Марбургская речь

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Себастьян Маас

ДРУГАЯ НЕМЕЦКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ:

Эдгар Юлиус Юнг и метафизические основы Консервативной революции

Издательство Регин-Ферлаг, Киль, 2009 г.

КИЛЬСКИЕ ИДЕЙНО-ИСТОРИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

ТОМ I

Сокращенный перевод с немецкого.

Об авторе:

Себастьян Маас родился в 1981 году, изучал политические науки, педагогику и историю в университетах Констанца и Тюбингена, уделяя основное внимание новейшей истории идей и истории философии. Занимался исследованиями таких тем, как Консервативная революция и Новые правые. Основное исследование Мааса о жизни и творчестве немецкого консервативного революционера Эдгара Юлиуса Юнга (1894-1934) вышло в 2009 году под названием «Другая немецкая революция» в академической серии «Кильские идейно-исторические исследования» (KIGS) в качестве первого тома серии и обратило на себя внимание широкой публики. В 2010 году последовали публикации об Артуре Мёллере ван ден Бруке («Борец за Третий Рейх») (KIGS 2), и об Отмаре Шпанне («Третий путь и истинное государство») (KIGS 3), в 2011 году вышла монография о консервативном революционере Вильгельме Штапеле, «Сильное государство и Тевтонская империя» (KIGS 4).

О книге:

Когда в ходе подавления Путча Рёма 1 июля 1934 года был застрелен Эдгар Юлиус Юнг, в его лице погиб выдающийся теоретик младоконсервативного направления Консервативной революции.

Юнг стал особенно известен, в частности, благодаря своей острой критике парламентаризма и эгалитаризма в его основном труде «Господство неполноценных» (1927/1930). Это произведение, изданное в двух совершенно различных изданиях, должно было стать чем-то вроде учебника, «энциклопедии контрреволюции» (Карлхайнц Вайсман). Юнг подхватил идеи Алексиса де Токвиля и продолжил мысли Освальда Шпенглера, на него также повлияли Отмар Шпанн, Леопольд Циглер и Николай Бердяев. Позиции Юнга – при некотором внешнем сходстве – были полностью противоположны позициям НСДАП, и приход Гитлера к власти 30 января 1933 года испугал Юнга; теперь он решил сам принять участие в игре вокруг власти.

В конце 1933 года Юнг и группа младоконсервативных интеллектуалов попыталась создать конспиративный центр. Юнг написал для Франца фон Папена Марбургскую речь, которую фон Папен произнес 17 июня 1934 года. Имперский министр пропаганды доктор Геббельс воспрепятствовал распространению речи, и фон Папен заявил о своей отставке. Спустя очень короткое время Юнг был арестован, а затем при так никогда и не выясненных полностью обстоятельствах застрелен в концентрационном лагере Ораниенбург.

Эта академическая работа исследует труды Юнга, рассматривает его политические и философские взгляды. Личность Юнга подвергается в ней биографическому анализу, но еще важнее в ней идейно-историческое рассмотрение его взглядов. Она поможет неподготовленному читателю разобраться в мышлении Юнга, а исследователям предложит новые подходы к проблеме и, возможно, также новые материалы.

С О Д Е Р Ж А Н И Е

ПРЕДИСЛОВИЕ Карлхайнца Вайсмана

1. ВСТУПЛЕНИЕ

2. ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ

2.1. Ницшеанство Юнга

2.2. Универсалистское учение Отмара Шпанна

2.3. Новое средневековье

2.4. Имперская идея

2.5. Конструкция социального мифа Жоржа Сореля

2.6. Леопольд Циглер

3. ЭТАПЫ БИОГРАФИИ

3.1. Родной дом и война

3.2. Возвращение в мирную жизнь и политическая деятельность

3.3. Новое положение консервативного публициста

3.4. Сопротивление национал-социализму

4. ПЕРВОЕ ИЗДАНИЕ «ГОСПОДСТВА НЕПОЛНОЦЕННЫХ»

5. ВТОРОЕ ИЗДАНИЕ «ГОСПОДСТВА НЕПОЛНОЦЕННЫХ»

5.1. Духовно-философская часть

5.1.1. Основания и цели

5.1.2. Первая мировая война как предвестник нового времени

5.1.3. Основное философское содержание

5.1.4. Народ, раса и империя

5.2. Практически-политическая часть

5.2.1. Основания и цели

5.2.2. Государство, общество и масса

5.2.3. Критика сущности партийной системы

5.2.4 «Настоящая общность»

5.2.5. Руководство в органическом государстве

5.2.6. Конструкция органического государства

5.2.7. Право и закон

5.2.8. Культура и искусство

5.2.9. Экономика

5.2.10. Между демографической политикой и «расовой гигиеной»

5.2.11. Внешняя политика

6. ПОЗДНЕЕ ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОЕ ТВОРЧЕСТВО ЮНГА

6.1. «Объяснение смысла немецкой революции»

6.2. Марбургская речь

7. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

8. ПРИЛОЖЕНИЕ: ДОСЛОВНЫЙ ТЕКСТ МАРБУРГСКОЙ РЕЧИ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эдгар Юнг уже при жизни был спорной фигурой. Социал-демократ, специалист по государственному праву, Герман Хеллер назвал основное произведение Юнга «Господство неполноценных» «самым всеохватывающим немецким кредо» революционной молодежи, а национал-социалист Бальдур фон Ширах ругал Юнга как попутчика либеральной системы. После захвата власти Гитлером Юнг считался в Третьем Рейхе реакционером, но Бертольт Брехт в связи с убийством Юнга сказал, что «фашисты» просто ликвидировали одного из своих. Разногласия продолжались также после 1945 года. В то время как одни видели в Юнге участника самого раннего антинацистского сопротивления, другие осуждали его как «первопроходца» национал-социалистического режима, одни подчеркивали его последовательность в борьбе с тоталитарным порядком, а другие – его враждебность к Веймарской республике.

