1. НАУЧНО ОБОСНОВАННЫЙ КОНЕЦ СВЕТА

1. НАУЧНО ОБОСНОВАННЫЙ КОНЕЦ СВЕТА

Братство каменных топоров

Представление о цивилизации появилось еще в XVIII веке, однако по-настоящему в историческую науку его ввел Арнольд Дж. Тойнби¹[1] для обозначения специфических сущностей, через которые выражает себя история.

Этот термин имеет в современном языке три значения.

Во-первых, под «цивилизацией» мы понимаем глобальную общечеловеческую цивилизацию, зародившуюся вместе с первыми социальными отношениями более миллиона лет назад и существующую по настоящее время. Единство этой цивилизации обеспечивается с одной стороны биологическим единством вида хомо сапиенс, имеющим единую генетику, физиологию, психику, а с другой — едиными, по-видимому, универсальными законами происхождения и развития материального мира.

Во-вторых, под «цивилизациями» мы понимаем исторически сложившиеся сверхкультуры, крупные этнические агломерации, обладающие ярко выраженным своеобразием и объединенные общим ментальным полем. Скажем, «китайская цивилизация», «индийская цивилизация», «российская цивилизация», «северо-американская цивилизация». В этом смысле термин «цивилизация» понимал и сам Тойнби, писавший о рождении и гибели подобных социокультурных образований¹. Драматическое взаимодействие их создает сюжет мировой истории.

И, наконец, термином «цивилизация» часто обозначают совокупность материальных и технологических средств, созданных человечеством в процессе его развития. В данном случае «цивилизация», фактически — техносфера, выступает как объектная, вещественная основа существования и в таком качестве противопоставляется совокупности интеллектуальных, художественных и метафизических средств, обозначаемых, в свою очередь, как «культура».

Понятно, что последнее определение скорее метафорическое. Оно отражает вечную оппозицию материального и духовного. Что же касается глобальной человеческой цивилизации, то онтологическое единство ее проявляется уже на самых ранних этапах развития.

В частности, техносфера, «искусственная среда» глобальной цивилизации, которая тоже начала образовываться более миллиона лет назад — с того самого времени, когда архантропы, древнейшие человеческие существа, даже внешне еще не слишком похожие на современного человека, стали пользоваться первыми орудиями труда, строить жилища, — демонстрирует явную технологическую однотипность материальных культур. Те же каменные топоры, позволившие первобытному человеку перейти к активному освоению мира, хоть и возникли независимо друг от друга: в разных местах обитания древних людей, в разные, иногда отстоящие на тысячелетия хронологические периоды, однако при всех отличиях материала и, видимо, способов изготовления представляли собой один и тот же механический инструмент, предназначенный для выполнения сходных технических операций. Ничего принципиально иного человеком создано не было. Аналогичное утверждение можно сделать и в отношении первых копий, глиняной посуды, лука и стрел, меча, сохи, колеса, письменности, позволившей фиксировать опыт, накопленный предыдущими поколениями, то есть в отношении всех крупных исторических инноваций, которые, по замечанию Мераба Мамардашвили, заключали в себе последующий «горизонт возможностей»². Они точно также возникли в разных местах земли, при разных обстоятельствах, в разное время, но при всем достаточно очевидном несходстве во второстепенных деталях, точно также являли собой единые формы глобальной материальной культуры.

Более того, история поставила уникальный эксперимент, показывающий, что едина не только материальная, но и социальная природа глобальной цивилизации.

Испанцы, высадившиеся в эпоху Великих географических открытий на побережье Южной Америки, были поражены, наткнувшись в дебрях лесов и памп на громадную империю инков, по размерам и численности превосходящую многие империи Старого Света. Причем позднейшие исследования, проведенные уже учеными XX века, показали, что эта империя, Тауантинсуйу (на языке кечуа — «четыре стороны света»), как будто копировала своим устройством древние цивилизации Шумера, Египта, Китая³. Во главе империи стоял Верховный Инка, которому принадлежало все — вплоть до последнего клочка земли, обрабатываемого нищим крестьянином, империя имела изощренную бюрократию в виде армады чиновников, взирающих за порядком, сложную юридическую систему, пронизывающую буквально все стороны общества, систему связи в виде специальных гонцов, передвигающихся по специальным дорогам. Там уже существовало узелковое (веревочное) письмо, вполне пригодное для счета и государственного контроля, и начинало возникать письмо иероглифическое. Даже архитектура в виде ступенчатых пирамид, амфитеатров и крепостей как будто была перенесена сюда из Месопотамии, Древнего Рима или Египта. И если учесть, что до высадки здесь европейцев в XVI веке какие-либо значительные контакты между материками, разобщенными тысячами километров океанских просторов, были исключены, — во всяком случае, мы ничего о таких контактах не знаем, — то остается предполагать, что локальные цивилизации на Земле, даже зарождаясь изолированно, в разных точках планеты, все равно развивались по общей схеме, будто разворачивая во времени единый исторический замысел.

Вряд ли «замысел» этот имеет сугубо провиденциальный характер, представляя собой реализацию божественной воли, как это обычно трактуют мировые религии, или развертывание некой абсолютной идеи, что — уже в светских координатах — предполагает концепция Гегеля. Скорее всего, дело обстоит проще. Единство исторического развития обеспечивается материальным единством Вселенной. А материальное единство Вселенной, в свою очередь, — единством ее физического происхождения.

