3.2.1. Предпосылки исследования пресуппозитивного характера нормы

3.2.1. Предпосылки исследования пресуппозитивного характера нормы

На наш взгляд, значимые для доказательства нашей гипотезы о пресуппозитивном характере нормативных представлений идеи ученых-лингвистов уместно разделить на две группы. В первую должны войти рассуждения общего характера о сути и функциях пресуппозитивных компонентов значения. Во вторую – выводы об имплицитности нормы. Дадим краткую характеристику обеих групп.

1. Определив нормативные представления как знания и мнения о типичных реализациях тех или иных явлений и предположив, что они являются одним из условий успешной категоризации, мы вывели исследование в ту сферу языкознания, которая занимается феноменом фоновых знаний, но не в лингвострановедческом, а в когнитивном аспекте. В этом случае фоновые знания рассматриваются как знания о мире, необходимые для понимания высказывания и частично для понимания значений слов, а также как знания, определяющие понимание, довлеющие над субъектом.

Психолингвисты доказали, что имеющиеся у человека и социума в целом знания о мире играют доминирующую роль в процессе когнитивного освоения нового. В этой связи сошлемся на серию экспериментов, проведенных учеными, и довольно подробно опишем один из них[51]. Респондентам было дано описание некоторого вымышленного персонажа и названы виды деятельности, которыми этот персонаж мог бы заниматься.

Итак, дано: Линда, 31 год, не замужем, общительная, очень умная, окончила философский факультет, студенткой живо интересовалась проблемами дискриминации женщин и принимала активное участие в выступлениях против ядерного вооружения. Возможно, что Линда – учитель начальной школы, работник книжного магазина и занимается йогой, активный участник феминистского движения, работник общества защиты психически больных, член лиги женщин-избирателей, сотрудник банка, работник страхового агентства, сотрудник банка и активист женского движения.

Респонденты должны были оценить вероятность следующих событий:

1) Линда – сотрудник банка;

2) Линда – активист женского движения;

3) Линда – сотрудник банка и активист женского движения.

Более 85 % испытуемых считали наиболее достоверным третье предположение, несмотря на то, что вероятность совместного появления двух независимых событий ниже вероятности появления каждого из них. Между тем именно такой ответ обусловлен наивной психологией[52]. Жизненный опыт, иными словами, сформировавшиеся представления о мире, говорит человеку о том, что темперамент и уровень интеллекта личности (они достаточно четко описаны во введении к опыту) – свойства врожденные и постоянные. Следовательно, окончив университет, Линда должна заниматься профессиональной деятельностью (сохранение интеллектуального уровня) и не может без каких-либо видимых причин стать социально пассивной (константность темперамента). Таким образом, респондент дает ответ, исходя из своих знаний о том, как обычно бывает. Предварительные знания, практически не осознаваемые в момент выбора и специально не эксплицированные, влияют на восприятие новой ситуации.

Для понимания высказывания – одного из видов познавательной деятельности – также характерна эта закономерность. Знания о мире, не являющиеся предметом сообщения, тем не менее, являются неотъемлемым компонентом смысла высказывания и обеспечивают адекватное восприятие последнего. Для обозначения этого вида знаний используется термин «фоновые знания»[53].

Фоновые знания – предварительные знания говорящего и слушающего, не проговариваемые в процессе коммуникации, но подразумеваемые и поэтому дающие возможность адекватно воспринять текст. Фоновые знания «образуют часть того, что социологи называют массовой культурой, т. е. они представляют собой сведения, безусловно известные всем членам национальной общности» [33, с. 135]. Единица фонового знания – пресуппозиция – компонент смысла текста, не выраженный словесно [27], невербальный компонент коммуникации, сумма условий, предпосылаемых собственно речевому высказыванию. Пресуппозиции составляют имплицитную информацию, которую говорящий считает известной другим участникам коммуникации или которую он хочет подать как известную; при этом она является смысловым компонентом определенных языковых выражений (лексем и лексико-синтаксических конструкций) [40].

Силу фоновых знаний, лежащих в основе семантической системы естественного языка, иллюстрирует следующий эксперимент [78]. Испытуемым продиктовали предложения, в которых инвертированы обычные отношения между актантами, например: В ресторане посетитель принес официанту шашлык. На выставке поэт художнику подарил картину. Через улицу старушка девушке перенесла сумку. Примечательно, что даже искусственная ситуация эксперимента не помешала респондентам записать предложения таким образом, чтобы восстановить нормальное положение дел: В ресторане официант принес посетителю шашлык и т. п. Таким образом, респонденты предпочли многократно закрепленный опыт новой информации: глубинное возобладало над поверхностным.

Итак, одну из ключевых ролей в процессе понимания высказывания и отдельного слова играют фоновые знания о мире. Полагаем, правомерно предположить, что составной частью фоновых знаний являются знания типического, обычного, нормального, иными словами, фоновые знания нормы. «Нормальному состоянию мира соответствует чертеж, соединяющий точки отсчета многих значений» [9, с. 83]: знания этого нормального состояния редко вербализуются, но они закладывают основы понимания отдельных слов и целых высказываний.

Полагаем также, что статус фоновых знаний может быть присвоен как представлениям о норме, так и нормативным представлениям носителей языка о различных классах объектов. В доказательство сошлемся на результаты одного из целого ряда экспериментов, проведенных нами среди преподавателей и студентов ОмГПУ. Задачей эксперимента было выявление наивных представлений носителей русского языка о нормальной жизни. Задание для респондентов (96 преподавателей и студентов ОмГПУ) имело следующий вид:

На ваш вопрос «Как дела?» собеседник ответил: «Нормально». Как Вы понимаете этот ответ? Что имеется в виду? Какая жизненная ситуация может быть описана как нормальная?