Чем больше проходило с тех пор времени, тем большими становились опасения, что скоро уже никто не сможет понять, чего, собственно, добивался Юнг, откуда взялись его идеи, как развивалось его мышление, почему он трансформировал свое первоначально национально-революционное мировоззрение в традиционалистское, почему он, политический активист послевоенного времени, смог стать сторонником христианского обновления Германии и Европы. Было несколько попыток воспользоваться его фигурой для создания «самопонимания» Федеративной республики, но они провалились еще быстрее, чем подобные усилия с заговорщиками 20 июля. В конечном счете, помимо интересующихся им с чисто научной точки зрения ученых, сохранился только маленький круг людей, которые были очарованы личностью и убеждениями Юнга, в том числе и по той причине, что он – в столь необычной для интеллектуала манере – всей своей личностью выступал за свои убеждения.

Он обозначил эти убеждения как «консервативные», не путая при этом консерватизм с ностальгией, сохранением имущественного положения или с той слепой верой в «органическое развитие», которая долго была распространена среди консерваторов. В письме Генриху фон Гляйхену, издателю «Кольца», ведущего органа «младоконсерваторов», он писал: «Несомненно, будущее можно спокойно доверить действующему основному чувству истинно консервативного человека. Оно не нуждается в какой-либо «программе», и все же почти все консервативные мыслители сформировали практические программы, по той простой причине, что необходимы определенные основные представления о сущности социальных учреждений, чтобы вообще гарантировать возможность создания политической воли. Но особенно это необходимо тогда, когда время или народ утратили традицию политического консерватизма. Здесь просто не остается ничего другого, как написать грамматику языка консервативной политики».

Юнг пытался выполнить это задание в его время. Сегодняшним людям легко возражать против его «грамматики языка консервативной политики», но такой критике должно предшествовать точное знание. Поэтому нужно приветствовать новую попытку систематически представить биографию и духовное развитие Юнга в работе Себастьяна Мааса. Возможно, в этой связи будет показано и то, какие из представлений Юнга до сих пор не утратили своего значения. Это никак не затрагивает положения личности Юнга: «Первая кровавая жертва... для уже погибшего в земной жизни Рейха», как назвал Юнга его друг Леопольд Циглер.

Гёттинген, сентябрь 2009 годаКарлхайнц Вайсман

1. ВСТУПЛЕНИЕ

«Синтагма «Консервативная революция» – это одно из самых успешных творений новейшей истории идей».

Штефан Бройер, 1993

Многочисленные популярные попытки интерпретации истории включают в свои рассмотрения, прежде всего, большие мировоззренческие течения, как, например, национал-социализм или коммунизм. У таких способов интерпретации на метаисторической основе, разумеется, есть своя привлекательность. Однако в них из-за их фиксации на большие идеологические контексты всегда также присутствует опасность исключить так называемые «Третьи пути». Под концепцией «Третьего пути» понимаются альтернативные возможности формирования общества. То, что у таких альтернатив вполне была конъюнктура в истории, ясно видно из таких терминов как «Третий Рейх», «Третья точка зрения», «Третья партия» и «Третий фронт». Из этого следует необходимость исторических исследований, которые занимаются «нишевыми темами».

Поэтому предметом нижеследующего исследования стала историческая личность, сила мировоззренческого воздействия которой, в отличие от больших течений современной истории, не была достаточной, чтобы попасть в школьные учебники в ФРГ. Эдгар Юлиус Юнг, наряду с Отмаром Шпанном, Артуром Мёллером ван ден Бруком и Вильгельмом Штапелем, считается самым важным представителем так называемых младоконсерваторов. Младоконсерваторов, в свою очередь, Армин Мёллер в своей диссертации «Консервативная революция в Германии в 1918-1932» объединил с т.н. народными националистами («Фёлькише»), национальными революционерами, «Бюндише» (движением молодежных союзов) и народническим крестьянским движением «Ландфольк» под сборным понятием «Консервативная революция». За прошедшее время этот фундаментальный труд вышел уже шестым изданием, которое было издано после смерти Мёллера историком Карлхайнцем Вайсманом в переделанной форме. Мёллер, который, будучи гражданином Швейцарии, во время Второй мировой войны добровольно вступил в войска СС, а позже стал близким сотрудником Эрнста Юнгера, видел главной целью своего энциклопедического труда дать правым интеллектуалам в Германии научно обоснованные знания. Уже из этого намерения Мёллера можно догадаться, что в случае с темой «Консервативной революции» речь идет о политическом «минном поле». Эрнст Нольте делает правильное различие между «лечебно-исторической историографией», в которой историки объединяются для достижения определенной политической цели, и ревизионизмом, который стремится опровергнуть доминирующее учение. Следовательно, внедрение понятия «Консервативная революция» в научный контекст нужно интерпретировать как попытку основать политически-историческую школу, которую следует причислить к правоконсервативному лагерю. При этом очень важна необходимость отграничить национальные, консервативные и народно-национальные («Фёлькише») группы от национал-социализма. В этом смешении есть вина политических левых, так как приравнивание национал-социалистов ко всем другим правым группам используется как действительно эффективное средство борьбы, чтобы политически исключить нелюбимых мировоззренческих противников.

