II. Православный подвиг и культура: исторический опыт отношений

II. Православный подвиг и культура: исторический опыт отношений

Византийский этап

Как ясно из сказанного, исходным условием и необходимой предпосылкой Исихастского культурного проекта является развитие рефлексивных измерений аскетической традиции: решая задачи интерпретации и оценки опыта, наблюдения и контроля процессов в сознании и, в целом, направленного и отрефлектированного самоизменения человека, – традиция приобретает культуротворческие потенции. В истории исихастской традиции, таким созданием предпосылок стал период так наз. Синайского исихазма 7-10 вв. [1] , о котором до сих пор слишком мало еще известно. Синайский исихазм можно считать своего рода залогом, а равно и прологом, предысторией Исихастского культурного проекта, Действительным же его началом, этапом, дающим серьезные основания говорить о реальности проекта, явилось исихастское Возрождение, которое зачинается в конце 13 в. и обрывается крушением Византии.

Феномен Исихастского Возрождения дает нам возможность наблюдать как бы постепенное расширение, экспансию воздействий исихастской традиции - выход этих воздействий последовательно во все более широкие сферы социокультурного пространства. В этом выходе исихазма вовне, за внутренние пределы традиции, подобных концентрических сфер выделяется три: во-первых, сфера самой традиции, где еще шли существенные завершающие шаги ее самоосмысления; во-вторых, сфера церковной жизни; и наконец, сфера жизни византийского общества в целом.

Центральный исторический эпизод Исихастского Возрождения, так называемые Исихастские споры, послужил окончательному формированию исихазма, в том числе, и в его интеллектуальных аспектах. Полемика о природе световых созерцаний в исихастской практике кардинально углубила понимание высших ступеней этой практики, где все явственней проявляется преображающее и обоживающее действие благодати. Осмысливая опыт этих ступеней, мысль подвижников должна была давать ему богословскую оценку, и в возникавшем тесном союзе аскетики с догматикой и с отеческим Преданием создавалось богословие нетварных Божественных энергий и складывалось то, что в современном православном богословии получило название «Паламитский синтез». Его выражением является не только богословие самого Паламы, но, наряду с ним, и Томос Поместного Собора 1351 г., одобривший это богословие, и творения других исихастских учителей и богословов эпохи, таких как свв. Григорий Синаит, Филофей Коккин или Николай Кавасила.

Паламитский синтез, заключающий в себе соединение аскетического и догматико-богословского дискурсов, уже представляет собой выход исихазма в более широкую сферу церковного бытия. Но, когда исихастская практика была соборно признана истинным осуществлением христоцентрического Богообщения, а потому и истинным ядром православной духовности, - это признание привело к многообразным переменам, которые выражали внедрение исихастского влияния во все главные сферы церковной жизни. Богословие было лишь одной из таких сфер. Перемены были заметны и в сфере личного благочестия, религиозного поведения, где ориентиром служили исихастская молитва и исихастская жизнь, и в сфере богослужения, где было создано «Постническое, или Скитское исследование», с крупными переделками и дополнениями многих служб [2] . Специалисты прослеживают изменения и в стиле церковного управления, церковной организации; и т.д.

Но важнее всего для нашей темы - распространение исихастского влияния на жизнь всего византийского общества, включая и его культуру. Факт такого распространения, как и его необычайный масштаб, совершенно неоспоримы; влияние исихазма в этот уникальный период коснулось действительно всех сторон византийской жизни - не только религии и культуры, но также и социальной, государственно-политической, даже военной сферы. Однако в оценке характера влияний наука до сих пор не пришла к единству. Старые школы либерально-позитивистской науки создали прочную традицию, в которой монашество и аскетизм третировались и разоблачались как антикультурные, враждебные культуре явления; в частности, трактовка византийской культуры выдвигала в центр оппозицию Исихазм - Гуманизм. Уже из нашей характеристики исихазма, вскрывающей его культуротворческие потенции, ясно, что эти позиции требуют коренного пересмотра, и он постепенно происходит (хотя надо учитывать и то, что за старыми позициями - не только силы инерции и идеологии, но также и определенный исторический материал).

Корректная позиция должна зафиксировать и признать, что исихазм несет в себе несомненные стимулы интеллектуального и культурного развития, и эти стимулы в определенной мере действовали, проявляли себя в Исихастском Возрождении. Сначала на чисто практическом, функциональном уровне, но затем продвигаясь и к продумыванию, исихазм создавал собственную науку о сознании, антропологию, эпистемологию, даже герменевтику. Постепенно сопряженная с ним интеллектуальная проблематика получала выход, и не столь малая ее часть нашла отражение в обширнейшей исихастской литературе, рожденной в эпоху Споров. Освещение этой проблематики, как правило, было оригинальным, прочно основанным на опыте; и в целом, мы можем сделать вывод, что мысль Исихастского Возрождения несла в себе зерна некоторой новой парадигмы познания и культуры: парадигмы, базирующейся на исихастском опыте и развертывающей дисциплинарные дискурсы, отправляясь от исихастского образа человека. Имея в своей основе Паламитский синтез, такая парадигма должна сопрягать опыт и богословие; и потому она является альтернативной по отношению к секуляризованной культурной парадигме Нового Времени.

Как видим, намечавшаяся в истории парадигма вполне отвечает тому образу, который описан выше в качестве Исихастского культурного проекта. Поэтому Проект не является простой утопией - Исихастское Возрождение демонстрирует начатки его реализации. С другой стороны, помимо этих начатков, он так и не стал реальностью. Исихастское Возрождение было оборвано крушением Византии, и навсегда открытым будет вопрос о том, сумело ли бы оно воплотить Проект, не будь этого крушения.