Если придерживаться теории «Большого Взрыва», утверждающей, что пространство и время возникли из общей (материальной) точки путем ее стремительного расширения (а такая теория с момента открытия реликтового излучения считается подтвержденной), то можно с достаточной долей уверенности полагать, что и все развитие, во всех его формах, порожденное этим «первичным толчком», осуществляется по единым законам. Они должны быть в принципе одинаковыми и для унигенеза, представляющего собой эволюцию нашей Вселенной, и для биогенеза, выраженного развитием всех живых форм на Земле, и для социогенеза — исторической трансформации социальных структур.

Законы эти, конечно, по-разному представительствуют на разных уровнях бытия, они по-разному опосредованы структурами, возникающими на разных этапах развития, и вместе с тем они пронизывают собой всю глобальную онтологию и превращают ее в единый иерархический нарратив.

Подобие локальных цивилизаций, их техногенный и социальный изоморфизм, свидетельствует о том, что такие законы реальны (имеют физический смысл) и значит могут быть сформулированы на языке точных понятий.

Время и Дао

Однако подобие локальных цивилизаций вовсе не означает их полного конфигурационного совпадения. Локальные цивилизации различаются между собой по типам культур, которые, в свою очередь, отражают соответствующий им тип трансценденции.

Под трансценденцией мы в данном случае понимаем комплекс предельных метафизических представлений о происхождении, устройстве и назначении мира, выраженных, как правило, в религиозной форме. Распаковка трансценденции порождает начальные аксиологические координаты и тем самым создает специфику цивилизационного бытия.

На наш взгляд, можно выделить время-ориентированные и дао-ориентированные цивилизации.

Первые опираются на представление о «внешнем боге», то есть боге, существующем вечно, сотворившем наличный мир, который уже с момента возникновения устремлен к своему творцу. В таких цивилизациях рождается «сюжетное время» (К. Ясперс называл его «осевым»), то есть время, образующее не замкнутый цикл, где невозможно определить ни конца, ни начала, а последовательность событий, не имеющих исторического повтора. Таков, в частности мифологический сюжет христианства: сотворение мира — создание человека — жизнь в раю — грехопадение — земная жизнь — второе пришествие — пусть к спасению — Армагеддон — Страшный суд — Конец света, означающий слияние мира с богом. Время здесь, разумеется, все равно течет «из вечности в вечность» и тем не менее имеет очевидную векторную направленность. Это, в свою очередь, порождает представление о прогрессе — последовательном развитии, сознательном преобразовании мира. А все вместе создает так называемую внешнюю трансценденцию. Цивилизация в этом случае становится экстравертной: она непрерывно пытается выйти за пределы самой себя, что выражается, с одной стороны, в постоянной экспансии, пространственном наращивании уже имеющихся цивилизационных структур, а с другой стороны — в «вертикальном развитии», столь же постоянном стремлении выйти на более высокий техносоциальный уровень. Внешней трансценденцией обладает, например, современная западная (европейская, евро-американская) цивилизация, что и обуславливает более высокую, по сравнению с другими мировыми культурами, скорость ее развития. Заметим, что экстравертные цивилизации, как правило, обращены в будущее, а потому подвержены всем неожиданностям, которые оно приносит.

Дао-ориентированные цивилизации обладают совершенно иными качествами. Они опираются не на «внешнего бога», а на «внутреннюю истинность мира», бытующую изначально. Иными словами, — на дао, трансцендентальную сущность, не поддающуюся аналитическому определению. Бог здесь не является, творцом всего. Напротив, он сам порождается миром как воплощение этой истинности. Так был порожден Будда, первоначально являвшийся человеком и ставший богом лишь после внезапного мистического прозрения. Так были частично обожествлены Конфуций и Лао-Цзы, тоже первоначально являвшиеся обычными смертными. Время в подобных цивилизациях остается замкнутым: архаическим, «древним временем» повторяющихся сельскохозяйственных круговоротов. Цикл мог быть расширен до двенадцати или до шестидесяти лет, до двухсот, до трехсот, даже до нескольких тысячелетий, но он все равно оставался циклом, возвращающим бытие к исходной точке. Поэтому представление о развитии в этих цивилизациях выражено довольно слабо. Трансценденция тут устремлена внутрь, к истине, и почти не проявляет себя во внешней экспансии. С точки зрения постороннего наблюдателя, такие интравертные цивилизации выглядят «оцепенелыми». Они не столько осознанно следуют по пути технологического прогресса, сколько побуждаются к тому неумолимым ходом истории. Эти цивилизации обращены не в будущее, а в прошлое, и потому, как правило, не готовы к крупным цивилизационным преобразованиям.

Примером интравертных цивилизаций могут служить культуры Китая, Индии и Японии (по крайней мере до «эпохи Мэйдзи», когда Япония начала инсталлировать в национальный менталитет европейскую трансценденцию), культуры Вьетнама, Кореи, Монголии и некоторых других стран.