В целом проект Мёллера можно оценить как успешный, так как понятие «Консервативная революция» было включено в научно-исторический дискурс без большого сопротивления. Только в 1993 году социолог Штефан Бройер в своей монографии «Анатомия Консервативной революции» попытался доказать, что общего знаменателя внутри Консервативной революции вовсе не существует. Далее нельзя найти какой-либо непрерывности между консерватизмом девятнадцатого столетия и Консервативной революцией в Веймарской республике, так что термин «новый национализм» казался бы более подходящим. Такая затея должна была показаться правым историкам святотатством, из-за чего критика не заставила себя долго ждать. Даже если логичностью академической попытки реформации Бройера следует наслаждаться с осторожностью, его книга предлагает очень хороший обзор относительно идеологической противоречивости внутри Консервативной революции. «Политическая функция» Бройера состояла, главным образом, в том, чтобы аналитическими средствами осветить базирующееся на метафизических основах мировоззрение консервативных революционеров. Этот подход является важным вкладом в дальнейшее развитие исследований этого вопроса. Тем не менее, социологический метод Бройера нельзя классифицировать как цельный, вследствие того, что он исключает «симпатию». То, что нужно понимать под «симпатией» в контексте исторической науки, объясняет следующее высказывание Эрнста Нольте:

«Разумеется, также уже здесь проявилось то, что я в первую очередь стараюсь отдать должное действующим в истории людям, понять их в их мотивах, даже если я не принимаю или даже осуждаю эти мотивы. В этой связи я даже употребил выражение «симпатия»: Историк не может работать без симпатии к объектам его исследования. [...] Однако симпатию нужно понимать не как изъявление дружбы, а то, что называется симпатизировать: уметь сочувствовать, сопереживать, соболезновать, постигать».

Синтез из аналитического метода и «симпатии» согласно Нольте должен в дальнейшем существенно определять используемый подход.

О младоконсервативном политике и публицисте Юнге за прошедшие десятилетия появились монографии с различными акцентами. Диссертация Карла Мартина Грасса «Эдгар Юнг, кружок фон Папена и Кризис Рёма 1933/34» в 1966 году положила начало этому процессу. Это исследование меньше занимается мировоззрением, а концентрируется скорее на исторических фактах вокруг деятельности Юнга как консультанта в окружении Франца фон Папена и процессов, связанных с кровавым подавлением Путча Эрнста Рёма. Из этого первоначально задуманного как биография произведения мало что можно узнать о «раннем Юнге». Это можно объяснить недостаточностью источников. Юнг как человек, а также его годы учебы и войны поэтому остались в этой книге во мраке неизвестности. Монография Бернхарда Йеншке, которая фокусируется преимущественно на мировоззренческих аспектах, создает последовательное впечатление, будто ее цель – критика Юнга в соответствии с мерилами западногерманских представлений о морали. Согласно этому подходу Йеншке приходит, в конечном счете, к выводу, что Юнг пал жертвой бесчеловечной идеологии, от ослепления которой якобы он мог спастись только в поздней фазе. Резкой противоположностью вышеназванному научно-историческому методу является книга Эдмунда Форшбаха. У этого соратника и друга Юнга речь идет преимущественно о том, чтобы показать сопротивление против Адольфа Гитлера в наиболее блестящем свете. Этот источник демонстрирует весьма малую объективность, но зато одновременно, благодаря своей близости к историческим событиям, предлагает интересный взгляд за кулисы публикаций Юнга. Самое актуальное отдельное исследование было опубликовано в 1996 в форме диссертации Гельмута Янке. Янке сам склоняется скорее к консервативной интерпретации, что можно увидеть, например, в том, что он в значительной степени отвергает основные тезисы Бройера. Так Консервативная революция представляет у него отдельное идейное движение, которое нельзя смешивать с национал-социализмом. Автор также отвергает гипотезу, которой все еще придерживаются некоторые историки, что Консервативная революция как «первопроходец» якобы способствовала приходу НСДАП к власти. Наряду с чисто мировоззренческим анализом в исследовании Янке подробно рассматриваются также политические вопросы.

