СТРЕЛА ПОЗНАНИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

СТРЕЛА ПОЗНАНИЯ

(набросок естественноисторической гносеологии)

Будет и мой черед —

Чую размах крыла.

Так — но куда уйдет

Мысли живой стрела?

О. Мандельштам

§ 1. Ритм истории — сцепления и кристаллизации (которые и есть историческое в познании), накопление «невидимых следствий» (назовем это «непрерывным действием» с соответствующим понятием «невозможного»), направленность (случайная) истории («река времени») и вырывание (назовем его «свободным действием») из потока (дело в том, что непрерывность — спекулятивна, а вхождение в сознательную жизнь — дискретно и пульсационно), высвобождение из сцеплений и кристаллизации — через «нуль» (высвободить, развязать и зацепить, завязать иначе, но только через нулевую позицию). Ср. с галилеевской проблемой приливов — яркий случай неразвязанного сцепления. Сцепление, ставшее культурной нормой, и есть «парадигма».

§ 2. Деструкция-реконструкция понимания = причина и механизм научных революций (то есть не открытие нового является мотивом применения термина «революция»).

§ 3. Имеем, с одной стороны, формы-сущности, с другой — тела понимания, вместе = индивиды (монады), вернее, сверхиндивиды (поскольку речь идет о воспроизводстве деятельности, а не передаче знаний; в пространстве деятельности связи располагаются иначе и абстракции другие). Проявлением их жизни является наша мысль, наши мысли. То есть познание нами чего-то есть познавательный эффект их действия, их жизненно-рабочий эффект. Этот эффект и есть человеческое познание как состояние, сами же они живут космической жизнью, жизнью в сфере (с которой единственно реальные психические силы субъектов находятся в сложном структурном единстве); то есть они порождают этот эффект на стороне субъекта, и задача истории — в реконструкции и исследовании их естественной жизни, а не в выстраивании в линию отдельно взятых эффектов (или выстраивании линии из этих эффектов), линию непрерывного реального хронологического времени.

После революции (с соответствующей перестройкой и изменением субъекта — не эмпирического) этих существ больше нет, но не в том смысле, что они умерли и распались как наглядно и физически описуемые в этой смерти; и если сейчас — другие существа, то не в том смысле, что они родились. В сферическом континууме «бытия =сознания» нет изменений в смысле рождения и смерти, все есть.

§ 4. Внутри индивидов, монад-гармоний, ритмы, уравновешивающие (на пределе) мысленные неизбежности или невозможности, которые индуцируются деятельностью, то есть активным присутствием познающего существа в мире, который по эту сторону предстает ему как спектакль (то есть внутри-монадическое развитие, внутри одной пульсации). И это целое опрокидывается на любую часть, любую частную область (философия — типичный пример). Уравновешивание целого (поскольку части его неминуемо разлаживаются деятельностью) осуществляется предельными представлениями и развитием «тела понимания» (например, представление «всеобщего индивида» в классической философии). Работа идет на сохранение мыслимости (то есть фактически «тела») в условиях неизбежностей. Тело должно быть… и оно будет (как жизненная форма, разрешающая приведенные в действие силы)! И мы вынуждены восходить по дереву эволюции, раз уж от воссоздания зависим (то есть от «замкнутого времени»). То есть выходим инооснованием (как бы заново начиная весь мир на месте). Ср. с возможностью предсказания, (с другой стороны, в условия, требующие революции, очевидно, входит распадение «тел понимания»). Нечто вроде «коллапсированного» тела — отключенное топологическое пространство независимой сингулярности, «исторического события» («связалось один и только один раз»), своим сверхуплотнением дающее весь мир и «самосогласующий» многообразие пучок топоса (в отличие от того же самого в повторяющемся, массовом ряду). Мысленная неизбежность разрешается изобретением и развитием формы.

А возможная мыслимость есть реализация изобретенной формы. То есть создание особой, самостоятельной реальности, организованной дополнением, усилением, уплотнением, независимой гомогенизацией, физическим укоренением телесных «органов» — в свете формы.

Изобретение формы и ее реализация есть бытийно- личностный эксперимент (чтобы не сказать «мысленный эксперимент»)[2].

В смысле вышесказанного познание есть область формотворчества. Оно додумывание уже мыслимого посредством изобретения и реализации формы, посредством совершенно материальной, предметной, «телесной» экспликации ее возможностей и неизбежных связок. (Но для этого прошлое надо освободить). Поэтому есть тела умные и глупые, есть тела обезумевшие и есть тела неудачные. Ср. с положением: только развитием мы можем извлечь то, что есть.

