В публичном пространстве Москвы

В публичном пространстве Москвы

События описываемого периода имели очень существенное пространственное измерение. Они не просто происходили в Москве – они разворачивались в топографических обстоятельствах, которые заданы планировкой Москвы, но также ее социальной историей, социальной экологией.

Обратим внимание, что движение протестантов не было никак связано с местожительством участников. Кто в каком районе Москвы живет, не было важно. Не было важно и то, кто где работает или учится и какие вообще есть в городе производства, учреждения и вузы, где они расположены. Иными словами, селитебная и производственно-экономическая структура города не были актуализированы в ходе митингов. То есть они не были ни известным из истории других стран восстанием бедных кварталов против богатых, ни возмущением окраин против центра, рабочих районов – против буржуазных. Не были эти митинги, наконец, и студенческим бунтом против истеблишмента. Но если брать отечественную историю, то было, наверное, известное сходство с печальной памяти демонстрациями 9 января 1905 года в Петербурге, с событиями в Новочеркасске – и были, конечно, опасения, что власть вновь не найдет иного ответа, кроме кровавого. Обилие людей в форме, кружение вертолетов над головой провоцировали именно такие ассоциации. Но если говорить о событиях в Москве, то ни баррикады 1905-го на Пресне, ни баррикады вокруг Белого дома в 1991-м или вокруг Моссовета в 1993-м не были прототипом для описываемых событий с точки зрения пространственной структуры. В какой-то мере пространственным прецедентом для них были массовые демонстрации в поддержку Ельцина – недаром именно их вспоминали ветераны демократического движения, подсчитывая, насколько нынешние митинги малочисленнее. Цель тех демонстраций была та же – показать волю народа Кремлю.

На триумфальной демонстрации в 1993 году несли гигантскую ленту-триколор. Она придавала структуру шествию. Это оказалось таким сильным воспоминанием, что и теперь основные отряды нынешнего массового движения точно так же вышли с лентами – одни с белой, другие с желто-черной.

Говоря о прецедентах, нельзя, конечно, не вспомнить и регулярные массовые «демонстрации трудящихся» в Москве 7 ноября и 1 мая. Сегодня, благодаря нараставшей от митинга к митингу активности левых с их пристрастием к красным флагам, благодаря попыткам организовать движение колоннами и стремлением самих колонн обозначать себя транспарантами («МГУ», «МВТУ», «Долгопрудный» и т. п.), митинги протеста внешне все больше напоминали советские массовые демонстрации. Конечно, еще ближе к советским прототипам были манифестации на Поклонной. Это естественно, поскольку и способы организации (по разнарядке от предприятий, с централизованной раздачей флагов и транспарантов), и, главное, цели – продемонстрировать лояльность высшей власти – были такими же, как в советские времена.

Акции протеста и ответные акции властей работали только с двумя функциями города: с городом как публичным пространством и как местом пребывания федеральных властей. В качестве публичных мест использовались прежде всего те, которые для этого прямо предназначены, то есть бульвары. Но по старой (еще советской) традиции в публичные пешеходные зоны были на время превращены улицы и площади, по которым проходили шествия и ралли. Казалось, что на время митингов Москва превращалась в сцену, на которой действуют только две силы – общество и власть. Общество было представлено манифестантами, власть – полицией (зримо), но и незримое присутствие духа Кремля тоже отчетливо ощущалось.

Очень существенно, что московская уличная сеть исторически складывалась как радиально-кольцевая. Радиусы – это направления, по которым страна управлялась из центра, это траектории для движения от центра и к нему. Кольца – это стены, укрепления, которые можно использовать как препятствия для радиального движения. Сейчас почти все они срыты и превращены в дороги, но в свое время Москва защищалась ими от внешнего врага, а совсем недавно – и от населения собственной страны. Когда было построено последнее внешнее кольцо – оно уже сразу строилось как окружная автодорога, – оно стало границей города, и режим прописки запрещал иногородним постоянно жить в ее пределах. За пределами кольца-границы селиться до поры было можно.