Мировоззрение Юнга комбинировало его универсалистскую антилиберальную философию с конкретными предложениями, касающимися общественных и политических процессов. Это дело его жизни становится ощутимым в его бесчисленных статьях в газетах и журналах, а также в нескольких отдельных работах. В отношении основного произведения Юнга «Господство неполноценных» нужно обратить внимание на то, что первое и второе издание книги существенно отличаются по объему и в определенной мере по содержанию. Насколько близка была его сердцу федералистская идея как основа империи, показывает публикация маленького тома «Федерализм из мировоззрения», который был напечатан в 1931 году. «Объяснение смысла немецкой революции» стало последней публикацией Юнга перед «Марбургской речью» (ср. ниже часть 6.2, а также – для полного дословного текста речи – главу 8). В этих своих поздних работах Юнг предпринимал попытки истолковать национал-социалистическую революцию как переходную стадию к консервативному государству. Очень большое значение для глубокого понимания взглядов Юнга имеет его наследие, которое в настоящее время уже доступно в Баварском государственном главном архиве. После расстрела Юнга его отец Вильгельм Якоб Юнг получил его наследство и упорядочил все бумаги в папках в зависимости от тем. Далее следуют документы, которые хранились в его адвокатском бюро и на его квартире в Берлине, и Гестапо не смогло их конфисковать. Доктор Карл Мартин Грасс заведовал этими документами после смерти отца Юнга. Вышеназванный письменный материал, само собой разумеется, нужно понимать только как представительную выборку. Бесчисленные небольшие статьи, которые появлялись в газетах и журналах, служили главным образом финансовым и пропагандистским целям. По существу они не могут коренным образом открыть новые аспекты относительно вышеназванных работ. Попытка обширной подборки материалов представлена в диссертации Янке.

Нижеследующее исследование занимается преимущественно философски-мировоззренческими основами и определением политической позиции Юнга. Соответствующим образом в первой части работы рассматриваются те авторы и модели, которые оказали особенно большое влияние на творчество Юнга. При этом особенное значение придается тому, чтобы определить роль Юнга в Консервативной революции также при рассмотрении других ее важных представителей.

Во второй части представлен краткий биографический обзор и обзор общих исторических условий. Это необходимо для целостного понимания, так как Юнга можно понять только в специфическом контексте его времени. Ход развития Юнга как политика и публициста исследуется более детально с учетом отношений теории и практики.

За этим следует глубокий анализ самых значительных работ Юнга. Особенное внимание уделяется аспекту христианства и отношению Юнга к национал-социализму. Основная цель исследования – на примере Юнга сделать доступнее феномен Консервативной революции. При этом личность Юнга нужно освещать непредвзято и объективно, чтобы не возникло опасности искажения его общего образа нравоучительными политическими интерпретациями.

2. ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ

2.1. Ницшеанство Юнга

«Снова боязливый вопрос о смысле всего сущего с мучением вырывается из искаженного от боли немецкого рта. Неужели это немецкая судьба задавать его снова и снова? В уединенности об это разбилось величие некоторых. Последним был Фридрих Ницше. Он был вопиющим в пустыне».

Эдгар Юлиус Юнг, 1927

Влияние работ Фридриха Ницше на «Господство неполноценных» Юнга несомненно. Однако, духовные приверженцы Ницше отнюдь не ограничивались исключительно Консервативной революцией. Скорее из идейного фонда философа черпали самые разные группы. Это можно объяснить тем, что Ницше в различных фазах своей жизни представлял широкий диапазон точек зрения. Так, сторонники Ницше находились, например, и среди «вагнеровцев», и в некоторых социалистических фракциях. Уже эта мировоззренчески трудно понимаемая чересполосица философии Ницше представляет собой определенную параллель с Консервативной революцией. Так же как Ницше едва ли можно анализировать с помощью классической схемы «правые-левые», Консервативная революция тоже требует более многогранной стратегии объяснения.

Многочисленная вторичная литература по этой теме отражает неоднородность материала. Еще при жизни Ницше вспыхнула жесткая борьба за приоритет в истолковании его трудов. Книга Эрнста Нольте «Ницше и ницшеанство» воздает должное широте этих версий на примере его объяснения «Ницше как поле сражения». В конечном счете, внутренний дуализм Ницше как раз и является истоком столь разнообразного восприятия его самого и его работ.

Теперь возникает вопрос, как Юнг прочитал и интерпретировал Ницше. Уже в фазе помрачения разума Ницше (1889-1900) вокруг философа развился необычный культ личности, впечатление о котором может передать посвященная его памяти речь Курта Брайзига:

«Здесь появился претендент на корону короля человечества. Только великие воспитатели нашего рода, о которых рассказывает история религии, только Будда, Заратустра и Иисус хотели такого же великого. [...] Кто решится сказать, как долго продержится огонь, который зажгли руки этого нового светоносца?»

Тенденция превратить Ницше в подобного Христу спасителя и основателя религии становится здесь очевидной. В подобном направлении двигался и план архитектора Генри ван де Вельде и дипломата графа Гарри Кесслера построить храм Ницше, который должен был служить и мемориалом и местом посвящения. Ницшеанство в его самой крайней форме выражения несло вместе с тем неоязыческие черты, вследствие чего приверженец нигилистской философии должен был относиться к христианству, по меньшей мере, с отстраненной сдержанностью. Несколько реалистичнее была интерпретация Эрнста Хорнеффера, который занимался архивом Ницше. Ницше хоть и не смог основать новую религию, но его, тем не менее, нужно понимать как основателя нового более высокого человечества. Учение о равенстве следует в этом смысле рассматривать как враждебное жизни и враждебное человечеству, так как равенство подавило бы высших.