Формы, как монады-индивиды. Монады упорядочивают мир, то есть упорядочивают его своими рождениями — без предположенного уже наличного и предданного порядка. Должно происходить развитие (то есть телесно развернуться монада), чтобы предметные изменения и новые флуктуации, «возмущения» были интеллигибельны (то есть ими нужно овладеть телом, а для этого — избыточность и амплификация, совпадающая с созданием топоса, впервые позволяющем введение абстракции бесконечности или «эпистемологически далекого» и, тем самым, двуединства — как первичного факта человеческого интеллекта). Это заставляет предположить (и так рассматривать обыденно констатируемое «развитие», «эволюцию», «появление новых видов») процесс введения в «мир» через такие формы, через выполнение в них проработанных ими индивидуально-психических механизмов, строящих таким образом свое тело (структура глаза и его появление есть выполняемая зримость «мира»)[3]. В этом смысле высказывание «F = mа» не есть сообщение, передающее свое содержание в смысле человеческой проработки и воспроизводства данного познавательного состояния, воспроизводства и повторения предметной ситуации проявления изучаемых свойств и отношений, физических сущностей (одно дело — передача ситуации или «научного предмета» в моем смысле слова, то есть жизни в монаде, другое дело — передача только языковыми средствами, однозначными определениями понятий). Такого рода сообщения — побочный, вторичный (или в накрывающем аналитическом пространстве формулируемый) продукт первичной символической сознательной жизни и ее передачи, сохранения и воспроизводства в массе человеческого материала и его реактивных участии в потоке физических цепей, — жизни, где язык — это сеть=язык, содержащий общение, являющийся его «местом» (а не языком-средством общения), и где речь идет о непрестанном воссоздании себя, тебя, его и «мира» в некотором «месте», «у-топосе» (топос-то состоит из «текстов сознания»). Конструкция, без которой нет «я», мыслящего то, что оно мыслит, порождающая познавательный эффект (на стороне мыслящего). Не-рассудочная конструкция, в отличие от операционно-конструктивных образований в пространстве 3-х прилеганий (см. определение такого пространства в § 63). Она сама не обязательно должна пониматься (ни «автором», ни другими). Понимают ею, а не ее (создается видимость теории, «теоретической нагруженности», когда это выражаем). И она содержит бесконечные следствия. (Кстати, в отличие от культуры, происходит конструирование в бесконечном и безразмерном). Такая конструкция = возможная культура. Культура есть реализованная (и тем самым мерная, конечная) возможность и, следовательно, уже нечто иное. «Текст» картины есть текст картины; «текст» теории Ньютона не есть «текст» теории Ньютона; живое существо в произведении искусства содержится в рамках его зримой пространственной выделенности, научный же вклад или «научный предмет» — вне изложения. То есть научное произведение не совпадает с искусным предметом, с дискретным изделием. Поэтому и нет статуса «оригиналов».

§ 5. Это положение можно пояснить как гармонии в монаде (различия, напряжения, натяжения, выделяющие ее): закон F = mа есть закон всех F = mа (не связана ли с этим тавтологичность аналитического?). Всякий «порядок», «закон», «смысл» есть «порядок порядка», «закон закона», «смысл смысла»; мы не можем иначе его ни формулировать, ни ухватывать. Мы всегда говорим в терминах знания-закона то, что говорим в них о нем на втором шагу. Это сдвиг в пространстве, в топосе (следовательно, нечто, что не поддается линейному изображению)[4]. То есть извне, «марсианину» (не знающему внутреннего топоса преобразований), это будет непонятно. В действительности, проблемой соответствия являются не отношения знания «А» к объекту А, а отношение структурированного, организованного посредством «А» множества единичных, наблюдаемых A1, A2… An к А (скажем, А будет предельной мыслимостью вариаций A2, А1… Аn) и к «А». Научный предмет («закон» и тому подобное), существование которого состоит в индивидуально, психологически и социально независимой мыслимости (потенциальной или актуальной) его дочерних форм, его множественных экземпляров[5] («законов», «порядков», «смыслов») и который лишь в абстракции логической актуальной бесконечности определяется независимо от возможности построения (задание «истины в себе», «понятия в себе», просчитанного Богом, и лишь экстенсивно бесконечно протяженного готового мира «сущностей»)[6]. Человек не «А» понял, а увидел A1, A2… An глазами «А», то есть размножил «А» в A1, А2… An (бесконечно мало отличные друг от друга)…, a A1, A2… Аn укоренил в «А», что не может произойти натурально, действием природы. Если порядок порядка вещей, то почему не самих вещей? — духовное или божественное начало, поскольку место происхождения пусто; естественно, что жизнь таких предметов и отношение к ним человека окутано мистериями; мистические объекты, содержащиеся в текстах. Знание есть топос (топологическая связность множества, из которой мы можем придавать структуру закону), то есть «вещь», и «единица» его (атом) крупнее точки на линии временной последовательности и не составляется из этой последовательности и ее упорядочивания. И этот топос всегда живет и символически (+ к форме) представлен вещью, которая является одновременно и видимой вещью и пониманием, и порожденной материальностью и внятным смыслом (подобно комплексному числу). Из указанного атома и произошли платоновские «идеи», «формы» (кстати, скрывшие базовое, символическое пространство, исходный сдвиг). То есть свойства указанного топоса разным (и, как правило, натуралистическим) способом осознаются и фиксируются. Мы говорим «топос», потому что внутри неизбежной двушаговости есть различия и напряжения, являющиеся некоторым «материальным» модусом существования, отличным и от жизни, и от мертвой природы, и имеющим пространственно-временные характеристики. (Как говорил Кант, всякое усилие предполагает какое-то его бытие и его пространство и время — есть бытие и трансцендирующего усилия). В нем явления должны быть произведены вторично и повторены на особых условиях (речь идет, конечно, о классе элементов, поскольку никакое эмпирическое событие не бывает дважды). С одной стороны, такие предметы не происходят естественно, являясь, тем самым, «космическим чудом», а с другой стороны, они ведут себя вполне предметно, являются структурной (и структурирующей) конфигурацией в составе космоса. Более того, это организованные структуры, имеющие действия — видимые, наблюдаемые, естественные, хотя и необъяснимые естественными законами (это не мысли, не психологические субстанции, и мы не говорим о них в терминах стоящих за ними волеизъявлений и намерений). То есть они структурируют естественное. «Порядок порядков», сам не порождаясь естественно, порождает, в свою очередь, явления, естественно не возникающие и не идущие, но наблюдаемые физически и, невольно, в материальном модусе рассматриваемые. Преемственность, воспроизводство и себетождественное повторение их в пространстве и времени сосуществующих или меняющихся в последовательности индивидов, наблюдающих единичные, сменяющиеся вещи, уносимых потоком психического времени. (Но эта «себетождественность» особая, непохожая на вещную.) § 5а. К «естественному» действию предметов, неестественных по своему происхождению:

