II. ОБЪЯСНИТЕЛЬНЫЕ СУЖДЕНИЯ

II. ОБЪЯСНИТЕЛЬНЫЕ СУЖДЕНИЯ

§ 16

Существенно отличными от рассмотренных до сих пор суждений, высказывания которых касаются единичного, являются такие суждения, субъект которых заключается в значении служащего субъектом слова. В этих суждениях нет речи об определенном существовании единичных вещей, которые могут наименовываться означающим субъект словом, хотя часто оно предполагается природой самого представляемого или благодаря источнику представления. Их объективная значимость не зависит от времени. Так как они объясняют содержание общего представления, то они могут желать косвенным путем выразить известное правило относительно сущего.

1. «Кровь красная» и «снег бел» – такие суждения говорят не о том или другом единичном и не выражают также никакого наличного восприятия. Так как служащее субъектом слово полагается абсолютно, то оно может выражать лишь то, что составляет его значение. Значение это есть оторванное от представления о единично существующем содержание представления неопределенной всеобщности, о котором в этой неопределенности нельзя сказать, что оно существует. Поэтому также утверждение «кровь красная» может высказывать нечто лишь об этом содержании представления, и оно не разумеет ничего иного, кроме того, что вместе с субъектом тут мыслится и предикат. Какой характер носит единство субъекта и предиката – это зависит от природы связанных представлений. Если оба представления принадлежат к одной и той же категории, то высказывается простое совпадение представлений. О том, что представляется как конкретная вещь, высказываются свойства и деятельности, которые бывают даны вместе с представлением самой вещи.

В этом же смысле мы употребляем член[14], в особенности там, где представление субъекта есть представление о вещи, имеющей индивидуальную форму, – «человек двуног»[15].

Но объяснительными являются также и те суждения, которые при помощи так называемого неопределенного члена, по-видимому, высказывают нечто об отдельном индивидууме, об отдельном состоянии и т. д., – «ель есть хвойное дерево», «скарлатина сопровождается сильной лихорадкой» и т. д. Ибо суждения эти не разумеют никакого определенного единичного, а хотят сказать: «то, что есть ель, – это есть хвойное дерево»; и утверждение это может покоиться лишь на отношении общих представлений «ель» и «хвойное дерево», а не на познании единичного.

2. Объективная значимость этих суждений касается непосредственно лишь области процесса представления, и в них не может высказываться ничего иного, кроме того, что там, где мыслится субъект, предполагая номинальную правильность, он мыслится вместе с предикатом; что то, что я и весь мир представляем как «кровь», представляется как «красное». И лишь косвенным образом, когда от всеобщности слова мы идем назад, к тем действительным вещам, которые могут быть объемлемы им, суждение касается также и бытия этих вещей и высказывает по отношению к ним правило, что если имеется вещь, подпадающая под наименование субъекта, то ей принадлежит также и предикат.

Некоторые полагают, что такие суждения с самого начала можно рассматривать как общие суждения, приобретенные из опыта путем индукции, и что субъектом они имеют единичное, которое лишь мыслится в неопределенном множестве. Но в этом случае забывают, что для такой индукции прежде всего требуется иметь масштаб, соответственно которому единичные вещи наименовываются одним и тем же словом и могут быть, таким образом, выражены в одном общем суждении. Но масштаб этот может заключаться лишь в том значении слов, с каким мы приступаем к наименованию. Прежде, чем может быть речь об индуктивных суждениях, значение это должно уже носить устойчивый характер. Совершенно справедливо, что под впечатлением прогрессирующего опыта, который побуждает нас подводить под имеющиеся уже в наличности представления все новое и новое, представления эти преобразуются. Совершенно справедливо, что в общем это случайность, где приостанавливается обычный способ представления и где он проводит границы своих слов. (Так, например, значение слова «кровь» первоначально могло образоваться из наглядного представления о человеческой крови, крови млекопитающих животных и птиц, и отсюда оно могло включить в свое содержание красный цвет – как оно действительно и есть в популярном словоупотреблении. Затем уже оно могло быть распространено и на беловатый сок других животных. Но лишь после того, как оно расширило свое первоначальное значение.) Однако акт суждения индивидуума должен уже предполагать значения слов на той или иной стадии их образования. Раз значения эти закреплены на какой-либо стадии, то они являют собой уже нечто определенно данное и в этом смысле предшествуют самой возможности высказывать на основании индукции эмпирические суждения. Если «кровь», следовательно, означает жидкую влагу в венах млекопитающих животных и птиц, то «красное» принадлежит к его значению, и в таком определенном смысле «кровь» не может применяться для наименования иначе окрашенных жидкостей.