Причем для разделения трансценденций имеются веские основания. Разные трансценденции выражают собой разные стороны человеческого сознания. В психике человека одновременно присутствует и коллективное восприятие мира, когда человек практически не осознает своего индивидуального бытия и потому полностью включен в «коллективное бессознательное» (такой тип сознания присущ племенному, первобытному социуму), и наряду с этим — личное восприятие мира, когда человек полностью или частично осознает свое конкретное, неповторимое бытие, и тем самым выделяется из коллектива как самостоятельный индивидуум. В этом случае он уже формирует свои личные интересы, и они не всегда совпадают с коллективными интересами социума.

Расхождение обоих типов сознания, как впрочем и связанное с ними расхождение «двух времен», проявлялось, по-видимому, довольно давно, но цивилизационно начало оформляться лишь в VII–VI вв. до нашей эры, в период, который можно смело назвать «эпохой пророков», потому что тогда в разных регионах Земли практически одновременно, что уже само по себе представляет одну из величайших загадок истории, появились Конфуций и Лао-Цзы в Китае, Заратустра в Средней Азии и Будда в Индии, а правитель Древних Афин Клисфен, пришедший к власти в результате народных волнений, впервые в мире заложил основы демократического правления.

Конфуцианство, даосизм и буддизм, гармонизирующие вселенную за счет подчинения человека текущей реальности, образовали «восточную» (внутреннюю) трансценденцию, основанную на коллективном сознании, и, соответственно, привели к появлению социумов коллективистского (тотального) типа. Государственные интересы в таких социумах всегда преобладают над личными, а человек рассматривается лишь как средство для достижения незыблемой социальной гармонии.

С другой стороны, зороастризм, в котором появились первые представления о линейном времени, как впрочем и об индивидуальном человеческом выборе и личной ответственности вообще, и перешедшие оттуда в христианскую парадигму, соединившись с греческими представлениями о демократии, породил западную (внешнюю)трансценденцию, где гармонизация человека с реальностью достигалась, напротив, за счет подчинения реальности человеку. Это в последствии привело к появлению социумов индивидуалистского (либерального) типа, где права личности ставились выше прав государства, а последующая распаковка этого базисного конструкта породила и структуры демократии, и динамику свободного рынка.

Вместе с тем, экстравертные и интравертные цивилизации вовсе не представляют собой полностью разобщенные, несовпадающие друг с другом ветви эволюции общества. Европейская (западная) трансценденция вполне совместима с государством «тотального типа». Это ярко продемонстрировали мессианские империи Третьего Рейха и СССР, а также недолговечная империя Восходящего солнца, разбуженная именно европейской доктриной развития и прогресса. Локальные цивилизации, как уже говорилось, лишь социализируют разные грани единой человеческой психики, и потому все существующее ныне многообразие больших и малых культур расположено между этими двумя крайними цивилизационными состояниями.

Другое дело, что западная трансценденция социализировалась значительно быстрей, чем восточная. Представление о прогрессе, рождаемое сюжетным временем, в свою очередь порождало сопряжение технических инноваций. В результате они не оставались разрозненно-изолированными, как в восточных культурах, а непрерывно конвергировались европейским сознанием в новое цивилизационное качество.

Китайцы, как известно, изобрели компас почти на тысячу лет раньше, чем он появился в Европе, порох они использовали для устройства праздничных фейерверков задолго до открытия его в XIV веке Бертольдом Шварцем, также очень давно овладели плавкой металлов и составлением карт, а китайские многопалубные корабли, по свидетельству некоторых историков, уже на заре нашей эры могли принимать на борт по тысяче и более человек. Фантастические показатели по сравнению с первыми европейскими морскими судами. И тем не менее, эти дополняющие друг друга технические инновации не были своевременно совмещены, и потому не китайские «клыки» и «драконы» начали географическое освоение мира, а утлые каравеллы Колумба, Магеллана, Писсаро, Васко да Гамы, несущие артиллерию, неизвестную народам Южных морей. Не Китай и не Япония проникли в Северную Америку, до которой им, кстати, плыть было нисколько не труднее, чем из Европы, а английские, французские, голландские и немецкие эмигранты приступили к освоению пустынного — с европейской точки зрения — континента. Китай не сделал попытки продвинуться даже в граничащие с ним районы Южной Сибири, оставив эти территории будущему Российскому государству.

В исторически короткий период Европа колонизировала не только Северную Америку, где ей противостояли слабые в техническом отношении, разрозненные индейские племена, но и Южную Америку, сокрушив могучие империи ацтеков и инков, большую часть Юго-Восточной Азии, включая Индию, почти всю Африку, Ближний Восток и образовала жизнеспособные поселения даже в далекой Австралии.

Эта грандиозная по своим масштабам экспансия представляла собой материализацию специфически европейского «сюжетного» времени. Именно она, выраженная технологически, вывела сначала Европу, а потом и Соединенные Штаты в число лидирующих индустриальных держав, сделала мировую историю по преимуществу европейской и обеспечила опережающее развитие всего христианского цивилизационного ареала.

Не затрагивая сейчас политического измерения данной проблемы, не касаясь ее нравственных или социальных аспектов, можно заметить, что такое опережающее развитие западной цивилизации, ее более быстрое по сравнению с цивилизациями Востока (а ныне — и Юга) прохождение по ступеням прогресса, позволяет рассматривать «западный путь» как своего рода модельный во всемирной истории, как этапы филогенеза, общие для всего человечества.

