I
I
Превосходство свободных учреждений и, в частности, парламентского строя, принцип невмешательства государства в экономические и моральные отношения, совместимость свободы и демократии – таковы были, как нам известно, основные положения либеральной школы. С тех пор эти положения подвергались столько раз самой разносторонней критике, что в настоящее время немногие писатели, даже из тех, которые называют себя индивидуалистами, отстаивают все эти принципы в целом и во всей полноте. За исключением Принципов права Боссира[1922] и книги Индивидуальное право и государство Бедана[1923], я не знаю ни одного нового сочинения, проникнутого духом индивидуализма, которое не делало бы противникам индивидуализма важных, иногда даже решительных уступок в вопросах капитального значения. Да и книга Бедана вся проникнута сознанием современного кризиса, полна грусти при виде того, что препятствует и угрожает дорогим автору принципам[1924]. Его книга – энергическое и страстное выступление в защиту дела, которое чувствуется проигранным. Книга Боссира содержит, правда, главные черты либеральной доктрины, но автор скорее скользит по поверхности вопросов, чем проникает в их глубину, и злоупотребляет чисто словесным синтезом для примирения теорий, в которых самый нетребовательный анализ обнаруживает разнородные, если не непримиримые, элементы[1925].
Если оставить в стороне эти две книги, то где мы найдем индивидуалистический тезис выраженным без ограничений и умолчаний, каким мы встречаем его у писателей эпохи Реставрации, Июльской монархии и Второй империи? Где найдем в особенности трогательную веру в очевидность своих мнений, одушевлявшую когда-то сторонников этой доктрины?
Я не знаю теперь публициста, который, подобно Ремюза, пользовался бы для защиты парламентского строя аргументами из Аристотеля? Либералы, еще не отказавшиеся от защиты этого строя, считают его только средством, пригодным для известной переходной фазы развития обществ, почти несовместимым с прогрессом демократии и осужденным, вероятно, некогда рухнуть под напором этой демократии, как слишком хрупкая и сложная рамка для ее поддержки[1926]. Те же самые, если не еще более сильные, оговорки встречаем мы относительно политической свободы и ее главной гарантии – разделения властей. Или нам решительно возражают против возможности разделения трех властей, по крайней мере, в их источнике, так как если законодательная власть исходит от народа, то исполнительная власть назначается парламентом, а судебная избирается властью исполнительной, следовательно, все три власти не только не допускают абсолютного разделения, но тесно связаны между собой[1927]. Или нам показывают с историей в руках, что смотреть на разделение властей как на политический идеал современных обществ – «странная иллюзия». Наоборот, правильный ход общественной жизни зависит от их «сотрудничества», от их «солидарности»[1928].
Если и встречаются еще (впрочем в меньшинстве) экономисты, строго придерживающиеся теории абсолютного невмешательства государства, то другие заметно уклоняются от этой строгости, не считая себя, однако, через это еретиками.
Сказанное подтверждают труды Журдана и Вилле. Последний не допускает, чтобы единственной задачей государства было сохранение существующего порядка. Государство, говорит он вместе с Дюноном-Уайтом, обязано не только сохранять, но также «идти вперед по пути прогресса»[1929]. Автор принимает потом всякого рода предосторожности, чтобы не зайти слишком далеко, тем не менее он начал с установления принципа, от которого в ужасе отшатнулось бы столько его предшественников. Журдан, более осторожный и боязливый, чем Вилле, отделяет себя от тех, кого он называет «радикалами в политической экономии», и отказывается порвать «узы необходимости, соединяющие экономический строй с государством»[1930].
Хотя Леруа-Болье в своей интересной книге Современное государство и его функции[1931] горячо отстаивает главные принципы экономистов и не отрицает laissez faire, laissez passer[1932], хотя он подчеркивает опасность, которой угрожают свободе системы, отдающие силу государства на служение известного социального идеала[1933], хотя он желает видеть в государстве большое общество взаимного вспоможения и страхования, довольно похожее в конце концов на частные торговые и промышленные общества[1934], – с той, однако, разницею, что общество, образующее государство, состоит не из ограниченного числа участников, а из всех граждан данной страны, – тем не менее он делает важные уступки духу времени.
Он допускает, например, что по мере эмансипации, усложнения и роста общества, к двум первичным функциям всякого государства – внешней безопасности и организации правосудия – прибавляется новая функция. Она состоит в том, что государство принимает участие в деле прогресса, не препятствуя, разумеется, прочим силам, работающим в этом направлении[1935]. Но такую границу трудно установить. Впрочем, и сам Леруа-Болье чувствовал это, констатируя невозможность априори[1936] определить сферу деятельности государства и сферу деятельности индивидуума, так как в жизни они «проникают одна в другую» и «перемещаются»[1937]. Это совершенно справедливо, но остается еще знать, не должны ли эти «перемещения» быть результатом рефлексии, а не случайности, и не могут ли, не должны ли они пойти далее того пункта, где довольно произвольно желают фиксировать их экономисты?
Либералы признали впоследствии совершенно немыслимой ту тесную связь, которую Прево-Парадоль установил, по его мнению, между демократией и политической свободой[1938]. Изучая под конец своей жизни политическое состояние Франции (эти страницы заслуживают полного внимания)[1939], Шере недавно констатировал неодолимый отныне рост демократии[1940]. Но если ей и придется подчиниться, то жить при ее господстве будет трудно, в особенности же будет трудно построить социальную жизнь согласно прекрасной формуле либералов, потому что антагонизм между свободой и демократией будет «становиться все более и более очевидным»[1941]. Во всех вопросах чистой политики, финансов, образования или благотворительности «демократическое решение» противоположно «либеральному решению»[1942], и эта противоположность будет все более усиливаться.
Прогрессирующее разобщение между тезисами, еще недавно тесно связанными между собой, очевидный упадок духа у большинства тех, кто еще поддерживает эти тезисы, – такова первая причина, объясняющая современный кризис индивидуализма. Но эта причина не единственная и даже не самая важная.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.