Уже в первом издании «Господства неполноценных» можно найти определенную интерпретацию роли Ницше для универсалистской философии Юнга. Здесь автор утверждает, что отдельная особь пытается преодолеть «противоположность между вечным стремлением и физической смертью». По причине физической бренности это возможно только с помощью «метафизического инстинкта», который один мог бы сохранить от «животного состояния». При этом не имеет значения, развился ли этот «метафизический инстинкт» на философской или религиозной основе. Традиционные христианские традиции теряют, таким образом, свою абсолютную ценность и, по мнению Юнга, представляются сколь угодно сменяемыми. Человек, который отказывается от трансцендентного момента и хочет строить свою жизнь чисто «механистически», предопределен к тому, чтобы опуститься назад на «вегетативный уровень» животного. Для девятнадцатого и двадцатого веков Юнг констатировал большой метафизический дефицит, который не смогла компенсировать также и церковь. Поэтому Ницше предпринял попытку положить конец метафизически опустошенному времени:

«[…] Ницше сделал противоречивую и смелую попытку воспрепятствовать усиливающемуся соскальзыванию человека вниз к вегетативному уровню животного тем, что он со смелой решимостью отрицал метафизический инстинкт, одной чертой устранял сферу веры, чтобы – все же, снова трансцендентно определенного и ведомого – сильно увеличить и возвысить этого земного человека и в какой-то мере заменить им Бога с помощью того, что он сделал самого человека Богом».

Из этого толкования видно, что Юнг не видел в Ницше какого-либо основателя религии. Скорее автор рассматривал «переоценку всех ценностей» в качестве подходящего инструмента, чтобы избавиться от сгнивших остатков религии, чтобы на их обломках сотворить новую метафизическую основу для универсалистской картины мира. Во втором издании «Господства неполноценных» Юнг углубил эти мысли. Согласно ему, Ницше разбил «ставшие пустыми ценности», чтобы подготовить путь абсолютному жизненному инстинкту земного мира. Человек после слома моральных барьеров предопределен для того, чтобы позволить Богу возродиться в «сверхчеловеке». С «переоценкой всех ценностей» силой жизни была бы восстановлена пропавшая связь между «верой и бытием». При этом Юнг видел знаменательное родство между «новыми ценностями» Ницше и первоначальными корнями христианства: создатель разбился о свое творение. Если бы он смог закончить его, то тесное родство его новых ценностей с ценностями христианства стало бы, вероятно, еще отчетливее ему, чем это произошло пророчески. Здесь становится отчетливым определенный разлад автора. Даже если он рассматривал современную форму христианства как «метафизически опустошенную», он, тем не менее, не мог совсем отделиться от трансцендентных традиций Запада. Скорее представляется так, что Юнг хотел узнать почерк истинной жизни в метафизических корнях христианства, который якобы пропал в течение времени. Ницше, таким образом, интерпретируется не как разрушитель Бога, а как тот, кто заново открыл утерянную основную субстанцию христианства.

Ниже мы проверим, насколько существенные параллели можно найти между работами Ницше и основным трудом Юнга.

Особенно характерно для ранних трудов Ницше его восхищение античной Грецией, причем он с музыкой Рихарда Вагнера пророчил ренессанс древнегреческой культуры в немецком духе: «Пусть никто не старается ослабить в нас веру в еще предстоящее возрождение эллинской древности; так как только в ней мы находим нашу надежду на обновление и очищение немецкого духа волшебным огнем музыки». Высокую ценность греческой культуры, по мнению Ницше, обеспечивало существование рабства. По отношению к принципу равенства, который является основным компонентом христианства и марксизма, это представление уже означает бесспорный вызов на бой. Основную мысль о том, что «настоящая культура» могла бы развиваться только на почве неравенства, можно найти также у Юнга. В работах Ницше также снова и снова встречается требование уничтожения «неполноценного»: «Второе предложение: создать партию жизни, достаточно сильную для большой политики [...] она непреклонно положит конец всем выродившимся и паразитирующим». Такие места в тексте предлагали Консервативной революции радикальный инструментарий для борьбы с противоположными мировоззрениями. И мысль о том, что нужно поставить аристократическое выше обычного на основе поднятой до идола жизненной философии, красной нитью проходит сквозь «Господство неполноценных». Абсолютный витализм, по мнению Юнга, привел бы к тому, что можно было бы восстановить пропавшее единство духа и власти: «Победа новой жизненности в свою очередь восстановит целостность: она осуществит тот синтез власти и духа, без которого никогда не существовало настоящей культуры. Необходимо развивать волю к власти, без шума, с железной последовательностью». Даже если финальная интерпретация труда всей жизни Ницше едва ли будет возможна, ясно проявляется, что центральные элементы его философии вошли и в творчество Юнга.

Наряду с «волей к власти» и антиэгалитаризмом важным моментом, который разрабатывался в Консервативной революции, была циклическая система мира. Специфическая религиозность Юнга вовсе не исходила из линейного понимания истории, которое является классическим представлением в христианском мире: «Но человеческое совершенствование означает приближение человека к божественному и удаление от варварского. При этом стремление к совершенству остается самоцелью, целью вечной и недостижимой».

«Мировоззренческая система возвращения», которая соответствует циклической философии истории Освальда Шпенглера, является согласно Мёллеру центральным элементом Консервативной революции. При этом постулируемая несовместимость христианства и циклического понимания истории не была принята без критики.

