складывать 4-стопный амфибрахий, придуманный для шепотка, распирающий грохот революции!Нет! Сразу дать все права гражданства новому языку: выкрику – вместо напева, грохоту барабана вместо колыбельной песни:

…Материал слов, словесных сочетаний, попадающийся поэту, должен быть переработан. Если для делания стиха пошел старый словесный лом, он должен быть в строгом соответствии с количеством нового материала. От количества и качества нового будет зависеть – годен ли будет такой сплав в употребление. Новизна, конечно, не предполагает постоянного изречения небывалых истин. Ямб, свободный стих, аллитерация, ассонанс создаются не каждый день. Можно работать и над их продолжением, внедрением, распространением…

Отрицательные девиации характерны для коверкающих, искажающих язык, сознательно, но не продуктивно, эстетически не оправданно нарушающих нормы. В эмоциональных публикациях последнего времени к подобным явлениям часто относят так называемый албанский язык. Возникнув как языковая игра, «албанский язык» стал чрезвычайно распространенным в сети Интернет явлением, а став массовым, утратил креативность; желание порвать с существующими в литературном языке нормами стало, по сути, новой нормой. Иными словами, произошла классическая смена статусов нормы и аномалии. При этом новая норма реализует ту же регулятивную функцию, определяет стиль поведения индивида, а переключение с нормы на норму вызывает значительные трудности. Повторим: первые «албанцы» в силу лингвокреативности своей реформаторской деятельности вполне могут считаться положительными девиантами, но масса их последователей, бездумно искажающих язык, – уже нет; массовость лишила язык оригинальности.

Итак, представляя континуум носителей литературного языка через оппозицию нормативного и девиантного речевого поведения, получаем следующую картину.

Норма

• элитарный тип речевой культуры (норма-идеал);

• среднелитературный тип речевой культуры (норма-диапазон допустимых отклонений).

Девиации

• литературно– и фамильярноразговорный типы речевой культуры (умеренная девиация);

• писатели, экспериментирующие со словом (положительная лингвокреативная девиация);

• намеренное массовое отрицание нормы (отрицательная девиация).

Распространяя на носителей языка классификацию типов поведения Р. Мертона, получаем примерно следующую картину.

Конформистами являются те говорящие, которые согласны с общей нормой хорошей, грамотной, коммуникативно-пригодной речи и социально одобряемыми средствами ее достижения – изучением языка и литературы, чтением, вниманием к авторитетным источникам. Среди конформистов – специалисты-филологи, школьные и вузовские преподаватели, стремящиеся сделать свою речь эталонной для слушателей, люди, так или иначе работающие со словом: корректоры, редакторы, авторы, дикторы, вообще люди, внимательные к своей и чужой речи.

К инновациям стремятся те носители языка, которые в принципе согласны со значимостью хорошей речи, но не склонны использовать традиционные способы ее развития. Так, распространенный в студенческих научных работах грех – плагиат не идей, а именно выражений. Штампованная, клишированная речь, с одной стороны, вполне правильная, но, с другой – однозначно чужая, не прочувствованная, а «украденная».

Ритуалисты, желая добиться одобрения (например, получить хорошую оценку), учатся, «зубрят» материал, но не присваивают его духовно, в результате чего новое знание не влечет за собой изменение качества речи. Замечено, что число реальных носителей литературного языка и тех, кто по своему социальному статусу мог бы быть таковыми, существенно различается [84, с. 208]. Для получения зачета, экзамена, а в итоге – пресловутой «корочки» можно вызубрить, но зазубренное не становится своим, поэтому в таком случае уровень образованности фактически не повышается.

Ретретисты не считают нужным что-либо менять в своей речи и, соответственно, не совершают никаких действий с целью ее улучшения. Отсутствие осознания неправильностей своей речи свойственно, например, представителям литературно– и фамильярно-разговорного типов речевой культуры.

Наконец, бунтари – творческие личности, которые стремятся отойти от распространенных стандартов хорошей речи и проповедуют прелести новой речи. Это экспериментаторы, революционеры речевой культуры, ищущие новое и эпатирующие широкую общественность.

Подытожим. Социальные языковые нормы находятся в одном ряду с законами, положениями, уставами и прочими формами узаконенных установлений. Социальные нормы задают правила игры, соблюдение которых позволяет человеку чувствовать себя спокойно и уверенно и даже надеяться на некоторые поощрения. Нарушение правил может повлечь за собой неприятности: формула Незнание не освобождает от ответственности вполне применима и к случаям нарушения норм языка.

Культура языковая (речевая) как составляющая всей культуры данного общества базируется на традициях. Аккумулируя предшествующий опыт употребления системы, языковая традиция на каждом этапе развития опыта подлежит уже не осмыслению, а воспроизведению (осознанному или бессознательному), иными словами, языковая традиция составляет одну из программ, по которым строится поведение члена общества.

Социальные языковые нормы представляют эталонное использование языка. Восприятие нормативных реализаций как образцовых определяет стремление «сознательных» носителей языка строить свою речь по канону. Норма диктует выбор варианта из множества предоставляемых системой. При оценке речи работает норма как образец: в основе установления соответствия факта речи норме-эталону, наличествующему в языковом сознании носителя языка, лежит сопоставление «данный факт речи – нормативный эталон» [121, с. 311].

Вообще, социальные языковые нормы, по причине того что их существование отчетливо осознается и, как следствие, существует мощная традиция их фиксации и изучения, могут служить своеобразным шаблоном для описания норм когнитивных. Так, при анализе последних мы планируем выявить те же закономерности: прежде всего общий набор функций, аналогичное отношение нормы и не-нормы и т. п.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.