Это понятие тем более необходимо, что (ср. § 102) концептуальная структура — нечто иное, чем каждое отдельное осознанное отношение ее наблюдательных, описательных, изобразительных, вербально определительных и тому подобных элементов к соответствующим им объектам и явлениям, то есть не может производиться восприятием этих последних, или, иначе говоря, она не там, где локально (в непрерывном пространстве) воспринимается эмпирический референт значений. Так, что же — это витающий дух, идеальные нормы и ценности (предполагающие неуловимую «внутреннюю» операцию, совершаемую гомункулусами)? Вырывание из естественного хода вещей, из инерции естественного хода и сцепления причин и действий (включая в естественный ход вещей и нашу психику, нашу чувствительность, культурно механизированные концептуальные и ценностные связки и тому подобное). И в то же время соответствие тому, что фиксируется средствами последней (что предполагает проработку этой чувствительности, ее исторический или расширенный по сравнению с природным характер). Параллельно, рядом, в сдвинутом пространстве или топосе (сдвиг или трансверсалъныи зазор, ecart) — ненаследственная (невстро- енная) система преемственности, преобразований, «памяти», картин, кумуляции, резонансных генераций и передачи связной и согласованной мысли пространством и временем «третьих вещей» (которыми мы чувствуем, воспринимаем и мыслим в смысле возможного синтеза) и отношениями между расслоенными и надстроенными одно на другое многообразиями. Но уже указанное выше соответствие «в точке» основано на топологическом дифференциале.

Ощущение, что «закон» есть топос своих собственных множественных существовании (то есть закон законов, порядок порядков), и выразилось у классиков также в идее некоего «первичного синтеза», «первородного субъекта», «origine» и во введении трансцендентальной рефлексии как своего рода имитации творения (без феноменологического «я могу», «живого» и без выявления структуры сознания, которая, в силу тривиальности полученной топологии, могла растворяться в законах-связях самих вещей, а не выделяться особо в отношении лишь к законам), то есть как уровень над законами, невыразимый в терминах явлений, связываемых законами и одновременно над ними.