И действительно для Юнга, который требовал «рехристианизации» Запада, возникает противоречивая картина. Попытка объяснения могла бы состоять в том, что христианство Юнга нельзя приравнивать к церковно-библейскому учению, которое пропагандирует линейное понимание истории, а скорее оно должно рассматриваться как метафора трансцендентного мира, который испускает свое излучение на душу человека. Выделение теологических вопросов в «Господстве неполноценных» содержательно подкрепляет этот тезис относительно открытой религиозности, которая, в первую очередь, должна служить метафизическому оформлению основной философской конструкции. Мёллер в первом издании своего основного произведения оценивал отношения христианства и Консервативной революции как в высшей степени критические. Таким образом, Консервативная революция была якобы несовместима с христианской идеей. Совместное появление обоих понятий нужно объяснить только их общей враждебностью к радикальной идее прогресса. Если бы Консервативная революция однажды пришла к реальной власти, это было бы связано с одновременным отталкиванием христианских элементов. Однако не только противоположность христианской философии истории, которая проводит одну линию от Сотворения мира до Страшного Суда, и циклической системы мира были важными признаками для Мёллера. Христианство сильно зафиксировано на освобождении индивидуума и связано с пацифистским мировоззрением. В представлении Мёллера христианство тем самым было либеральным явлением, и тем самым несовместимым с консерватизмом. Далее западную религию можно охарактеризовать расщеплением мира на земной и потусторонний. Это расщепление имманентно также идее прогресса, с тем только различием, что прогресс боготворил мир земной, в то время как христиане зафиксированы на потустороннем мире. В противоположность этому Консервативная революция не раскалывает, а создает единство из различных полюсов. Юнг умело избежал этого конфликта, уклонившись от более точного определения христианства.

Наблюдатели той эпохи тоже отмечали противоречивый характер христианства в «Господстве неполноценных». Так Юнг жаловался в 1927 году Карлу Хеппу, президенту Имперского земельного союза и члену рейхстага, на одну рецензию его книги, которая показалась ему слишком поверхностной. В этой рецензии Юнга приписали к враждебной христианству среде, против чего он бурно возражал: «Я потому так быстро отвечаю на ваше письмо, что для меня было чудовищно, что я по недоразумению был представлен противником христианской школы, страстным сторонником которой я являюсь в моей книге». Имидж врага церкви в духовной ситуации Веймарской республики нанес бы опустошительный удар по политическому положению Юнга. В этом отношении становится очевидным, что автор должен был создать определенный компромисс между своей новой метафизической конструкцией, к которой он стремился, и существующими церковными традициями. У других читателей, напротив, не было проблем с тем, чтобы стилизовать Юнга к провозвестнику новой христианской империи: «Новая империя, которая представляется вам, будет империей Христа, Царством небесным, о котором мы ежедневно молимся в «Отче наш», и эта империя принесет новое тысячелетие, о котором вы пишете».

2.2. Универсалистское учение Отмара Шпанна

«Только в рамках сословного принципа качество получает достойное его место, только в рамках сословного порядка качество избегает уничтожения».

Георг Вайпперт, 1932

Представления Юнга о «универсализме», «сословии», «товарищеской солидарности» и ступенчатом избирательном праве возникли под явным влиянием философа и политэконома Отмара Шпанна, происходившего из старого венского буржуазного рода. Влияние Шпанна на немецкий контекст было сравнительно небольшим, но как раз среди младоконсерваторов он обладал определенной значимостью. У Юнга мог быть и личный контакт со Шпанном, что следует из письма Юнгу от «Немецкого союза защиты приграничных и зарубежных немцев» от 9 июля 1927 года. В нем Юнгу сообщали, что вызывает беспокойство запланированный доклад Шпанна на десятом студенческом съезде в Вюрцбурге, из-за чего Юнг должен связаться с профессором: «Потому я прошу вас, чтобы вы заранее подробно обсудили с Отмаром Шпанном ваш доклад как тактическую предпосылку а, потом, однако, прежде всего, его доклад». После окончания первого издания своего основного произведения Юнг не преминул отправить один экземпляр книги профессору и написать: «Я позволю себе лично передать вам то же самое, так как я в душе чувствую себя настолько обязанным вам, как мало кому из других видных умов современности. Я убежден, что нас воодушевляет одно и то же желание».

Жизнь и творчество этого первопроходца консервативных идей весьма подробно рассмотрены у Мартина Шнеллера и Клауса-Йорга Зигфрида, поэтому здесь мы можем отказаться от описания богатой спорной литературы. Если монография Шнеллера разрабатывает тематику объективно и относительно нейтрально, то Зигфрид использует образец объяснения, соответствующий традиции «антифашистской» историографии.

Основное произведение Шпанна «Истинное государство», появившееся из его университетских исследований преподавателя высшей школы, служит основным источником для последующей части. Также заслуживающими прочтения и показательными для философии общества книгами этого ученого являются «Основание политической экономии» и «Основные проблемы универсалистского понимания государства», причем в последней работе кратко резюмируются идеи «Настоящего государства».

Следует принципиально признать правоту Зигфрида, когда он констатирует:

«Эта историческая тенденция к уравниванию классовых антагонизмов в австрийской монархии образовала общественную основу для созданной Шпанном конструкции универсально-органического общественного целого». Это постулируемое преодоление классовых противоречий путем создания органической структуры вплоть до современности вызывает у левых историков враждебную позицию к учению Шпанна, так как без примата классовой борьбы марксистские концепции оказываются в тяжелом положении. Сам Шпанн, в отличие от Юнга, тоже почти не принимал участия в ежедневной политической жизни. Его достижением была конструкция замкнутой в себе общественной концепции, которую можно оценить как четкую контрмодель по отношению к марксистскому обществоведению и к западному демократическому либерализму. После того, как марксистское решение общественного и государственного вопроса после 1918 года было предотвращено сотрудничеством демократических партий и военных, концепция спроектированного Шпанном сословного государства была направлена в первую очередь против преобладания экономического. Доминированию капитала, по его мнению, помогла победить демократическая конституция. Но как раз демократия представляла для Шпанна самое большое зло, так как в ней «элита» подавлялась большинством:

«Не то, что хочет случайное или длительное большинство, а то, что понимается компетентными людьми как наилучшее, как истинное, должно господствовать. Однако демократия хочет путем голосования определять правду – это не только неосуществимо, но и преступно, так как посадить это большинство в седло означает сделать так, чтобы низшее господствовало над высшим».

