ОСОБЕННОСТИ ПЕРЕВОДА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ОСОБЕННОСТИ ПЕРЕВОДА

Стратегия перевода философского произведения  сегодня во многом обуславливается ситуацией. Набрасывание «топографии» оригинала в переводе, обнародование  «протоколов» языковой работы, иначе говоря, приведение  оригинального оглавления, серий терминов в тексте,  развертывание детальных примечаний за его пределами, — все это вполне может являться нормой в период активного, наверстывающего упущенное освоения массива  зарубежных источников, в период кристаллизации традиций  русскоязычного философского перевода, в период стремления подтянуться до такого уровня философской культуры, который подразумевает владение философствующим  одновременно несколькими языками. На это наслаиваются черты, укорененные в  специфике самой «Экзистенциальной философии».

 С формальной точки зрения данное сочинение можно было бы в целом уподобить некоему сложному,  собранному из конструктора объекту. В качестве деталей такого конструктора выступает ограниченный набор «терминов» (как более или менее традиционных, так и присущих лишь данному тексту (шире: ряду текстов Больнова) слов и  выражений, обладающих статусом философских понятий) и "связок" — устойчивых слов, выражений и фраз  "риторического" характера. Из терминов здесь собираются  отдельные блоки-конструкции, из которых, в свою очередь, при помощи связок — макроконструкции: проводятся  параллели, надстраиваются уровни, концы соединяются с  началами, моменты симметрии сменяются асимметрией и т. д. Во всем этом реализуется логика построения текста,  запечатлевающего внутреннюю логику строения, именуемого "экзистенциальная философия". Четкость и строгость этой логики позволяет сделать заключение, что Отто Фридрих Больнов успешно ?формализовал» экзистенциальную  философию. И это еще один аргумент в пользу  систематического приведения в переводе оригинальных терминов. Чтение "Экзистенциальной философии" на немецком языке фиксирует, с одной стороны, монотонность и сухость ее текста, с другой стороны, — значительную ясность,  однозначность проводимого им смысла, последнее во многом объясняется сдержанностью терминологической  синонимии, строгостью порядка слов в немецких предложениях. При этом несомненно, что в литературном отношении  сочинение Больнова не является откровением; недостатком же его можно считать некоторую перегруженность  связками, переходящими в откровенные "канцеляризмы».

В соприкосновении с русским языком картина меняется. Связки тяжеловесно вздыбливаются, рубленность фраз оборачивается многословностью, единый смысл  предложения нередко начинает "блуждать", понятия стремятся обернуться синонимами (подчас ради одной лишь  благозвучности изложения: в немецком варианте одно и то же слово может повторяться в одном предложении до трех-четырех раз). Отсюда образцом для перевода выступает «золотая середина»: стремление достичь «гладкого»,  «публицистичного» текста при сохранении аскетичности  синонимии, большей части связок.

Как уже говорилось выше, «протоколирование»  процесса перевода в настоящем труде осуществляется  посредством двух составов — специальных «Примечаний  переводчика» в конце текста а также приведения  оригинальных терминов по мере его развертывания. В обоих случаях не следует предполагать исчерпывающего и «математичного» характера выборки. Наличие ряда устойчивых  принципов, на основании которых выделяются требующие  особого внимания объекты, в конечном счете оттеняется  неизбежной безусловностью предпочтения интерпретирующего. И все же о принципах: если «Примечания переводчика» представляют собой подборку достаточно пеструю, однако в большинстве случаев саму себя проговаривающую, то мотивы выставления терминов в скобках вполне  компактны и могут быть пояснены. Помимо приоритетного  выделения терминов, отличающихся особой конструктивной значимостью, здесь также выделяются: термины, перевод которых отклоняется от основного варианта их перевода; термины, заимствованные Больновым у других философов и выделенные им посредством кавычек; «каскады» рядом стоящих конструктивно взаимосвязанных однокоренных терминов либо терминов, «разворачивающих» или  «сворачивающих» синонимию; труднопереводимые термины; термины, представляющие собой сложные слова. При этом существительные стандартным образом приводятся в  именительном падеже того числа, в котором были  употреблены в оригинале, глаголы — в неопределенной форме,  причастия же и деепричастия преимущественно возводятся к глаголам, от которых они были образованы.

И наконец, последнее. Все встречающиеся в  «Экзистенциальной философии» цитаты были переведены мною самим в процессе работы над основным текстом;  во-первых, из-за того, что раздобыть соответствующие (не  всегда существующие!) русские переводы организационно было бы намного сложнее, чем перевести по ходу дела сами цитаты; во-вторых, цитируемый Больновым  материал, за исключением произведений Хайдеггера и  Рильке, по своему смыслу достаточно прозрачен и, в общем- то, не требует серьезной контекстуальной поддержки в размере поставляющих его произведений, тем более что зачастую он органично вписан в ткань изложения Больнова, В отношении Хайдеггера и Рильке ситуация  несколько иная. Выполненный на фоне перевода  «Экзистенциальной философии» перевод фрагментов «Бытия и времени» Хайдеггера образует стилевую и чуть-чуть  содержательную альтернативу таким недавним попыткам русскоязычной интерпретации этого труда, как перевод восьми параграфов пятой главы первого раздела А. В.  Михайлова и полный перевод В. В. Бибихина (подробнее см. ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА, 27). Что же  касается стихотворений Рильке, то основной причиной,  обусловившей очередную попытку их поэтического перевода, явилась необходимость точной текстуальной состыковки с интерпретациями Больнова, которую не смогли бы  обеспечить никакие из существующих вариантов их  переложения на русский язык. В отношении возможности  прибегнуть здесь к простому подстрочному переводу следует заметить, что, учитывая второстепенную роль рифмы в приводимых Больновым отрывках, такое решение  оказалось бы неудовлетворительным: строки перевода  воспринимались бы стремящимися вторить оригиналу, но при этом нарушающими размер.

***

Выносимый сегодня на суд философствующего  читателя труд, конечно же, не есть нечто застывшее. По мере дальнейшего освоения контекстуальных полей, в которые он может быть вписан — творчество Отто Фридриха Больнова, экзистенциальная философия, немецкая философия XX века, философия вообще, — возможен определенный его пересмотр. На этом пути я буду искренно рад любым возможным откликам.

С. Э. Никулин