Дюркгейм с капелькой Тарда

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Дюркгейм с капелькой Тарда

Как показывают следующие цитаты из известного пассажа Дюркгейма о роли тотемов в формировании групп, между посредником и проводником существует предельно тонкое различие. Является ли тотем выражением группы, способствует ли он ее сплочению, или же он то, что позволяет группе существовать как группа? Вот как Дюркгейм (1915/1947, р. 230-231,233) подходит к этой проблеме:

О том, что эмблема полезна как объединяющий центр любой группы, говорить излишне. Выражая в материальной форме социальное единство, она делает его для всех очевиднее, и именно по этой причине использование эмблематических символов должно было получить очень быстрое распространение. Более того, эта идея должна спонтанно вырастать из условий жизни сообщества. Ибо эмблема — не просто удобный способ прояснения чувства общества в отношении самого себя: она не служит также формированию самого этого чувства, будучи одним из конституирующих его элементов.

Кроме того, без символов существование социальных чувств было бы ненадежным... Но когда движения, в которых эти чувства выражаются, связываются с чем-то устойчивым, сами чувства тоже становятся более длительными. Эти другие вещи постоянно напоминают о них, пробуждают их—как если бы впервые возбудившая их причина продолжает действовать. Таким образом, системы эмблем, которые необходимы для самосознания общества, не менее необходимы для обеспечения продолжительности этого сознания.

Так что мы должны воздержаться от отношения к этим символам как к простым артефактам, своего рода ярлыкам, навешиваемыми на уже готовые представления, чтобы сделать их более управляемыми: символы—составная часть этих представлений [...]. Единство группы, таким образом, видимо только в коллективной эмблеме, воспроизводящей объект, обозначаемый этим именем. Род, в сущности, это воссоединение индивидов, носящих одно и то же имя и сплотившихся вокруг одного и того же знака. Уберите материализующие его имя и знак,—и род уже непредставим.

Что касается двух из очень небольшого числа технических терминов, необходимых мне в этой вводной книге, то существует огромная разница, рассматриваются ли средства, порождающие социальное, как проводники или как посредники. Поначалу расхождение кажется незначительным, но впоследствии оно приведет нас на разные территории. Конечно, это различие полностью раскроется только к концу книги,—если читатель достаточно терпелив, чтобы до него дойти! Но мы должны попытаться уяснить себе его как можно раньше, поскольку оно все время будет служить для нас своеобразным паролем.

В моей терминологии «проводник» (intermediary) — это то, что переносит (transport) значение или силу, не преобразуя их: определения его входов достаточно для определения его выходов. В отношении всех практических целей проводник может выступать не просто как черный ящик, но как черный ящик, принимаемый за единицу, даже если внутри он состоит из множества частей. Посредник же не может рассматриваться просто как единица; он может приниматься за единицу, за ноль, за некоторое количество или за бесконечное множество. Исходя из того, что имеется на входе посредника, никогда нельзя предвидеть, что будет на выходе; необходимо каждый раз учитывать специфику посредника[32]. Посредники преобразуют, переводят, искажают и изменяют передаваемые ими значения или их элементы. Вне зависимости от того, насколько сложен по своему устройству проводник, в практических целях его можно рассматривать как одно целое — или даже как вообще ничто, поскольку о нем можно с легкостью забыть. Неважно, насколько простым выглядит посредник,—он может стать комплексным: он может уводить нас в разные стороны, и соответственно будут меняться все противоречащие друг другу объяснения его роли. Удачным примером сложного проводника может служить хорошо работающий компьютер, тогда как обычный разговор может превратиться в комплексную цепь посредников, где страсти, мнения и позиции постоянно разветвляются. Но если компьютер сломается, он может стать до ужаса комплексным посредником, а в высшей степени сложная индикаторная панель во время академической конференции способна стать абсолютно предсказуемым и бесперебойным проводником, с неукоснительной точностью передающим решение, принятое где-то в другом месте[33]. Как мы постепенно поймем, именно эта постоянная неопределенность по поводу внутренней природы вещей — ведут ли они себя как посредники или как доводчики — является источником всех других неопределенностей, которые мы будем последовательно рассматривать.