К сегодняшнему дню уцелело только одно кольцевое укрепление – кремлевская стена (фрагменты китайгородской стены не в счет). Слово «кремль» и значит «крепость». Эта крепость в самом центре столицы – а значит, и державы в целом – продолжает стоять. Белый дом, хоть и пережил обстрел и штурм, остается всего лишь домом. А Кремль – это не здание, синонимы этого слова – укрепление, тын, забор. И политическая борьба в России – это борьба за Кремль. Сегодня эта метафора наполнилась конкретным политическим смыслом: политические акции, которые мы наблюдаем на улицах и площадях города, в общем, имеют в виду продвижение протестующих в направлении к центру власти по радиальным улицам города. Лозунг «Возьмем Кремль!» или «Возьмем Кремль в кольцо!» звучал на митингах. Надо понимать, что для какой-то части протестующих лозунг имел прямой смысл: захват власти и изгнание из Кремля его обитателей. Ясно, что именно такого развития событий опасаются последние.

Но представляется, что большинство участников акций и сочувствующих им подобную цель перед собой не ставят или не ощущают ее как важную и главную. Для них важнее «открыть» Кремль, лишить его ореола сакральности, которым он окружен как место пребывания сакральной власти. Недаром в эти дни часто вспоминали, что до революции «через Кремль извозчики ездили».

Мы хотим подчеркнуть, что московские массовые выступления, начавшись как политические, по ходу развития, от акции к акции, все более приобретали также и социальное звучание. Москвичи, осознавшие себя как члены одного общества, как граждане одного города, все чаще начали предъявлять права на этот город. Тот факт, что Кремль не вполне принадлежит Москве, а принадлежит федеральной власти, что это территория не для горожан, а для властителей, что горожан туда пускают лишь как гостей и посетителей, вдруг стал важным.

Помимо Кремля есть в Москве и другое сакральное место – Красная площадь. Ее в свое время выбрали местом протеста те немногие, кто вышел в 1968 году протестовать против вторжения в Чехословакию. Именно там впоследствии не раз пытались провести различные акции и другие одиночки. Боязнь повторения этих акций вынудила власть более десяти лет круглосуточно держать на Красной площади дежурный наряд милиции в машине с включенным мотором.

По Красной площади проходили массовые демонстрации 1 мая и 7 ноября – и площадь была целью и кульминацией этих демонстраций. После прохода по площади демонстрантам из организованных колонн разрешалось расходиться. До поры никаких массовых мероприятий, помимо парадов и демонстраций, на Красной площади не допускалось: поддерживалась сакральность места и его торжественный амбианс. В последние годы, напротив, площадь стали активно использовать для массовых развлечений, проводятся на ней и демонстрации по образцу советских. Однако для демонстраций протеста, о которых идет речь, для демонстраций, которые власть сочла действительно опасными для себя, Красную площадь никто организаторам не предлагал. Да и они, насколько известно, на нее не посягали. Здесь можно видеть нечто вроде консенсуса: все понимали, что для власти допустить такое – это слишком.

Когда власти торгуются с организаторами протестных акций, то видно, что они, во-первых, хотят как можно дальше отбросить манифестантов от Кремля – и расстояние от центра, на котором удается договориться сторонам, становится показателем соотношения сил. Во-вторых, видно стремление власти по возможности отодвинуть демонстрантов туда, где не работает символическая пространственная структура радиусов и колец – в Лужники, на набережные, на Поклонную…

Не раз за этот период принималось и компромиссное решение: перевести движение из радиального в кольцевое, пустить шествие Бульварным кольцом, не давая ему при этом приближаться к центру, а потом на проспекте Сахарова и вовсе его развернуть, направив радиально, но уже прочь от центра. Эти траектории вроде бы заметны только с вертолета, но на самом деле всеми участниками вполне ощущаются. Городское пространство любого города анизотропно, различные его элементы по-разному ценностно заряжены. В Москве истинные горожане, москвичи всегда чувствуют, пусть безотчетно, идут они к центру, или от центра, или по кольцу. Это особенно существенно в исторической части города.