Золотые ступени

Попытки постичь внутренние законы истории, выделить в хаосе бытия некую логику предпринимались с давних времен. Теорий исторического процесса существует неисчислимое множество. История понималась и как непрерывное нисхождение от совершенного Золотого века к нашему времени (Гесиод, Сенека, Флоренский), и как чередование циклов, которые постоянно сменяют друг друга (Платон, Аристотель, Полибий, Вико), и как линейное продвижение к будущему, основанное на достижениях науки и техники (Европейское Просвещение), и как последовательность особых общественно-экономических состояний, стремящихся к идеалу (марксизм), и как движение вверх по сужающейся спирали (Гегель), и как стягивание, конвергенция всего и вся в единую точку, которая есть бог (Тейяр де Шарден), и как «сумма цивилизаций», переживающих одни и те же стадии возникновения и упадка (Шпенглер, Тойнби), и как взрывы пассионарности, связанные с активностью Солнца (Л. Гумилев).

По сути, это все были описательные концепты, разные фенотипические отражения более глубоких закономерностей. Генетику исторического развития они не затрагивали.

Самые примерные очертания таинственного механизма начали прорисовывать лишь с середины ХХ века, когда был прояснен ряд важных моментов, легших в фундамент последующих теоретических построений.

Прежде всего был осознан векторный характер истории. В свете современных воззрений о происхождении и развитии нашей Вселенной история предстает уже не как хаос случайных событий и фактов, не как кластер пульсаций, которые спонтанно вспыхивают и угасают, не как толща наслаивающихся друг на друга однообразных повторов, а как длительный закономерный процесс, неуклонно разворачивающийся из прошлого в будущее. Собственно, о направленности времени говорил еще Ньютон, считавший, правда, этот факт данностью, не требующей доказательств. Однако лишь понимание принципиальной необратимости процессов развития позволило английскому астрофизику Стивену Хокингу, выражая проблему метафорически, написать о существовании трех «стрел времени». Во-первых, это стрела термодинамическая: направление времени, в котором возрастает беспорядок, то есть увеличивается энтропия. Во-вторых, это стрела психологическая: направление времени, в котором мы помним прошлое, а не будущее. И в-третьих, это стрела космологическая: направление времени, в котором Вселенная расширяется, а не сжимается⁴.

Векторность истории, впрочем, не означает возрождение «жесткого детерминизма», рассматривающего историческую механику как однозначное, последовательное сцепление причин и следствий. Это, скорее, обобщенная, суммарная векторность, выводящая за скобки «квантовые эффекты» (неопределенность) социального мира.

Векторность также не означает возрождение телеологии. Наличие у истории направления вовсе не влечет за собой обязательного признания цели. История вполне может быть направлена «в никуда», и представление о цели ее — лишь эхо «взгляда из бесконечности».

Другим опорным моментом, позволившим по-иному взглянуть на историю, стала общая теория систем, основы которой в тридцатых годах прошлого века заложил Людвиг фон Берталанфи.

Для нас здесь важны следующие акценты.

Во-первых, под системой понимается целостность, не сводимая к простой сумме ее частей. Система — это структура, дополненная взаимодействием своих элементов. Именно потому, кстати, историю (социогенез) нельзя представлять только как совокупность событий и фактов, следует учитывать и ее «невидимую» функциональную составляющую.

Во-вторых, системы иерархичны: каждая точка системы тоже может рассматриваться как система. Правда, такая система может иметь и нулевую размерность, однако это зависит уже от уровня аналитического рассмотрения.

И в третьих, законы даже очень сложных систем по существу изоморфны, они одинаковы для систем всех видов, типов и классов: химических, физических, биологических, социальных, Сколь бы ни была выражена специфика конкретной системы, онтология ее все равно вырастает из универсальных закономерностей.

Последнее утверждение имеет особенное значение. Оно позволяет, хотя бы отчасти, преодолеть давний разрыв между естественными науками и гуманитарными. Возможно, даже между «точным» (научным) знанием и знанием метафизическим, поскольку любое метафизическое построение тоже является своего рода системой.

Это имеет прямое отношение к социогенезу. Если рассматривать глобальную человеческую цивилизацию именно как систему, подчиняющуюся всем системным законам, а локальные цивилизации, исторические или современные, как условно выделенные подсистемы этой системы, то становится понятной общность, «заданность»⁵ основных цивилизационных форматов: первоначально она вырастает из системной общности мира, а далее, по мере развития коммуникаций, включается взаимный механизм конвергенции: цивилизации начинают сближаться, воздействуя друг на друга.

Иными словами, локальные цивилизации находятся как бы в поле глобальной (общечеловеческой) цивилизации, которое неизбежно поляризует их собственные параметры. Модельность западной цивилизации, внедрение ее паттернов по всему миру, наблюдаемое сейчас, есть просто следствие более высокого положения Запада в иерархии глобальной цивилизации. Гармонизирующая трансляция идет сверху вниз.