Теперь, когда это определение встало на свое место, мы можем видеть, что для социологов недостаточно просто признать, что группа создается, «воспроизводится» или «конструируется» с помощью множества средств и выражается с помощью множества инструментов. В самом деле, когда видишь, что большинство социологов называют «конструированием», нет уверенности в том, что они когда-нибудь построили хотя бы хижину, не говоря уже об «обществе» (подробнее об этом позже, см.: с. 88). Подлинное различие между двумя направлениями мысли становится заметным, когда «средства» или «инструменты», используемые в процессе «конструирования», трактуются как посредники, а не как простые проводники. Скажете, что это похоже на попытку расщепить волосок? — верно, но потому, что едва заметное расхождение в направлении между двумя социо-логиями не толще волосинки. В конце концов, физики оказались в состоянии распрощаться с эфиром именно благодаря многократному расщеплению волосков. Хотя это небольшое различие кажется спорным, оно имеет радикальные следствия. Если, к примеру, социальная дифференциация «выражена в» какой-то детали моды или «проецируется на» нее, но сама эта деталь — скажем, сияние шелка вместо нейлона,— интерпретируется как проводник, достоверно передающий определенное социальное значение: «шелк — для высших», «нейлон — для низших»,—то тогда незачем апеллировать к этой детали изготовления. Она используется чисто в иллюстративных целях. Социальная дифференциация между высшими и низшими будет существовать в любом случае и независимо от химических различий между шелком и нейлоном; она всего лишь «представлена» или «отражена» в детали одежды, остающейся совершенно безразличной к ее структуре. Если же, наоборот, различия в химическом составе и технологии производства рассматриваются как длинный ряд посредников, может оказаться, что без множества трудноуловимых материальных нюансов — различий в восприятии на ощупь, прикосновении, цветовом оттенке, блеске шелка и нейлона — эта социальная дифференциация могла бы вообще не существовать[34]. Именно это бесконечно малое различие между посредниками и проводниками в конечном счете и порождает все искомые различия между двумя типами социологии. В общих чертах, характеризуя этот контраст, можно сказать, что «социологи социального» верят в то, что есть один тип социальных объединений, несколько посредников и множество проводников; с точки зрения ACT не существует предпочтительного типа социальных объединений, а число посредников бесконечно, и если они превращаются в добросовестных проводников, то это не правило, а редкое исключение, объяснение которого требует дополнительного труда — обычно с привлечением даже большего числа посредников![35] Две точки зрения на один и тот же предмет не могут различаться сильнее. Странно видеть, что столь основополагающая интуиция не разделяется социологическим мейнстримом, несмотря на то, что, как я уже говорил, ACT всего лишь переформатирует основные устремления социологии. Возможная причина затянувшегося непризнания сущностного паритета между акторами и социологами, погруженными в разногласия по поводу групп, в том, что социология очень рано была втянута в социальную инженерию. Тут с самого начала было смешение ролей. Решив, что их дело — определять, из чего состоит социальный мир, социологи середины XIX века взяли на себя задачу политиков[36].

Если политика определяется, как мы увидим дальше, как постепенное построение коллективной жизни, то некоторые социологи, устав от революционного периода, нашли способ сократить медленный и болезненный процесс строительства и решили сами отсортировать наиболее подходящие элементы для общества. Проще всего было отказаться от самых экстравагантных и непредсказуемых способов, которыми сами акторы определяли свой «социальный контекст». Социальные теоретики принялись разыгрывать из себя законодателей, весьма поощряемые в этих попытках государством, вовлеченным в решение тяжелой задачи модернизации[37]. К тому же такое поведение могло восприниматься как подтверждение научной креативности, поскольку ученые со времен Канта должны были «конструировать свой объект». Человеческие акторы были низведены до положения простых информантов, всего лишь отвечающих на вопросы социолога, сирень судьи, и тем самым, как предполагалось, создавалась дисциплина столь же научная, как химия или физика[38]. Если бы не это строгое обязательство играть роль законодателей, социологи не ограничили бы первый очевидный источник неопределенности, отрезав все связи с явной и рефлексивной работой собственных методов акторов. Антропологам, имевшим дело с традиционными обществами и потому не столь обязанным копировать естественные науки, повезло больше, и они позволили своим акторам развернуть гораздо более богатый мир. Во многом ACT — это просто попытка предоставить членам современного общества столько же свободы в самоопределении, сколько дают своим акторам этнографы. Если, как я говорю, «мы никогда не были нововременными», социология может, наконец, стать такой же щедрой, как антропология[39].

Я думаю, что мы со своим описанным выше крайне легким инструментарием уже готовы черпать из первого источника неопределенности. Читатели могут начинать наносить на карту те многочисленные противоречащие друг другу способы, посредством которых постоянно пробуждаются к жизни, стираются, распределяются и снова локализуются социальные объединения. По научным, политическим и даже моральным причинам принципиально важно, чтобы исследователи не определяли изначально, и встав на место акторов, из каких строительных блоков составлен социальный мир. Конечно, это горький урок, но это и мощный способ перевернуть политический порыв, вызывающий зуд у очень многих представителей критической социологии. Возможно, пора перевернуть обратно с головы на ноги известную цитату Маркса: «Социологи лишь разными способами изменяли мир; дело заключается в том, чтобы его проинтерпретировать». Но для того, чтобы его проинтерпретировать, необходимо отказаться от странной идеи, что все языки переводимы в уже установленный жаргон социального. Важность такой предварительной подготовки определяется тем, что, как мы увидим в следующей главе, социальные объединения могут состоять из нечеловеческих связей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.