Эта фундаментальная критика политической способности демократии осуществлять отбор проходит также через работы Юнга. Вместе с демократией, которую Шпанн назвал «радикальной, республиканской формой либерализма», он проклинает также общественную основу цивилизации, индивидуализм: «Мы осуждаем [...] индивидуализм как фундаментальное заблуждение, индивидуализм, в конечном счете, делает отдельного человека одиноким и бедным».

Существенный момент в универсалистском представлении о государстве – предпосылка неравенства всех людей, что делало бы необходимым объединение людей в сословия. Сословия между собой должны быть равноправны, причем за государством как «наивысшим сословием» должно признаваться более высокое, координирующее положение. Эта классификация людей по предполагаемым признакам качества совершенно несовместима с принципом равенства, на котором базируются современные демократические системы.

Стремление к полному равенству всех людей было самой большой утопией левого мировоззрения. Смертельная враждебность Консервативной революции по отношению к этому мышлению требует более близкого рассмотрения. Уже Библия допускает интерпретации, какие требования равенства могут поддерживаться: «Когда Адам копал и Ева пряла, где же там все же был аристократ», поется, например, в известной песне группы «Ландскнехт». Коммунизм при таком рассмотрении был бы возвращением к райской ситуации, вроде той, что царила до грехопадения. Несколько дальше заходит попытка объяснения у Вильгельма Мюльмана, который возлагает ответственность за происхождение революционных движений равенства на возникновение «нативизма» и «хилиазма». Под нативизмом понимают появление движения, которое стремится к возвращению в мистическое доисторическое время; хилиазм ищет свое спасение и благо в конце истории и в достижении утопического конечного состояния в будущем. И на самом деле основным постулатом коммунизма было восстановить райское состояние прошлого (нативизм) и вызвать конец истории мировой революцией (хилиазм). Так как действительность обычно несла гетерогенные черты, то равенству пытались содействовать «воспитательными средствами», что в случае Французской революции привело к кровавым эксцессам (анархия). Якобы анархистская тенденция равенства вела к острой критике со стороны Консервативной революции, в мышлении которой «естественный порядок» получает большое значение. Как должен выглядеть этот порядок, который базировался бы на неоднородности людей, Шпанн подробно описывал в своих работах.

Для так называемого «наивысшего сословия» Шпанн предусматривал отбор «самых способных» людей, которых он обозначал как «воинов» и «чиновников». Для представителей Консервативной революции типично то, что при этом более высокая ценность приписывалась типу воина, так как он должен защищать интересы желаемого идеального государства от зарубежной угрозы. Чиновники, в свою очередь, должны были бы обеспечивать функционирующую внутреннюю политику. Такая внутриполитическая гармоничность была в представлении Шпанна естественным побочным эффектом его идеалистической государственной конструкции.

Корпоративное государство Шпанна можно наглядно представить как пирамиду, в которую «наивысшая ценность образует вершину», а «самая низкая ценность основание». Этой конструкции имманентна негуманная основная идея, ведь она все же ведет к институционализированному повышению и понижению ценности людей. Однако Шпанн претендовал на понятие справедливости для его будущего государства: «Как несущим политическим основным понятием учения единства является свобода, так несущим политическим основным понятием учения целостности является справедливость». Автор здесь считал, что в либеральной общественной модели нет справедливости. При этом, тем не менее, Шпанн не замечал, что как раз принцип правового государства – это высшая гарантия справедливости, и что как раз либеральные, демократические общества в этой области были особенно прогрессивны. Согласно точке зрения Шпанна иерархическая классификация по предполагаемым способностям – это высшее выражение справедливости. Тем не менее, этот тезис влечет за собой ряд опасностей, так как определение справедливости вкладывается в руки предположительной элиты руководства. Далее исходили из того, что в пределах органического общества по-новому возникающее чувство солидарности должно автоматически породить справедливость.

Влияние Шпанна на Консервативную революцию в Германии нужно оценивать скорее как незначительное, что Вайсман обосновывает отсутствием журнала и теоретической тяжеловесностью универсализма. В этом также ничего не изменяет тот факт, что, например, в кругу вокруг Мёллера ван ден Брука было принято особенно выделять сословия. Все же, эти попытки все больше оставались лишь фразами, нежели серьезно продуманными концепциями. Мёллер в соответствии с этим также отказался от углубления идеи сословий. Мотив сословий служил большинству немецких консерваторов скорее для того, чтобы усилить романтичную ностальгию по средневековью, которую часто следует оценивать только как пропаганду. Было понятно, что в современном промышленном обществе едва ли можно было оживить классификацию по профессиональным сословиям. Последовательной фиксации Юнга на профессионально-сословную идею также поэтому всегда было присуще нечто утопическое. Но даже Юнг был достаточно реалистичен, чтобы в форме так называемого «наивысшего сословия» сконструировать инстанцию, которая представляла для него авторитетный, контролирующий элемент.