Далее, в развитии сложных систем, независимо от их принадлежности к системам физическим, биологическим или социальным, можно выделить два фундаментальных процесса, взаимодействующих друг с другом и определяющих судьбу каждой системы: дифференциация, то есть непрерывное возрастание внутреннего многообразия, и интеграция, то есть такое же непрерывное сведение этого многообразия в некую целостность. Причем решающее значение имеет баланс. Если преобладает интеграция, система находится в устойчивом состоянии, пусть даже, согласно воззрением синергетики, это состояние устойчивого неравновесия. Если же начинают преобладать процессы дифференциации, то с определенного момента система может утратить свою целостность.

Тогда перед ней открываются три онтологические возможности:

Система гибнет, перестает существовать вообще.

Система разделяется на несколько «дочерних» систем, которые продолжают развитие по тем же законам.

Система трансформируется в некую новую целостность, то есть переходит на более высокий структурный уровень.

Более подробно мы будет говорить об этом несколько позже, а пока заметим, что вторая и третья возможности совместимы. Трансформацию тоже можно рассматривать как образование «дочерней» системы, как такое ее разделение, при котором все версии, кроме единственной, оказываются «пустыми».

Во всяком случае, ясно, что в развитии любой сложной системы, понимаемом, напомним, как процесс векторный, разворачивающийся во времени, можно обозначить периоды целостности, когда система сохраняет свою структурную индивидуальность, и периоды трансформации, когда эта индивидуальность преобразуется. Периоды целостности могут сопровождаться количественным ростом системы, ее масштабированием, экспансией в окружающую среду, однако структурный образ системы, ее функциональный гештальт, остается одним и тем же. Периоды трансформации, напротив, сопровождаются перестройкой всех внутренних структурно-функциональных координат системы, разборкой старых структур и возникновением новых. В классической диалектике это называется переходом количества в качество.

Данный тезис хорошо иллюстрируют известные нам формы развития.

Скажем, унигенез, развитие материальной Вселенной осуществляется одновременно в двух направлениях. Во-первых, экспансия (горизонтальная составляющая): простое распространение уже существующих материальных структур во всем доступном пространстве. Вселенная в этом случае разворачивается как рулон обоев, где сколь угодно сложный рисунок в виде галактик, звезд, планетных систем, тем менее, механически повторяется. И, во-вторых, собственно развитие, (вертикальная составляющая), представляющее собой усложняющуюся и, видимо, необратимую эволюцию материальных форм: Большой взрыв — виртуальное состояние вселенских координат — антропная конфигурация их (та, которая существует сейчас) — образование межзвездного газа — образование из него звезд и галактик — образование планетных систем, спутников, астероидов.

Аналогичная картина наблюдается и в биогенезе. Всякий существующий вид, от амеб до высших приматов, стремится заполнить собой практически все пригодное для него экологическое пространство, и его экспансия, обусловленная, видимо, теми же внутренними причинами, что и экспансия неживой материи, ограничена лишь давлением экологически смежных видов. С другой стороны, вертикальная составляющая биогенеза, то есть то, что мы называем эволюцией растительного и животного мира, также образует ясные структурные фазы (рыбы — амфибии — пресмыкающиеся — птицы — млекопитающие), каждая из которых тоже представляет собой качественно иное по отношению к предыдущему структурное состояние.

Можно полагать, что сходным образом дело обстоит и в социогенезе, то есть в развитии структурно-функциональных форм глобальной человеческой цивилизации. Социомеханика — комплекс представлений об эволюции социальных систем — позволяет рассматривать историю человечества именно как последовательную смену различных цивилизационных фаз⁶.

Согласно наиболее популярной сейчас доктрине Э. Тоффлера, можно выделить три таких фазы, обладающих собственными параметрами: аграрная, символом которой является мотыга, промышленная, символ которой — сборочный конвейер, информационная, ее символ — компьютер⁷.

На наш взгляд, это слишком крупные таксономические единицы. Удобнее пользоваться теми историческими периодами, которые в свое время были выделены марксизмом — разумеется, освободив их от идеологической упаковки. Перед аграрной фазой добавить архаическую, которая характеризуется присваивающей экономикой (охота и собирательство), а от самой аграрной фазы, которая у Тоффлера чересчур велика, отделить период Средневековья, где впервые в европейской истории утверждается глобальная трансценденция (христианство).

Тогда последовательность исторических фаз будет выглядеть следующим образом: архаическая фаза (символ — каменный топор), аграрная фаза, заканчивающаяся вместе с античностью, (символы — плуг и меч), фаза средневековья (символ — икона), индустриальная фаза (символы — механизм и машина), информационная фаза, которую иначе можно назвать когнитивной (символ — компьютер).

Символика фаз, конечно, весьма условна. Она отражает лишь знаковую, эмблематическую, «внешнюю» суть каждого исторического периода: то, что является для него наиболее характерным. Однако сами фазы (онтологические периоды) в истории несомненно наличествуют и образуют собой ступени, по которым медленно, но неуклонно продвигается единая человеческая цивилизация.

Причем, поскольку фазы эти структурно несовместимы, поскольку каждая представляет собой самостоятельную функциональную целостность, то и движение между ними носит революционный, скачкообразный характер: практически все наблюдаемые параметры терпят при этом разрыв первого или второго рода — функции, которые описывают эти параметры, теряют либо непрерывность, либо дифференцируемость.

