Монархия: история или актуальность?

Монархия: история или актуальность?

В течение многих веков верховная власть в России принадлежала особо почитаемому лицу, торжественно возводимому на престол в главном Соборе страны и носившему титул царя. Он был формально неподотчетен в своих действиях ни иностранным владыкам, ни собственным подданным, и ему принадлежало последнее слово во всех важных государственных делах. Титул свой он носил пожизненно, а после его смерти его место занимал старший сын. Появление первого нашего царя было связано с освобождением России от татаро-монгольского ига в конце XV века, отречение последнего царя – с ее порабощением марксистской идеологией, представляющей собой своеобразную разновидность талмудического иудаизма. В протекшие между этими датами четыре с лишним века укладываются все наиболее значительные свершения нашего народа, превратившего за это время небольшое Московское княжество в могущественнейшую державу планеты, занимающую одну шестую часть ее суши.

Итак, период самостоятельности России и ее расцвета совпадает с периодом правления царей. Так может быть, эта форма правления не была такой уж плохой и мы зря от нее отказались?

Вообще говоря, «совпадает» не обязательно означает «вследствие этого». Ведь может быть и так, что свершения обязаны только творческому таланту и самоотверженному труду русского человека, а цари лишь мешали раскрытию этих качеств, так что без них успехи России были бы еще более впечатляющими.

Именно так представляли дело официальные советские историки. Они рассказывали нам волнующую повесть о том, как угнетенные трудящиеся боролись с проклятым царизмом и, когда свергли его, впервые увидали свет. Но можно ли верить такой повести? Ведь ее писали те самые люди, которые свергали царизм, а значит, были заинтересованы в оправдании своих действий. Не могли же они сознаться, что совершили ошибку и вместо пользы принесли вред. Жена, которая по глупости ушла от хорошего мужа, всегда говорит, что он был мерзавцем, это закон психологии. Конечно, нельзя заведомо считать, что революционные историки врут, но ожидать от них в этом вопросе объективности было бы наивностью. Давайте же порассуждаем самостоятельно.

Нам говорили: царизм лежал на пути нашего прогресса, как сгнившая колода, поэтому пришлось сбросить его в канаву истории. Если так, то после того, как сбросили, должен был бы начаться головокружительный подъем России во всех областях – хозяйственной, социальной и культурной. Но ни в одной из них подъема на самом деле не было. Знаменитые сравнения показателей СССР с показателями 1913 года мало о чем говорят, так как относятся к тем направлениям, где продвижение вперед было тенденцией времени и обусловливалось не политическим строем, а логикой саморазвития науки и техники. Заявлять, что «в 1960 году у нас было сто быстродействующих ЭВМ, а в 1913-ом ни одной, поэтому да здравствует революция! нечестно, ибо надо сравнивать цифру сто с тем количеством ЭВМ, которое было бы в России, если бы революция не произошла. А экстраполяция данных на 1913 год с учетом тогдашних темпов прироста продукции дала бы для 1960 года не сто ЭВМ, а десять тысяч. Если при большевиках кое-что и было сделано в области индустриализации, то за счет жесточайшей дисциплины (за 20 минут прогула давали срок), широкого применения адского труда заключенных (без него не была бы создана в короткий срок наша атомная промышленность) и ограбления крестьян через организацию колхозов. Но догнать и перегнать Запад, как обещала партия, все равно не удалось, и к восьмидесятым социалистическая система хозяйствования, которой хотели утереть нос царской системе, оказалась настолько неэффективной, что лопнула сама собой.

Возьмем социальную сферу. Здесь показателем крепости и здоровья служит чувство патриотизма, объединяющее граждан в единую нацию, а проявляется оно лучше всего в годину испытаний, когда в родные пределы вторгается враг. Давайте же сравним поведение россиян в Первую отечественную войну и во Вторую. В 1812 году на сторону французов не перешел ни один русский воин, а в 1941-м к немцам перебежало более четырех миллионов наших солдат! Разрекламированный советский патриотизм оказался липой, и чтобы выиграть войну с Гитлером, Сталину пришлось вернуться к испытанному самодержавному патриотизму, восстановив и погоны, и офицерские звания, и суворовские воинские традиции.

О культуре и говорить нечего. Если взять имена самых крупных ее деятелей советского периода, то окажется, что большинство из них сформировались творчески еще до революции. Таковы Горький, Маяковский, Алексей Толстой, Михаил Булгаков, Пришвин, Паустовский, Зощенко, Пастернак, Собинов, Обухова, Прокофьев, Нестеров, Корин, Шаляпин, Дейнека и многие, многие другие. Конечно, были и чисто послереволюционные мастера, но после золотого века девятнадцатого столетия и серебряного века начала двадцатого, они образовали не более чем бронзовый век.