Итак, прежде чем может быть высказано суждение, имеющее смысл эмпирического суждения, объемлющего многие случаи, – о чем ниже, – этому должно уже предшествовать простое суждение, задача которого состоит в том, чтобы объяснить содержание единого, целостного представления, означаемого определенным словом. То общее правило, которое может заключаться здесь, есть прежде всего правило наименования, запрещающее называть кровью нечто такое, что не есть красное; индуктивное суждение имеет место лишь там, где в общеобозначенном таким образом мы открываем новое общее свойство; когда говорится, что с теми свойствами, какие составляют содержание представления субъекта А, безызъятно связано В, причем В здесь отнюдь не примышляется уже раньше в А.

Поскольку в наименовании при помощи имени существительного заключается представление о длящейся и устойчивой вещи и вместе с тем возможность изменчивых свойств, лишь постольку в таком суждении может заключаться также и высказывание относительно правила, касающегося самих вещей. Именно это правило гласит, что раз вещи подпадают под обозначение, им всегда и постоянно принадлежит предикат, и последний неизменно бывает связан с их остальными свойствами. Именно эту неизменчив ость красного цвета, того, что среди существующих вещей следует обозначать словом «кровь», – именно ее и имеет в виду суждение, когда оно распространяется на реальность²⁶.

3. Своеобразное положение занимают при этом глаголы. Строго говоря, глагол может стать предикатом общего субъекта («пламя светит», «ветер дует» и т. д.) лишь там, где речь идет о непрерывной деятельности, длящейся столько же времени, как и существование тех вещей, которые охватываются представлением субъекта. Там же, где глагол, наоборот, выражает сменяющуюся, временами начинающуюся, временами прекращающуюся деятельность, – там он может являться предикатом лишь благодаря тропу («овца блеет», «лошадь ржет» и т. д.), и собственное выражение могло бы обозначать лишь способность или привычку, т. е. свойство, из которого может проистечь деятельность, но не саму действительную деятельность.

4. Если этот класс суждений мы противопоставим рассмотренным раньше, то тут прежде всего бросается в глаза, что значимость их не зависит от того, что здесь или там, теперь или в другой раз существует соответствующая представлению субъекта вещь. Другими словами, значимость их не распространяется на какое-либо определенное время; напротив, они заявляют притязание на безусловную значимость именно потому, что они относятся просто к представленному. В противоположность им все просто описательные суждения обладают временной значимостью.

5. Тут перед нами обнаруживается характеристическое различие в значении настоящего времени. При помощи последнего одинаково высказываются как безусловно значимые суждения, так и те из временно значимых, которые относятся к настоящему моменту. То, что мы представляем как данную отдельно существующую вещь, тем самым мы отводим ему его место во всеобъемлющем, для всех одинаковом времени; по своему существованию оно стоит между другими вещами, которые суть одновременно с ним, до него, после него; по своему качеству, которого касается наше суждение, оно точно так же находится в определенном моменте времени и именно поэтому имеет определенное временное отношение к моменту процесса суждения.

Но если в качестве субъекта суждения мы имеем представление, образующее значение слова, то представление это оказывается вырванным из временного комплекса; оно стоит вне смены времени, как бы непрестанно внутренне присутствуя перед нами, не зная при этом никакого различия «вчера» и «сегодня». В то же время сознание постоянства нашего процесса представления при всяком повторении снова уничтожает все временные различия между отдельными моментами живого процесса представления. Мыслимый таким образом субъект имеет такие предикаты, которые принадлежат ему независимо от времени, которые принадлежат ему всякий раз, как он представляется. То же самое суждение «небо голубое», которое обозначает состояние настоящего момента и как описательное суждение есть действительное настоящее время, – это суждение может иметь также и совершенно отличный смысл: что небо всякий раз, как я его вообще представляю как неизменный объект моих мыслей, всегда мыслится как голубое. И теперь настоящему времени не противостоит уже ни прошедшее, ни будущее время. Значимость суждения измеряется не восприятием объекта в определенном мгновенном состоянии, а постоянством содержания представления, каковое содержание я хочу раз навсегда связать со словом; и постоянство это есть вообще условие моей речи и мышления.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.