По аналогии с агрегатными превращениями вещества (твердое — жидкое — газообразное — плазменное), известными физике, такой процесс можно назвать фазовым переходом. Суть явления здесь та же самая: «историческое вещество», сохраняя свой первоначальный состав, приобретает иное агрегатное состояние.

Иными словами, фазовый переход представляет собой системную катастрофу: демонтаж практически всех старых цивилизационных структур и возникновение новых. Исторически он означает крушение прежнего социального мироустройства. В координатах обыденного человеческого сознания это как раз и воспринимается как конец света.

Восток и Запад

Используя одно из определений культуры, можно сказать, что цивилизация есть «присущий виду homo внебиологический способ решения общебиологических проблем»⁸. В силу каких-то причин, сущность которых мы пока обсуждать не будем, вид homo sapiens обрел сознание и тем самым — способность к созданию искусственной, технической и социальной, среды, которая, в свою очередь, начала опосредовать его связи с природным миром.

Так возникла цивилизация.

Ее можно определить как стратегию выживания человечества. Локальные цивилизации — это локальные стратегии, «ограниченные во времени и пространстве»⁸. Глобальная цивилизация — это, соответственно, стратегия планетарных масштабов, охватывающая собой все человечество.

Причем развертывание подобной стратегии должно, разумеется, подчиняться теореме К. Геделя «о неполноте знания», сформулированной еще в 1931 г. Теорема Геделя, если излагать ее в самых общих чертах, гласит, что любая достаточно сложная математико-логическая система (а такой сложной системой можно считать и цивилизацию) содержит в себе по крайней мере одно утверждение, которое не может быть ни доказано, ни опровергнуто средствами самой системы. Для решения этой проблемы необходимо введение новой аксиоматики, создание метасистемы, в рамках которой данное положение может быть доказано/опровергнуто. Но тогда неизбежно возникнет еще одно утверждение, требующее для своего доказательства системы более высокого уровня.

Фактически, теорема Геделя выражает бесконечность процесса познания, который не может быть остановлен созданием никакой самой общей теории. Применительно же к нашей теме это означает, что перед глобальной цивилизацией, на каком бы уровне развития она ни была, обязательно возникнет проблема, которую существующими средствами решить невозможно. Для преодоления трудности потребуется введение новых технологий, новых социальных идей, то есть переход цивилизации на более высокий системный уровень. Если проблема сугубо внешняя, мы получаем «проекцию Тойнби»: реакцию цивилизации по типу «Вызов — Ответ». Если проблема сугубо внутренняя — «марксистскую проекцию» (противоречие между производительными силами и производственными отношениями). В «эволюционной проекции», выросшей из дарвинизма, мы имеем сочетание обоих факторов: внешнее противоречие создает среда обитания, внутреннее — социальный мутагенез, накопление случайных, ненаправленных социогенетических изменений.

В любом случае, инновационный процесс является обязательным условием выживания цивилизации. Разные исторические периоды, разные целостности отличаются друг от друга именно инноватикой. Принципиальная новизна — это критерий, позволяющий выделять главное, оперировать сущностями истории, выстраивая универсальную механику бытия.

Кратко охарактеризуем с этой точки зрения известные нам цивилизационные статусы.[2]

В архаической фазе основными формами экономической жизни являются собирательство и охота, то есть, стратегический пищевой ресурс добывается обычными для животного мира методами и средствами. Вместе с тем, человек разумный занимает здесь уникальную экологическую нишу «дневного хищника». Это означает, что в связи с некоторыми его физиологическими особенностями, он имеет возможность охотится в светлое время суток. Тем самым он имеет преимущество перед другими крупными хищниками, ведущими в основном ночной образ жизни.

Однако механизм распределения пищи носит в архаической фазе носит уже не животный, а социальный характер. Не случайно некоторые ученые определяют человека разумного именно как единственный биологический вид, представители которого способны делиться добычей. Охотники, образовавшие к этому времени особую профессиональную группу, кормят все племя, по-видимому, без заметных привилегий для «кровных родственников». Это дает возможность не только поддерживать простое существование социума (то есть, «оплачивать» его атрибутивные функции — познание, обучение, управление), но и совершенствовать имеющиеся хозяйственные механизмы. Постепенно охота — сугубо животный способ обеспечения жизни — становится лишь вершиной общественного экономического айсберга. В распоряжение первобытных людей поступают все более и более совершенные орудия труда — с этой точки зрения «кровью» архаической присваивающей экономики являются обработанные кремни. Усложняются способы охоты и способы управления ею, деятельность охотников получает особую «магическую» поддержку. А это, в свою очередь, приводит к первичному зарождению религии и искусства.

Меняется место человека и в трофической пирамиде. Как субъект охоты он еще остается животным, подверженным всем рискам такого образа жизни, но он уже перестает быть пассивным объектом ее и это принципиально меняет его отношение к миру. Социальная система, даже в самом начальном виде «первобытного стада», реагирует на любую агрессию практически как единое целое, а такое «целое» оказывается хищникам не по зубам. В результате в архаической фазе человек выпадает почти из всех пищевых цепей: он перестает рассматриваться как значимый пищевой ресурс даже наиболее крупными хищниками. Более того, со временем эти хищники сами оказываются объектом охоты первобытных людей.