Таким образом, даже самый беглый анализ приводит к выводу, что монархическая форма верховной власти была не такой уж «угнетающей» и «сковывающей». Жизнь нации протекала при ней весьма полнокровно – во всяком случае, полнокровнее, чем при генсеках и Политбюро. В этом убеждают нас упрямые факты.

В общем, и жизненный опыт, и здравый смысл подсказывают нам, что последнее решение должен принимать кто-то один. Конечно, это трудно, но это нужно нации, это род служения народу. Да, шапка Мономаха тяжела, и если их будет много, каждая из них станет легче, но тогда в стране будет базар-развал.

Напомним, что речь идет не о любой власти, а о верховной. Монархия может сочетаться с самым широким народным самоуправлением, с самыми демократическими представительными институтами, с земством и т. п. Чтобы хозяйствование было хорошим, нужно, чтобы в нем принимало участие как можно больше трудовых людей, но главный хозяин должен быть в государстве один, иначе получим бесхозяйственность в стратегии. Поэтому даже абсолютизм, какой был во Франции при Людовике XIV («государство – это я»), и сильная президентская власть, как в сегодняшней Бразилии, все-таки лучше власти хунты или безвластия, именуемого «демократией». Но мы говорим здесь не о власти вообще, а о той ее форме, которая существовала в России и называлась царизмом. А царизм, помимо того что это была обычная единоличная верховная власть, обладал специфической особенностью, выгодно отличавшей его от других монархических систем.

Дело в том, что царь на Руси, строго говоря, не был таким лицом, которое не должно ни перед кем отчитываться, и в этом смысле не был «верховным» правителем. Он отчитывался перед Богом, который и являлся подлинным носителем высшей власти. Судьбами России, как считали наши предки, распоряжался Сам Господь, и все, что в ней происходило, происходило по Его промыслу, по Его смотрению или по Его попущению. Статус царя был, в сущности, статусом наместника. Это можно пояснить с помощью аналогии. В середине XIX века граф Воронцов был наместником царя Николая Первого на Кавказе. Что это означало? Правителем Кавказа являлся царь, но поскольку он находился в Санкт-Петербурге и потому никак не мог находиться в Тифлисе, то он поставил на свое место (отсюда и название) графа Воронцова, распоряжающегося там от его имени и по его указаниям. Послушание Воронцову было послушанием царю, и почести, ему воздаваемые, были также почестями, воздаваемыми в его лице царю. А теперь поднимемся на ступень выше. Истинным властелином России был Бог (недаром в ектении молятся о «богохранимой стране Российской»), но поскольку Бог невидим для человека, Он посадил в Санкт-Петербурге вместо Себя царя, так что покорность царю означала покорность Богу, и слава царя была Божьей славой.

Это не совсем то, что абсолютизм, это намного тоньше и разумнее. Во-первых, рвение и исполнительность сановников и царедворцев, являющиеся условиями четкого функционирования государственного аппарата, не могут в этом случае восприниматься как карьеризм или холуйство, ибо пиетет перед дающим приказы царем есть пиетет перед Богом. Это не есть холуйство по той же причине, почему почитание иконы не есть идолопоклонство. Когда мы молимся перед иконой, мы не доске молимся, а тому существу, которое на этой доске изображено, и оно нас слышит. Когда мы благоговеем перед царем, мы благоговеем не перед ним самим, а перед его саном, перед тем вторым миропомазанием, которое он принял один из всех нас и которое сделало его как бы новой иконой.

[…]

Почему же нам так упорно и так долго внушали, что эта система ужасна и реакционна, что мы наконец поверили этому и начали искать что-то лучшее?

Разумеется, именно потому, что она была хорошей и делала Россию жизнеспособной. О достоинствах этой системы знали не только наши предки, но и предки наших врагов, поэтому главным пунктом всей их стратегии было уничтожение царизма. Все антирусские силы – и масоны-декабристы, и народовольцы, и социалисты, и либеральная буржуазия, и большевики – первейшей своей задачей ставили свержение царя, считая, что остальное приложится. И оказались не правы: не стало царя, не стало и Великой России.

Но ведь совершенно ясно, что ни декабристам, ни большевикам, которые были русскими людьми, не было выгодно, чтобы Россия погибла. Значит, за ними стоял кто-то другой, кому это было необходимо. Кто же именно?

За ними стояли те же самые силы, которые стоят сегодня за нашими «демократами», – силы, готовящие свою собственную «монархию». Их монархия должна быть всемирной, поэтому любая национальная монархия стоит им поперек дороги и должна быть уничтожена. А больше всего им мешала русская монархия, как самая сильная, поэтому ее они ненавидели больше всего.

Надо ли произносить имя этой готовящейся мировой монархии? Читатель, наверное, уже догадался: это царство антихриста. «Новый мировой порядок» – лишь зашифрованное наименование его подготовительной фазы, а предотвратить переход этой фазы в окончательную может лишь одна сила: Православное Российское Царство.

Вот и судите сами – осталась ли безвозвратно в истории русская монархия или она сама актуальность.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.