Но поскольку действие мира на нас мы должны определять в континууме «бытие-сознание» (а не отдельно в том или другом), то есть фактически с учетом произведенности (повторяющейся непрестанно произведенности) начала, то для нас не будет этих «начальных» представлений, этой первичной основы, первородного субъекта со встроенной в него первородно истинной «почвой» и так далее., где смысл термина «между» сжался в бесплотную точку абстракцией логической бесконечностью, регулирующей выражение истин. Понятие «начала» в абсолютном смысле не имеет здесь места, эмпирический смысл в языке историка имеет лишь интервал, а не начало. Ничто не начально и ничто не первично (если брать сингулярно, а не трансцендентно). Иными словами, понятия «первичный субъект», «одно сознание», «субъект — объект», «тождество бытия и мышления» (как принцип рациональности), «данность», «самосебетождественность», «формализм- интерпретация» и тому подобное принадлежат вторичному, накрывающему пространству (накрывающему в силу макроскопичности всякого фиксируемого и сообщаемого опыта). И, следовательно, они не могут быть первичными понятиями историка знаний или аналитика сознания. То есть (ср. § 40) ни новое во времени (как мысли случиться впереди?), ни культура (что за перенос понятого извне в себя?) не понятны, мистичны, парадоксальны без указания на работу «живых» (третьих) вещей, без независимого постулата монадического воплощения «всего» и воспроизводства (ср. также § 23). Все остальное, что я могу сказать, — простое развитие следствий из этого. Правда, для указанного накрывающего рефлексивного пространства был символ — Сенсориум Деи, который то всплывал, то скрывался. Но это же живая или «живущая вещь». Символ — средствами нашего воображения или сросшегося с твердым монтажным телом артефакта качественно- субъективного состояния выполненная и для нас «понятная» топология; но это живущая вещь, другим своим концом уходящая в сферу в смысле работы «символ и сознание». Символически-телесные описания, живущие в «между», «живые вещи». И, следовательно, мысли, как события или явления (в моем техническом смысле), должны, наоборот, браться как факт, независимый от всего остального мира (ср. § 106), локально, на месте выполняющий (создающий?) законы мира (а не с заходом через трансцендентную перспективу, ее далекое, применительно к чему уже Кант установил антиномии непрерывности), и как содержащий двуединство: содержание в естественно выстраивающемся, натурально производимом ряду (где моменты сознания времени разорваны) и оно же в воспроизводимом ряду (с итерацией мимезиса и артефактами), где «я» (и мир) непрестанно создается, порождается и поддерживается («дополнительно», «независимо») и где моменты времени могут быть соединены, синтезированы. Но лишь живое может создавать живое. Нет ничего, кроме «живых» третьих вещей, что могло бы это делать. На фоне космоса принцип свободного действия как особой активности четко выделен как особый и далее несводимый (как и принцип инерции, принцип жизни и тому подобное) и как постулативно полагаемый с самого начала, чтобы можно было понять его проявления и действия. § 6. Если мы вводим в круг анализа порождающие свойства (а мы их вводим и видим соответствующие зависимости и гармонии в зазоре, высвободившемся свободой и не наглядностью, неразложимой целостностью и завершенностью, что = снятию постулата «понятие знания тавтологически имплицирует, что я знаю то, что думаю, то есть не могу не знать состояние собственного ума»), то (ср. также § 110) мы должны видеть, что их, то есть действий производства мысли структурой, нет и не может быть без различительного протяжения в пространстве и времени (не — непрерывной протяженности в реальном пространстве эмпирических объективируемых воздействий вещей и во времени «настоящего момента» фиксации, сознательной регистрации этих воздействий). Иначе говоря, идея состоит в том, что 1) должна быть временно-пространственно протяженная форма существования и действия знания и сознательного наблюдения, и 2) она должна разрушаться или вырождаться в смысле возможностей движения по отношению к загороженному данным пространством, другому, ушедшему в безразличную область. Тогда есть история (при допущении взаимоисключающей множественности фона свободного изменения). Иначе мы были бы всегда и только ирокезами. Но новое (возникшее из первичной сознательной жизни) снова упакуется, «сгустится» в верхних этажах и потеряет связь со своими источниками происхождения, станет «культурой», ведя к неминуемому вырождению. Таким образом пространство и время нам нужны для представления, изображения особого рода действий производства мысли. Например, при пространственной разделенности нет и не может быть этого «физического» естественного действия (и, следовательно, — понимания, безотносительно к психологии). Формальные условия возможного взаимодействия и называются нами пространством и временем. Там, в объекте, пространство условие действия знания (в смысле отсутствия «физического» действия без топологической сигнальной связности: высказывание о нем или полагание его в мире не имеет смысла), у нас, исследователей, представление его — (различительное) условие знания (о явлениях знания), а не в том смысле, что в языке-объекте мысли как ментально-психические состояния пространственны или содержат в себе пространственные термины. А вот когда уже есть эстезисное пространство-время события (со-бытия) мысли, то уже можем — в зависимости от того, какова конкретно структура и связи, — говорить об историческом времени, о времени объективной истории как реальном времени макродвижения, жизни, развертывания, ритмов, ускорений, задержек и тому подобных эмпирически наблюдаемых обстоятельств.

§ 7. «В мире произошло A», «В мире произошло В» — о мирах и их разнице ничего сказать нельзя. «В мире произошло А, а потом В», «В мире произошло В, а потом снова В» — на этом втором шагу или в этой двушаговости есть (и только тогда есть) мир, о котором можно что-то сказать, и есть разница миров. Ничего не можем сказать о мире, а когда можем, то случилось уже нечто необратимое. Но тогда и «факт»[7] размазан в мир: предметы мира не суть предметы ощущений и представлений, а уже… А раз так, то понятие «данности», «эмпирически имевшего места явления», «чувственно- эмпирических показаний» не может быть первично ясным понятием описания работы ума. Тем более, что случившееся естественно в мире природы воспроизводится и повторяется в мире деятельности (а не непрерывном реальном протяжении сдвинутых вместе аппаратов отражения, отделено от мира поставленных перед ним как зеркало) в силу в принципе экспериментальной ситуации чувствующих и сознающих живых существ. И, следовательно, воспроизводимые с языком, в «между» [нужен тогда принцип неотделимости и допущение скрытых предметных (предметно-деятельностных) механизмов мышления, которые суть тяжелые, «массивные» тела (масса = кривизна) настолько большая, что можно не учитывать, а уложены в точки нулевого объема, хотя собственное время привязано к ним, то есть к конкретной системе (индивидууму), но не к системе координат]. Все, что мы можем сказать о мире, висит в ткани, протянутой между субъектами (то есть все время со сдвигом в топос). Понимательный топос. Пространственно развернутая, предметная книга наших способностей, сущностных сил (ср. § 13). Ткань, сплетающая нас вместе в «божественной среде», в которой развязаны связи из естественного ряда, — в ней нужно создать себя (как бы заново родиться ср. Декарт) и тем как бы заново породить пережитый мир, то есть создать, чтобы испытать, понять, чтобы пережить. Но именно тела, представляющие узлы этой сети, утоплены в «мешочки», в «пазухи», закрытые точками, представительствующими в 3-пространстве (будем так называть пространство 3-х прилеганий, определенное в § 63), которое оказывается нашей сферой-небом, нашей гиперплоскостью, нашим «листом истории». [И мы не видим тела отсчета, подобные «моллюскам» Эйнштейна (с принципом относительности: зависит только от «однажды сделанных» скрытых движений и масс)]. Но на деле лишь особый характер воспроизводства (второго шага) дает длительность, дление, внутри которого может быть познание и его развитие.