Иными словами, в этот период человек совершает восхождение на вершину трофической пирамиды. Он превращает все компоненты текущей экосистемы в свой пищевой ресурс и из «дневного хищника» превращается в «хищника абсолютного». Такие «хищники», например зоопланктон, стрекозы, плотоядные динозавры, способны «проедать» экосистему насквозь, разрушая ее или, по крайней мере, выводя из состояния равновесия⁹.

Демографическая статистика архаической фазы в небольших временных интервалах имеет колебательную природу, характерную в основном для видов — компонентов стабильных экосистем. Если же усреднить динамику по временам порядка нескольких тысячелетий, то обнаруживается чрезвычайно медленный, но стабильный линейный рост: в природе такие решения демографических уравнений встречаются, однако как очень редкое исключение.

Характерные скорости перемещений (людей, материальных объектов, информации) соответствуют в архаическую эпоху скорости идущего человека. То есть, они составляют около 30 км в сутки. Характерные энергии производства определяются теплотой сгорания дерева.

Архаическая трансценденция была представлена анимизмом, верой в потусторонний мир, населенный духами, управляющими всеми явлениями материального мира. Повлиять на духов можно было с помощью магии, поэтому вся реальность архаической фазы была магической: для каждого явления существовала своя причина, которая никак не соотносилась с другими. Безраздельно господствовало коллективное сознание: человек не осознавал своего индивидуального бытия; изгнание из социальной общности было хуже, чем смерть, которая воспринималась лишь как естественный переход в «мир предков». Соответственно господствовала коллективная собственность и коллективный способ распределения общественного продукта: каждый член племени имел право на свою долю уже в силу самой принадлежности к данной организованности. Выражением той же коллективной формы сознания являлся промискуитет и относительная племенная общность потомства.

Фактически, в течение всей архаической фазы человек лишь выделяется из природного мира, порождая в результате этого выделения искусственную среду, которая позже предстанет в качестве цивилизации.

В аграрной фазе развития, переход к которой можно датировать примерно 9–7 тысячелетиями до нашей эры, основные системы хозяйствования претерпевают принципиальные изменения. Здесь наряду с охотой и собирательством уже развиваются земледелие и скотоводство, то есть экономика из присваивающей становится производящей. Это переводит социум на более безопасный уровень существования и создает условия для выживания даже больных и слабых членов социального коллектива. Последнее имеет колоссальное значение для цивилизации, так как именно физически не слишком совершенные индивидуумы, видимо в порядке компенсации за это несовершенство, обеспечивают, как правило, интеллектуальный прогресс. Именно здесь зарождается вектор интеллектуализации мира, который уже в наше время приобретает глобальный, планетарный характер. Человек в аграрной фазе окончательно выпадает из трофической пирамиды: он перестает быть как пищей, так в значительной степени и охотником. И если придерживаться прежней «зоологической» терминологии, то из «абсолютного хищника» он превращается в «хищника тотального», использующего для развития и жизнеобеспечения практически всю живую и неживую природу.

Соответственно, и демографическая динамика выходит здесь на экспоненциальный участок. Очень быстро — а в рамках исторического хронометража вообще мгновенно — вид homo sapiens распространяется по всем земным территориям, по всем географическим зонам, по всем континентам — за исключением лишь Антарктиды и некоторых пустынь.

Существенно увеличиваются и характерные скорости передвижения. В аграрной фазе они определяются возможностью лошади или суточным пробегом парусного корабля и достигают примерно 150 километров в сутки. Энергетика, правда, в основном остается на «дровяном» уровне, однако в металлургии (плавка металлов уже известна) достаточно широко применяется и каменный уголь.

«Кровью» мировой экономики становится зерно, которое одновременно представляет собой и основной предмет мировой торговли.

Социальные системы, находящиеся в этой фазе, становятся «теоретически и практически самодовлеющими», они вытесняют или преобразовывают классические природные экосистемы, формируя в них новый управляющий уровень. Особенно хорошо это демонстрируют древнейшие цивилизации Шумера, Аккада, Египта, Месопотамии, фактически, представляющие собой «замкнутые вселенные». Социализация коллективного сознания достигает здесь крайних пределов. Государство, являющееся ее технологическим выражением, проникает во все сферы жизни. Не остается ничего частного, ничего личного. Все, что человек имеет, все, чем он живет, впрочем, как и он сам, принадлежит высшей власти.

С другой стороны, уникальная ситуация сложилась в зоне Средиземноморья, образованной пересечением трех континентальных пространств: Европейского, Азиатского и Африканского. «Огромная территория, идеально приспособленная для возникновения земледелия, городов, государств… протянулась на тысячи километров от Гибралтара до Южного Китая… Здесь ландшафтно-климатическое разнообразие, наличие относительно изолированных больших пространств и потенциальных каналов коммуникаций между этими локальными зонами создавало возможности для формирования отдельных цивилизаций — то есть задавало требуемый для развития уровень разнообразия цивилизационных стратегий. Причем, уровень изолированности этих цивилизаций был оптимальным. Они достаточно выделялись в силу действия географических и ландшафтно-климатических факторов, для того чтобы спокойно формироваться и развиваться, но не были изолированы полностью, что блокирует поступательное развитие»¹⁰.