Интересно наблюдать, как заработали Садовое и Бульварное кольца. Как уже говорилось, эти трассы проложены на месте бывших городских стен, то есть мест осады и защиты. Бульварное кольцо было отмечено еще самым первым «Митингом гласности», который Александр Есенин-Вольпин и другие правозащитники провели в 1965 году на Пушкинской площади. С тех пор Пушкинская и стала записным местом протеста. Стоит добавить, что эта площадь не просто часть Бульварного кольца – она находится на главном московском радиусе, устремленном прямо к Кремлю. Улица Горького была главным советским церемониальным проспектом: по ней проходили парады и демонстрации, по ней проезжали важные кортежи с правительственного аэродрома Тушино, а затем – из первого международного аэропорта Шереметьево.

Более дальним подступом к центру, местом регулярных стычек атакующих власть и обороняющих ее стала Триумфальная площадь, на которой проходили одна за другой акции «Стратегии-31». Она также расположена и на кольце, и на главном радиусе Москвы.

Далее московские кольца приобрели в ходе протестных акций сложные и очень интересные функции. На Садовом кольце дважды проводились мероприятия, которые должны были по замыслу организаторов показать власти, что ее взяли в кольцо. В первый раз это было кольцо автомобилей, во второй – кольцо людей. Но помимо прямого политического смысла эти акции обрели мощное социальное значение – они стали пластическим выражением солидарности городского сообщества. Мало того, что это была солидарность водителей-единомышленников, образовавших колонну из тысяч машин с различными знаками белого цвета, мало того, что это была солидарность тысяч москвичей, взявшихся за руки и образовавших живое кольцо на 12-километровом Садовом кольце – в обоих случаях это была еще совершенно не характерная для Москвы солидарность пешеходов и автомобилистов. Когда по Садовому ехали автомобили, декорированные чем-нибудь белым, с тротуаров их белыми платками, белыми цветами, плакатами приветствовали пешеходы. Кто-то из этих людей специально пришел, зная об акции, кто-то оказался в этот час на Кольце по своим делам, но и те и другие посылали знаки поддержки. А из проезжающих мимо машин им махали, кричали, гудели в ответ.

Трудно подсчитать, сколько тысяч фотографий и видеозаписей сделали стоящие и едущие. Меж тем это очень важная часть процессов, которые идут сегодня в городском сообществе и российском обществе в целом. Становится массовым рефлексом – увидев интересное, снять и выложить это в Интернет. А эти визуальные свидетельства, в свою очередь, порождают новую реальность, и можно сказать, что именно эта реальность становится исходной для суждений о жизни. Ведь она состоит исключительно из интересного, то есть важного для всех. И поэтому ей пристало называться социальной реальностью.

Московские митинги, безусловно, стали такой реальностью. Они запечатлены на фото и видео тысячами профессионалов, будь то профессионалы госбезопасности или профессиональные журналисты. Эта история документирована как никакая иная, и однажды это сыграет свою роль. Но съемка, которую непрерывно вели на митингах сами их участники, важна и в другом смысле: вне зависимости от того, кто кого снимал, сам этот процесс фиксации, дублирующий зрение и память, указал на важнейшую социальную функцию акций протеста. Мы о ней уже говорили: это функция взаимопредъявления различных групп городского общества. Участники предъявляли сочиненные и нарисованные ими плакаты, лозунги, маски и пр. Адресатами этих высказываний теоретически могли быть властные персоны, но на самом деле это сограждане обращались друг к другу. Цепочки людей и вереницы машин явились на Садовом кольце для того, чтобы показать себя друг другу и поддержать друг друга. И фото/видео, которые там снимались «на память» и становились не просто документом, а овеществленной симпатией, изъявлением приязни, жестом привета – таким же, как взмах белого платка.