§ 8. Пучок понятий-ограничений на хаос: порядокхаос; индивид — многое; внутреннее — внешнее; размазанные «факты» — фон; артефакт (случившееся в мире природы воспроизводится феноменально — двушаговость и материальный монтаж «языка», то есть форма и материя); произведение (в отличие от полезного продукта) с его внутренней, скрытой памятью-хронотопом [речь должна идти об особых предметах и о скрытой памяти их поля сил; мы имеем дело с произведением мысли, а не ячеечным текстом книги и изложения или запечатления в аппарате отражения, и произведение мысли — живое существо, имеющее тело с жизнеподобными чертами и не совпадающее с обозримым сделанным текстом, и эти сверхиндивиды образуют с каждым из нас сложное структурное целое]; познание как преобразование (и творение) — инвариантная мера, которая возникает в самом процессе преобразований, а элементы, на которые членится система (многообразие), — самим членением.

1) Смысл слова «между» (сжатый в точку абстракцией актуальной бесконечности).

2) Смысл слова «многообразие» (то, что мы хотим сказать о первоявлении в смысле его свойств, характеристик и законов, мы можем ухватить и сказать только на втором шагу).

3) Смысл слова «эволюция» (история и разброс А как среда определения и выражения А — выброшенное вперед, чтобы определиться здесь, история как бытие трансцендирующего усилия). (Ср. § 110).

4) Монадичность свободного действия (транснатуральное пространство, то есть непосредственно различительно дан способ производства знаний, но нет трансцендентных предметов; его не наглядность —> наглядность символа; не знание и собрание его предметов, а источник этого знания и собрания, то есть свободное действие в полном виде монадичности: им произведен свой исток (и принцип), и он не требует дополнительного понимания, поскольку сам приводит все в понятный вид).

Повторяю. Не естественный порядок вещей, предваряющий эволюцию и руководящий ею (извне или изнутри), а хаотический мир равно природы и психики, упорядочиваемый самим свободным действием, важнейшим элементом которого являются артефакты, в которые свернуты, сгущены пространство и время, активность, самосознающая (и помнящая) себя «в объективной форме вещи», и которые создают поле сил. Нооген- ным артефактом произведено само «начало», и в этом смысле он не нуждается в дополнительном понимании (что значит отсутствие абсолютного начала). Для систем с сознанием 1) втягивание мира в себя (содержание его частей во внутреннем мире подобных структур), 2) врастание в мир, то есть нахождение вне себя, вне наглядно видимых агентов сознания.

§ 9. В силу завершенности и законченности всякого исторического индивида (выделяющего и экранирующего себя индивидуально как раз неявным и неконтролируемым процессом, дающим внутренние продукты) мы не можем произвольным выбором начальных условий или конечных целей влиять на будущее (и предсказывать его) — оно творится в самом времени как сознании в момент всего целого структуры, как интегральной гармонии формы (проявляющейся, в частности, в ритме и тому подобное) вдвинутых друг в друга и находящих друг на друга событий. Иначе — распад индивида и энтропизация всей среды синтеза, произвольные эмердженции из натурального ряда: в момент t (разделенный с t° «циклом» или единицей ритма) делать то же самое или быть «тем же», что и в момент t°; но как? и это лишь вероятно? Возможность воссоздания своих оснований. Эти узловые точки мер суть ограничения на рефлексивную оп- ределяемость (или доопределяемость) знания. Осторожность в выборе начальных условий известных законов (иначе можно потерять последние и себя). К тому же, эксперимент — земное. Синтез. Это сдвинутое или поперечное по отношению к внешнему непрерывному протяжению в плоскости время (и пространство), топос (и хронос) преобразований как внутренние продукты. Что даст большее содержательное расчленение (и определение) исторического элемента. Оно сдвинуто и по отношению к перспективе внешнего «марсианина» и по отношению к внутреннему миру субъекта. «Черное солнце» внутреннее познавательное пространство и время, «внутреннее» по отношению к… ср. §§ 7, 8, 83,116, 124 (ср. § 63 для определения).

Эта сумка разглажена на плоскости в точку. Развитие («интервал») свернулось в субъекта и не видно взгляду, разглаживающему в плоскость прямого и повторимого опыта (не видно ни стороннему взгляду, ни субъекту; такая «субъективность» не дана, а реконструируется с трудом, то есть объективно). Различие физических (не имеющих внутреннего, изофункциональных по отношению к прилегающему абсолютному пространству и времени) явлений и явлений сознательных позволило построить для первых пространство 3-х прилеганий, без которого нет науки (но породило — в плане критериев научной рациональности — и разрыв между физическими науками и науками о жизни и сознании). Нормальное пространство, накрывающее по отношению ко всем остальным, с действующим в нем операционно-релятивистским принципом (ср. § 118). Определенное по («горизонтальному», линейному) переносу причинной связи, оно трансверсально — сторона монады (то есть скрывает последнюю). Но сохраним идею расслоенных и надстраивающихся многообразии, которая как раз изнутри нормального пространства не формулируется, что и порождает трудности унаследованной теории познания и эпистемологии. Аналитичность и обратимость «больших» (рефлексивных) систем мысли, интеллектуальных структур, сознанием и волей контролируемых. Проекция в точку (и она не имеет объема, ибо он был бы объемом внутреннего и, следовательно, психологическим) «настоящего». Ср. § 118. И мы можем организовывать, управлять через «вложенность» в реальное непрерывное протяжение и последовательность (через перенос причинной связи, проекционное познавательное пространство и тому подобное). Остальное сдвинуто в особую действительность с ее внутренними продуктами, индивидуальными явлениями, элементарными процессами. 3-пространство, в силу которого наука есть одна (и ретроактивно работающая) продуктивная машина. Работающая иллюзия однородного времени, в котором все распределяется дистрибутивно и аддитивно.