Остается констатировать, что идея сословий нашла живое восприятие у многочисленных представителей Консервативной революции, ведь ностальгические ссылки на сословную систему средневековья, все же, наилучшим образом подходили для того, чтобы противопоставить их ненавистному централизму. Тем не менее, было понятно, что без центральной руководящей личности или руководящей группы (наивысшее сословие) достигнутое корпоративное сооружение едва ли можно было бы осуществить.

2.3. Новое средневековье

«Средневековые связи были мощным фундаментом мощных воздействий».

Артур Мёллер ван ден Брук, 1923

У романтичного восхищения средневековьем в Германии была долгая традиция. В 1920-е годы в первую очередь Шпанн в своем обществоведении смог оживить средневековые элементы для государственно-политического мышления. Русский философ Николай Бердяев своей книгой «Новое средневековье» наряду с трудами Шпанна оказал существенное влияние на основное произведение Юнга. В выступлениях в пользу обращенного в прошлое, положительного взгляда на средневековье всегда можно увидеть также атаку на веру левых и либералов в прогресс. В этом отношении труд Бердяева был провокационным манифестом защитников альтернативного образа жизни, который отрицал линейный ход истории далеко в стороне от господствующего истеблишмента.

Как и Шпенглер, Бердяев видел «ритмичную последовательность эпох», причем современную эпоху он понимал в переходе к «новому типу общества и культуры». Рациональный дух модерна слишком слаб, чтобы остановить наступление «Нового средневековья»: «Духовные принципы современности истощены, духовные силы современности израсходованы. Рациональный день нового времени клонится к концу, его солнце заходит, наступают сумерки, скоро начнется ночь». Как эпоха Возрождения не смогла восстановить античный мир, так и «Новое средневековье» нужно также рассматривать не как неуклюжую копию исторического средневековья, а скорее как «революцию духа». Даже если Бердяев полностью признавал достижение свободы, он видел в индивидуализме «социальную атомизацию» общества. Духовному расщеплению, которое проявилось в политических формах выражения индивидуализма, нужно противопоставить универсализм средневековья, вследствие чего люди снова могли бы собраться в органическую общность. Только так «бессодержательная» свобода индивидуализма могла бы освободиться, чтобы воплотить свободу в рамках «живой» общности. На экономическом уровне вопреки резкой критике капитализма и биржевого дела должно было быть сохранено право на частную собственность. Место накопления капитала и конкурентного мышления должно было занять восстановление мышления, основанного на природе, сельском хозяйстве и кооперации. Национальный принцип в его либеральной интерпретации Бердяев принципиально отвергал как форму выражения «индивидуалистического» образа мыслей: «Но как раз эти формы национализма [...] означают разрушение человечества, его отпадение от любого духовного единства, возвращение от христианского монотеизма к языческому политеизму». Обесценение национализма до побочного продукта либерального мышления стало также у Юнга, самое позднее с выхода второго издания его основного произведения, главным краеугольным камнем его мировоззрения. Вместо национализма должна появиться вера, которая должна наполнить пустоту, оставленную индивидуализмом, чтобы проложить путь для универсалистского взгляда на мир. Эта «рехристианизация» для Бердяева состояла, однако, не в старой церковной системе и стандартизованном теологическом учении о спасении: «Не будет возвращения к старой теократии, к старому гетерономному отношению между церковью и всеми явлениями жизни и творчества. [...] Никакая теология не в состоянии регулировать извне мое понимание и предписывать мне нормы». Итак, религиозность должна была не определяться извне, а органически возникать в разных областях экономики, морали, искусства и государства. Насколько Юнг разделял этот отказ от классических форм выражения христианства, будет рассмотрено в следующих главах.

Бердяев не ограничивался общей философской критикой либеральной модели. Он констатировал, что в «Новом средневековье» политические партии, биржа, газеты и парламент придут к своему закату. Даже если эти антилиберальные представления не особенно оригинальны, работа Бердяева представляет особый случай. Вследствие того, что иностранный автор на уровне, не фиксируемом на Германии, представил принципы младоконсервативного мышления, немецко-консервативное учение смогло освободиться от «мелочного» национализма и принять европейское измерение. На общественном уровне Бердяев предвидел разрушение «старых сословий и классов» и ренессанс профессионально-сословной структуры. Вместо массово-демократического выбора народ в будущем будет оказывать политическое воздействие с помощью самоуправления.

В мышлении Бердяева такие большие мировоззренческие понятия как либерализм, демократия и социализм теряют свою содержательную субстанцию. В «Новом средневековье» нашлось бы место только для Христа или Антихриста – для цельного государства веры или для такой общественной системы, которая находила свое выражение, например, в большевизме.

2.4. Имперская идея

«Империя – это большое и трагическое определение немцев, так как она запрещает им, чтобы они ограничивались государством, и обязывает их к тому, чтобы они в пространстве и в духе хотели единства выше себя самих и не находили его в себе самих. Они с самого начала несут судьбу Европы на своих плечах и раздор Европы в сердце».

Фриц Бюхнер, 1932

Во втором издании «Господства неполноценных» Юнг отошел от своего воинственного национализма, чтобы противопоставить «противостоянию» наций свою объединяющую идею империи.