Кольцевая структура Москвы сработала еще раз, когда активисты протеста придумали акцию новой формы – прогулку по бульварам. Замысел «прогулок с писателями», сам по себе многосложный, в очередной раз доказал, что в России литератор больше чем литератор и что интеллигенция и интеллигентность суть главные силы сопротивления бюрократии. Этот замысел реализовался на публичных пространствах Москвы, имеющих кольцевую форму. Это важно, среди прочего, потому, что подчеркивает внутреннюю ценность движения как такового, прогулки, фланирования: ведь у «кольцевой» прогулки нет внешней цели – дойти от… и до… В данном случае задуманная организаторами игра соединяла легкомысленность прогулки и мужественное намерение отстаивать свое право на свободу и на свой город. И бульвары помогали наиболее остро предъявить этот контраст, сделать его политическим жестом.

Именно бульвары как пространства по преимуществу публичные стали площадкой для еще одной серьезнейшей игры – «Оккупай Абай». Большие митинги декабря 2011 года продемонстрировали способность москвичей к самоорганизации. Между 10 и 24 декабря, за четырнадцать дней, с нуля была создана система финансирования этих мероприятий. Была сочинена и обеспечена вся логистика и техподдержка. Родились органы самоуправления, счастливым образом не имевшие родовых признаков прежних организационных форм. Они заседали без председателя, они договаривались, несмотря на все различия участников и все попытки их поссорить. Стоит сравнить «декабристов» 2011 года с декабристами 1825-го: там были тайные общества, готовившие насильственное изменение строя, а здесь – общество открытое, действующее принципиально ненасильственными методами. С этого просто надо начинать новый том истории российского общественного движения! Даже диссиденты были все-таки людьми конспирирующимися, пусть и вынужденно. Организаторы же сегодняшних митингов показали: всё, мы уже на следующей ступени, мы в прямом открытом эфире с веб-трансляцией.

Лагерь на бульваре продемонстрировал еще один пример самоорганизации. Спонтанно образовавшаяся коммуна с переменным составом участников успешно решала все вопросы – от хозяйственных до политических. Когда-то, в 1930-е годы мир дивился, что в так называемом ледовом лагере Шмидта, возникшем на дрейфующей арктической льдине после гибели парохода «Челюскин», десятки людей жили в ситуации ежеминутной смертельной опасности, однако читали друг другу лекции по вопросам науки и политики. Такие же лекции читались в лагере на бульваре, в ситуации ежеминутного ожидания полицейского штурма, арестов и т. п. И если в лагере на льдине был установлен естественный для советского общества тех лет порядок единоначалия, то в лагере на бульваре установилось принципиальное безначалие, коллективное самоуправление. И это нам показывает, как хочет и как могло бы жить современное российское общество.

Вот почему этот вроде бы безобидный лагерь-коммуну власти не могли терпеть. Это военная логика тех времен, когда у стен крепости раскидывался полевой лагерь осаждающих. Кремль-крепость не может быть спокоен, когда кто-то под его стенами гуляет как хочет или даже ночует в спальном мешке. И обе стороны это понимают. Присмотримся, каким образом действуют противники здесь и в иных ситуациях протеста и противодействия ему. Одна сторона пытается захватить те или иные места в городе, сделав их территорией городской свободы, другая же пытается лишить эти места городского общественного значения. Триумфальная площадь огорожена забором, там нельзя ходить, это место дезурбанизовано, исключено из городской ткани. Делались попытки закрыть Чистопрудный бульвар, руками коммунальщиков выключить эту часть из города, как если бы ее вовсе не было. Вспомним прецедент, который создал не кто иной, как демократ Ельцин, когда стал властителем в Кремле. Он поспешил уничтожить Манежную площадь – главную городскую площадку для митингов. Ведь в те времена Красная площадь была церемониальным пространством власти, но Манежная – нашим, городским пространством. И вот ее уничтожили, сделали местом для прогулок гостей столицы. Заодно Церетели восстановил ров под крепостной стеной. Вроде бы сказочная, шуточная защита – но все-таки ров с водой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.