§ 9а. Брауэр о переживании «распада жизненных мгновений», разделяемых временем, но могущих снова быть объединенными в некотором «двуединстве» как «первичном факте человеческого интеллекта», лежащем в основе всей математической деятельности». [На моем языке это проблема скрытых условий и посылок воспроизводства деятельности: самообраз деятельности воспроизводства, который и 1) время содержит (синтезирует) и 2) фактор целостности, тотальности (не локальности) по всем точкам-событиям, то есть целое — скрытая предпосылка воспроизводства, и 3) двуединство (= разноприрод- ность объединенных двух)]. Отсюда обращение к «мгновенно прозревающей многообразие связи интуиции, к аналогии, к опыту» (Вейль). Понятие «свободно становящейся последовательности».

Вейль: «Осознание мира, как он приходит к нам от Бога, не может быть достигнуто путем знания, кристаллизованного в отдельных суждениях, имеющих независимое значение и относящихся к определенным фактам. Оно может быть получено только путем знаковой (символической) конструкции». (То есть не в точке, не в позитивно-референтной привязке к вещам, а по (конечной) пространственно-временной области, по символически-вещественному конструктивному пространству. Это для области бытие-сознание, то есть когда берем со включенным в нее мышлением. Воздействия мира должны браться в этом континууме. Соответствие — не одна и та же точка пересечения. Лишь после связности она определяется — в причинной структуре аппарата). Разум есть «свобода в рамках ограничений существования: он открыт в бесконечное. В самом деле. Бог как завершенное бесконечное не может и не будет постигнут им; ни Бог не может проникнуть в человека путем откровения, ни человек не может постичь Бога путем мистического восприятия. Завершенное бесконечное мы можем только выражать в символах. Из этого отношения получает свое полное освящение и достоинство каждый творческий акт человека. Однако только в математике и физике, насколько я могу видеть, знаково-теоретическая конструкция приобретает достаточную основательность для того, чтобы стать убедительной для всякого, чей разум открыт для этих наук». Все решается здесь, мы ничему не служим, не является ступенькой ни чему последующему и не зависимость от последовательного целого здесь на месте реализуем — вот бесконечность и непрерывность (это и вечность во мгновении), ибо это «все» есть многое всей природы. (И снова выходим к абсолютному значению формы, ничего не содержащей). В нем понятое, будучи другим, неотличимо (то есть различимым образом нельзя ничего вставить между) от архе, — это непрерывность. И оно же прерывно, дискретно, то есть берется в целом по конечной области, в силу совершенно иного понятия времени — синтезированного времени-формы (само по себе оно гомогенно, плотно и его нельзя воспринять), момента времени, вынутого из времени как последовательности и квазипро- странственно растянутого, запрокинутого в прошлое и прозревающего предстоящее целостно в момент.

§ 9б. К хронотопической проекции в точку «настоящего» в 3-х прилеганиях:

Одна-единственная непрерывная замкнутая система «сдвинутых в месте», «в одно» голов-аппаратов (с соответствующими постулатами непрерывного и однородного опыта, непрерывного и постоянно действующего сверхэмпирического сознания и тому подобного, эфира поля наблюдения и тому подобного, а также частный вариант принципа относительности, имплицированный в прямом опыте как классе систем отсчета). Она скрывает, что мы имеем дело с процессами, свернутыми и ужатыми в «способности-свойства», «субъект-вмещения», «интенсивности», «действенности» (так же как миром идей, которым оперируем в системе мысли, скрыта качественно- символическая или процессуальная математика) — процессами, избегающими пространственности и временной линейной последовательности. Отсюда невидимая внутренняя история («волновое» бытие трансцендирующего усилия, а не длительность и смена в последовательности, что требует ненаглядных элементов анализа эффекта системности)[8]. И траектории мировые (ср. § 5, 5а, 7). События-предметы помещены в их перспективу. То есть есть связности переносом причинной связи в аппаратах отражения (с «реалистическим» соответствием) и есть связности умов «по сознанию», поддерживаемые структурирующим и конструктивным (а не изображающим и знаково коммуницирующим) текстом независимо от реального канала связи (то есть ноогенной машиной-произведением, артефактом), и где факт топологичности соответствия (то есть соответствия в точке с окрестностью) проявляет себя нетривиально. Так, например, китайцы, чьи космологические представления, как говорит Кун, не исключали изменений на «неизменном» для европейцев небе, «зафиксировали появление множества новых звезд на небе в значительно более ранний период. Кроме того, даже без помощи телескопа китайцы систематически отмечали появление солнечных пятен за несколько столетий до того, как их наблюдали Галилей и его современники». Так где же находится наблюдаемая звезда, то есть точка пересечения? (Ср. §§ 60, 87). Нечто в надприродном ряду есть таковое не в смысле, что оно «духовно», «отражательно» изображает что- то в природном ряду, а что оно структурирует своей конструктивностью, в том числе и в естественном ряду, порождая в нем наблюдаемые явления (явления поведения), чисто натурально тем не менее не объяснимые. Поэтому это бесконечность (трансверсальная) отличная от бесконечности непрерывно замкнутой одной-единственной системы. Будут узлы (пунтуалистские) живых взаимодействий, резко меняющих топологию и выбивающих из пространства преобразований. Вообще-то свободное действие тяготеет 1) к полному действию, 2) к тому, чтобы (версус зависимое возникновение) содержать лишь порожденное внутри себя, на своих собственных основаниях (это последнее и ставит вопрос об особом пространстве генераций и о «третьих вещах» как снимающих различение души и тела и так далее — тем более, что уже в законоподобной структуре опыта с ее стоячим, вертикальным временем мы видели, что топологическая связность или когеренция, не спонтанность начальных условий предполагает пространственно ограниченную область и всегда только для таких областей; а в содержании могут быть бесконечное пространство, идеальные объекты, разведенность физических законов и начальных условий и так далее). Иными словами, «пространство» из-за 1) ненатуральности «данности» (и, напротив, чуждой, инопространст- венной натуральности, если не модулирована), 2) квазиестественности свободного действия (ведь под этим новым принципом работы мы не имеем в виду «дух», действие чистой мысли!): у усилия должно быть какое-то бытие. (Отсюда введение в изучение ума ненаблюдаемых, невидимых объектов, поскольку под «действиями» имеются в виду скрытые движения, их невидимое телоформное бытие, а не акты воли и сознания).

И поскольку транснатурально, то, конечно (ибо натурно-то было бы, по закону языка, одно), разнопространственно (двуединство!), во многих исторических «жизненных» или «живых» пространство-временах. Но — естественно. Вместе — естественноисторически.

§ 9 в. Увидев в мире X, человек не мог бы воссоздать свои основания (в смысле оснований системы мысли), и поэтому он не видит. Следовательно, «видимое» не зависит просто от наличия содержания в мире (как бы ждущего своего понимания) и от усилия чистой мысли и воли, на это содержание направленных. И, следовательно, содержание в мире принадлежит потенцированному бытию, а не просто миру «в себе». Если в связи с признанием X я не могу воспроизвести себя в качестве мыслящего о мире, то X невозможно в мире (оно, следовательно, заслонено «телом понимания» и инопространственно). И, наоборот, признание его вело бы к недопустимому уничтожению системы мысли (ср. стр. о «чувствительности» законо- подобной структуры опыта, о «видим-не видим» (§ 19) и § 153 о «сделанности» органов, о «чувствующих и понимающих, умных телах»). Нужно рассмотреть воздействия мира, поступающие вне постижимой связи, если уж от воссоздания оснований зависим… Резкое изменение топологии (нарушена связность ума с умом, ума с самим собой и ума с миром), например, в экстремумах мы начинаем воспринимать «внутреннее», не обладающее никакой постижимой связью (ср. с понятием «элементов» в древности; вообще здесь заключена какая-то тайна). И находящееся вне микроскопии аппарата отражения. То есть мы никак не присутствуем последним в колебательных движениях молекул мозга. Преобразование и, наоборот, — не преобразование. Мы не можем, в смысле знания, воспринять то, для чего нет пространства преобразований. [Сознанием, макроскопичностью (поскольку мы должны аппарат описывать) его космологического включения мы отгорожены от мириадов миров в нас; но, повторяю, космологическое включение вариативно]. Перескакивание (изменение топологии) с устойчивых уровней содержаний сознания (выбивание пространства преобразований) может все разрушить. (Пространство состояний ведь и есть пространство преобразований иn-мерных представлений). (Ср. с дискретизацией и объема мира и объема субъекта, § 23). Разорванная, провисшая нить циклического воссоздания оснований — бесконечные значения. С другой стороны, такие пространства 1) не одно-единственное, 2) могут сменяться (как Планк был прав, говоря: «Так же, как физический процесс в принципе неотделим от инструмента, посредством которого он измеряется, или от органа чувств, посредством которого он воспринимается, всякая наука в принципе неотделима от ученых, которые ее разрабатывают. И так же, как физик, экспериментально изучающий атомный процесс, меняет его течение тем сильнее, чем больше проникает в подробности, как физиолог, разлагающий живой организм на более тонкие части, повреждает или убивает его, так и философ, исследующий, до какого пункта осязаемо понятен априори смысл научной идеи, тормозит импульс науки к дальнейшему развитию». Физическое познание, то есть выявление предельных оснований и условий возможности категорически формулируется в рефлексии, которая неминуемо упирается в плодотворные, как я говорю, тавтологии как конечное, окончательное, а без них нельзя мыслить: убери их — и хаос, на два порядка ниже). И что, если такая связность, что не будет нашей причинности? Но этот компот мы уже имеем в свойствах целостных проявлений сознательной жизни с ее особой, сложной (и изменяющей) топологией. То есть когда хотим описать нечто, являющееся и моделями понимания (законоподобной структурой опыта) и модулями преобразований («малыми мирами», как, например, канон, золотое сечение, музыкальный инструмент пифагорейцев, производящий только истинные гармонии, пифагорейские же числа и тому подобные) = артефакты (платоновские «души», мои монады или, что то же самое, наши с Сашей [А. М. Пятигорским. — Ред.] структуры сознания в их вещественно-символической части). Самое интересное — это модуль, как он выражен, например, геометрией твердого тела, каноном, золотым сечением, идеальным инструментом и тому подобным.