Центром избыточного многообразия стала Древняя Греция, где наложение различных социокультурных конфигураций, конкурирующих между собой, не позволяло утвердиться ни одной из них окончательно, а потому за исторически короткий период были опробованы различные стратегии социального бытия — и в политическом плане: власть одного (монархия, тирания) — власть избранного меньшинства (аристократия, олигархия) — власть большинства (демократия) со всеми возможными их вариантами, так и в плане всех социальных статусов: раб — метек (иностранец, вольноотпущенник) — подданный — гражданин. Это, в свою очередь, привело к осознанию человека как самостоятельной личности и закреплению за ним личных прав: политических, социальных, экономических. То есть произошло разделение Востока и Запада, что мировоззренчески было закреплено христианством.

В общем, если подвести некоторые итоги, то можно сказать, что в течение аграрной фазы человек стал «менее биологичен»: вокруг него образовались оболочки цивилизации, техносфера и социосфера, искусственная среда, «вторая реальность», в которой он с этого времени и начал существовать, а кроме того среди мировых религий выделилась европейская трансценденция, сформировавшая цивилизацию нового типа, цивилизацию, устремленную не в прошлое, а в будущее, и потому начавшую быстрее других двигаться по ступеням прогресса.

Средневековая фаза развития, которая обычно укладывается историками в период от V века нашей эры (крушение Римского мира) до конца XVI — середины XVII вв., достаточно хорошо изучена и потому мы не будем останавливаться на ней подробно. Заметим только, что в экономических координатах она, фактически, представляет собой второе издание аграрной фазы: колонат, характерный для экономики поздней античности, мало чем отличается от феода, основной хозяйственной единицы Средневековой Европы. «Кровью» экономики по-прежнему остается зерно, а технологические параметры — скорость коммуникаций, промышленные температуры — держатся на прежнем уровне.

То есть, техносфера, как впрочем и социосфера, цивилизации меняется мало. В качестве инновации здесь можно рассматривать лишь появление средневекового города, специфической техносоциальной среды, которая в дальнейшем приобретет доминирующий характер.

Главное отличие средневековой фазы от предшествующей аграрной заключено в господствующей трансценденции. Христианство в эту эпоху, пройдя ряд метафизических осцилляций, когда различные его конфигурации, позже названные ересями (монофизиты, монофелиты, ариане, несториане), сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой, утвердилось в ортодоксальном формате и стало единой религией европейского Средневековья. Образовался колоссальный по своим размерам Католический мир, который в соответствие с экстравертной природой христианской цивилизации начал немедленную экспансию в окружающее пространство. Крестовые походы XI–XIII веков охватили громадные территории тогдашнего мира. Фактически, это была первая попытка унифицировать Ойкумену по единому (христианскому) образцу и хотя политически она закончилась сокрушительной неудачей: в 1244 г. пал Иерусалим, а в 1453 г. — Константинополь, цивилизационное значение крестовых походов было огромно: они транслировали в европейское сознание мировоззренческую гетерогенность иного исторического бытия, которая позже проявила себя и в экономике, и в социальных отношений, и в религии.

Другим принципиальным отличием Средневековья стало появление европейской науки, то есть системы целенаправленного накопления знаний. Причем, помимо принципа конвергенции (сопряжения инноваций), породившего европейский прогресс, был осознан и принцип верификации — проверки знаний опытным, экспериментальным путем. Знание таким образом разделялось на «истинное» и «ложное», «научное», соответствующие «объективной действительности» и «ненаучное», мистическое, религиозное, художественное, имеющее субъективный характер. Наука стала не просто структурной (производительной) силой, непосредственно воздействующей на реальность, она переняла у религии одно из ее главных качеств — универсализм, функцию объяснения мира как целого. Мир переставал быть сакральным, он становился материалом для оперативного конструирования. Светское мировоззрение вытесняло религию из всех сфер бытия.

В общем, сформировалось то, что позже будет названо европейской или западной цивилизацией.

И, наконец, на последнем отрезке «шкалы времен», если, конечно, воспринимать ее в полном масштабе — от палеолита до наступившего третьего тысячелетия, почти у белого края, который обозначает собой неведомое грядущее, располагается современная нам индустриальная фаза.

Данный цивилизационный период следует рассмотреть отдельно.

Это сладкое слово «свобода»

Кратковременность индустриальной фазы, наша погруженность в ее смысловое пространство препятствует выделению наиболее существенных черт индустриального мира. Трудно даже определить его хронологические границы. В самом деле, что считать началом Нового времени? Эпоху крестовых походов, впервые обозначившую европейскую (евро-христианскую) общность? «Битву золотых шпор» 1302 г., продемонстрировавшую опять-таки впервые в Средневековье преимущества «народной» пехоты над тяжелой рыцарской конницей: это привело к массовому производству унифицированного (пехотного), а не индивидуального (рыцарского) вооружения и дало колоссальный толчок развитию европейской промышленности. Революцию в Нидерландах? Революцию в Англии? Великую Французскую Революцию, передавшую власть третьему (промышленному) сословию? Открытие Американского континента? Создание гелиоцентрической системы мира, возвестившей, что отныне Земля не является центром Вселенной? Или, может быть, в данной формулировке вопрос вообще лишен смысла?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.