Эксперимент показал, что восприятие ответной реплики вполне единообразно. По мнению опрошенных, специфика нормальной жизни заключается в ее обычности, стабильности, привычности, отсутствии нового, значимого, интересного. Абстрактная нормальная жизнь рисуется носителям русского языка как жизнь спокойная, без резких изменений и особых неприятностей, главное ее свойство может быть описано формулой «как всегда»[54]. В фоновые знания в таком случае входит представление о норме. Нормативные представления о тех или иных объектах действительности реконструировались в ходе уже упомянутого эксперимента, направленного на выявление нормативно-прототипических образов.

Думается, можно утверждать, что если содержание представлений о норме и нормативных представлений национально– и культурноспецифично, то само их наличие и участие в процессах познания мира универсально.

2. Фоновый характер обычного традиционно противопоставляется заметности аномалий. Иными словами, констатируется определенная асимметрия: значение нормы редко имеет специальное выражение, значение не-нормы выражается специальными лексемами, морфемами и проч. Обобщая разрозненные замечания лингвистов по этому поводу, можно сформулировать следующую закономерность (см., например: [9, с. 65–74]):

Норма

• Слабо осознается, представления расплывчаты.

• Намеренно эксплицируется нечасто.

Не-норма

• Осознается в полной мере.

• Имеет специальные средства выражения и регулярно становится содержанием высказывания.

В логике нашего исследования обнаруженную закономерность следует уточнить. На протяжении работы мы разграничиваем представления о норме и нормативные представления о различных объектах, с учетом этого разграничения положение дел видится следующим образом.

Предположение о слабом выходе нормы в лексику основывается на том, что русский язык, действительно, не располагает большим числом средств со значением нормы[55]. Иными словами, представления о норме, действительно, не имеют многообразных средств выражения. Впрочем, не приходится говорить и о многообразии общих номинаций отклонений от нормы (среди немногих – аномалия, нарушение, расстройство и т. п.).

Совершенно иначе обстоит дело с дифференцированным обозначением соответствия / несоответствия норме, т. е. с вербализацией нормативных представлений. Представления и о типичных проявлениях объекта, и о возможных отклонениях номинированы огромным репертуаром языковых единиц, однако репрезентируются в русском языке отлично друг от друга. Так, разнообразно обозначаются отклонения от нормы: параметрическая лексика фиксирует отклонения от нормы, имеются специальные словообразовательные средства для номинации аномалий, обстоятельства причины в основном указывают на девиации и проч.; настрой на ненормальность характерен и для этикетных формул типа Что случилось, Что нового и др. [9, с. 80–87]

Значение соответствия норме не очевидно, так как оно, как правило, имплицитно, например, «собственно нормативные качества родов входят в значение таксономической лексики. Они из нее не выделены» [9, с. 83]. Однако понятно, что признание вхождения нормативных представлений в лексическое значение позволяет усмотреть значение соответствия норме у огромного числа русских слов. В таком случае имплицитность нормы – это ее невыделенность из лексического значения, и такая имплицитность вовсе не означает неважности нормативных представлений. Известно, что национальная система концептов складывается из концептов вербализованных и невербализованных, причем и те, и другие обеспечивают мыслительную деятельность носителей языка в равной степени [26, с. 8, 23].

В логике нашего исследования заметим, что лексическое значение, представляющее интериоризированный эталон объекта, может быть рассмотрено как результат сложившихся в социуме нормативных представлений об объекте. В связи с этим можно, по-видимому, утверждать, что в широком смысле нормативные представления, по А. В. Бондарко, являются фундаментальной когнитивной системой, находящей конкретную реализацию практически в каждом акте речи [22, с. 65].

Итак, тезис о пресуппозитивном характере нормативных представлений может быть уточнен в виде следующих утверждений:

– нормативные представления являются составляющей фоновых знаний, общей для говорящих на одном языке;

– скрытое присутствие в лексическом значении делает нормативные представления важным, но при этом несознаваемым элементом содержания практически любого высказывания.

Последнее утверждение соотносится с выстроенной ранее логической цепочкой: выбранная номинативная единица отражает результат категоризации нового объекта – условием успешной категоризации является наличие нормативных представлений – следовательно, выбранная в процессе актуального именования номинация отражает результат сопоставления объекта с нормативными представлениями о классе, к которому он относится. По А. А. Потебне, «мысли говорящего и понимающего сходятся между собою в слове» [130, с. 124]. И, хотя содержание мысли говорящего и мысли понимающего может значительно отличаться, существует некий общий для них обоих комплекс представлений: люди понимают друг друга потому, что, по утверждению Гумбольдта, «затрагивают друг в друге то же звено цепи чувственных представлений и понятий, прикасаются к тому же клавишу своего духовного инструмента, вследствие чего в каждом восстают соответствующие, но не те же понятия» (цит. по [130, с. 125]). В свете нашей концепции таким комплексом представлений, обеспечивающих возможность более или менее адекватного понимания друг друга участниками коммуникации, можно назвать комплекс нормативных представлений о том или ином объекте.

Сказанное определяет ту эмпирическую базу, которую необходимо привлечь для доказательства тезиса. Это прежде всего высказывания, эксплицирующие результаты метаречевой рефлексии говорящего / слушающего, т. е. раскрывающие подоплеку номинативных процессов, а также слов, для понимания значения которых особенно важны нормативные представления об объекте.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.