Мы всегда объективированно рассуждаем об объектах наблюдаемых в оведении выражений мысли, сознании и тому подобном (то есть в нас встроено сидение на двух стульях, мы не можем избавиться от нахождения одновременно в двух мирах — в мире объективированно видимых нами объектов и в мире говоримого чужим сознанием о них, мы никогда последнее не берем прямо), и поэтому в левой части схемы мы говорим, что это — так, в смысле наблюдения извне физических последовательностей явлений. Независимая операция выбора внешних чужому сознанию объектов как его объектов. Всегда наблюдаем независимыми внешними средствами (то есть внешнее задается в независимом виде, известном помимо внутреннего каким-то образом). И, как это ни парадоксально, именно тогда мы не имеем никакого объективного взгляда на сознательные выражения как объект, имеющий историю. При универсальной (а на деле, частной) временной последовательности, «до» и «после» разделены одной и той же точкой фиксированного «настоящего момента» (при наблюдении извне) или пересечения, и все выстраивается в одну линию одного измерения. Но на деле «после» совсем другое (да и «до» тоже, и нет однозначной распределенности последовательности течения от прошлого через настоящее в будущее). И «точка» скрывает пазуху, полость интервала, где помещен научный предмет, начинающий совсем другие цепи и последовательности (научный предмет пространствен и времен, то есть и наша мысль, которая его часть, элемент, и не чистым умом мы познаем). Помещено эмпирическое тело (базовый слой, сторона научного предмета). Прежде всего, не просто это так (на схеме), а нужно, чтобы всегда было понято, известно, схвачено, что «это так». Парменид: «то, что есть, тождественно с мыслью, его узнающей…» То есть это так и «это так» — разные вещи. Дискретное вырывание из физической цепи (логический индивид — лишь на уровне интерпретации и рефлексии, то есть повторения эквивалентом). Акт интерпретации вынимает из физической цепи и ставит в другое, логическое пространство, где свои последовательности и цепи. И может ничего общего не иметь с последовательностью (ячеечной, линейной) принимаемых восприятии единичных объектов и мыслей о них, о которых мы судим в своей, предполагаемой универсальной последовательности. Активные внутренние преобразования, меняющие события и что-то определяющие в структуре законов (то есть физическое содержание уравнений в смысле различного распределения реальных и мнимых смыслов и выбора начальных и краевых условий). Не догадавшись о преобразованиях [и не поняв, что научный предмет составляет с человеком и его живыми состояниями единое (и сложное для анализа) структурное целое, где эти преобразования имеют воспроизводящуюся и повторяющуюся инвариантную меру порядка (но это не преданная группе мера, а возникающая в самом процессе преобразований, вместе с ним), модулирующую и генерирующую бесконечно (в смысле актуалгенеза), с картинами, атомами, скрытой памятью, резонансом (поскольку резонируем в структурах) и так далее], марсианин, например, ничего не поймет в видимых, наблюдаемых поведенческих проявлениях, на деле натурально необъяснимых, естественным воздействием не порождаемых. То есть поскольку монад он не увидит. В качестве знающих X, они — часть (необратимо) мира, в котором имеет место X, и это имеет наблюдаемые следствия, которые для стороннего вселенского наблюдателя были бы поведением (а не знанием и его проявлениями) и которые в то же время природой в физическом смысле не производились бы, то есть не укладывались бы в физические законы поведения мира (например, если бы марсианин мог бы непосредственно снимать показания приборов или получать фотоснимки фантазмов и галлюцинаций в наших органах чувств), представляя неустранимый и несводимый «исторический элемент». И как бы он, зная физические законы, специфицировал начальные условия? (К тому же, эксперимент ведь всегда земное!) Так что, нечто о мире в самом мире (мышление как часть реальности и, следовательно, вне каждого из нас), и настоящая натуральная философия должна уметь брать познания в таком разрезе, то есть фактически составляя континуум и из бытия и из сознания, а не раздельно, где сразу возникал бы вопрос об истине как соответствии отделенному и созерцательно внеположному. Ср. § 39. Для такой философии принцип свободного действия как особой формы активности или генеративных свойств сознательно-деятельных, чувствующих и наблюдающих систем четко выделен (как и принцип самой жизни в биологии, принцип инерции — в изучении мертвой природы и тому подобное) и должен с самого начала приниматься в качестве далее несводимого постулата, с самого начала устанавливающего строй мысли для исследования и понимания конкретных проявлений жизни такого рода систем. Но физическое должно браться лишь так, как оно является частью тела монады, то есть вместе и через генерированное. Континуум «бытие-сознание». То есть на основе двух абстракций: 1) феноменологический сдвиг, 2) порождающие свойства живых сознательно-деятельных систем (с их избыточностью и динамизацией).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.