(γ) Здравомыслие как непонимание себя самого

(?) Здравомыслие как непонимание себя самого

Просвещение, стало быть, постигает свой предмет прежде всего и вообще так, что принимает его за чистое здравомыслие и, не узнавая [в нем] себя самого, объявляет его заблуждением. В здравомыслии как таковом сознание постигает предмет так, что он становится для сознания его сущностью или предметом, в который оно проникает, в котором оно содержится, остается у себя и налично для себя и, так как оно тем самым есть его движение, оно порождает его. Именно в качестве этого просвещение правильно характеризует веру, говоря о ней, что то, что для нее есть абсолютная сущность, есть бытие ее собственного сознания, ее собственная мысль, нечто порожденное сознанием. Тем самым просвещение объявляет ее заблуждением и вымыслом относительно того же, что есть [само] просвещение. — Просвещение, которое хочет научить веру новой мудрости, следовательно, ничего нового ей не говорит, ибо предмет веры для нее как раз это и есть, т. е. чистая сущность ее собственного сознания, так что это сознание выявляется в нем не потерянным и не подвергшимся негации, а напротив, оно доверяет ему, а это и значит, что оно находит внутри его себя как «это» сознание или как самосознание. Собственная достоверность того, кому я доверяю, есть для меня достоверность меня самого; я узнаю в нем мое для-меня-бытие благодаря тому, что он признает его и оно для него — цель и сущность. Но доверие есть вера, потому что верующее сознание непосредственно относится к своему предмету и, следовательно, созерцает также и то, что оно составляет «одно» со своим предметом, что оно — в нем. — Далее, так как для меня то составляет предмет, в чем я узнаю себя самого, то я вижу себя в нем в то же время вообще другим самосознанием, т. е. таким самосознанием, которое в нем отчуждено от своей особенной единичности, а именно от своей природности и случайности, но, с одной стороны, оно остается в нем самосознанием, а с другой стороны, именно в нем оно есть существенное сознание как чистое здравомыслие. — В понятии здравомыслия содержится не только то, что сознание в предмете своего рассмотрения узнает само себя и, не покидая мысленного и сначала не уходя из него обратно в себя, непосредственно находит себя в нем, но оно сознает себя само и как опосредствующее движение или: сознает себя как действование или созидание; тем самым это единство его как самости и предмета существует (ist) для него в мысли. — Именно это сознание есть также и вера; повиновение и действование есть необходимый момент, благодаря которому достоверность бытия осуществляется в абсолютной сущности. Это действование веры проявляется, правда, не так, что им порождается сама абсолютная сущность. Но абсолютная сущность веры по существу не есть абстрактная сущность, которая находилась бы по ту сторону верующего сознания, а она есть дух общины, она есть единство абстрактной сущности и самосознания. В том, что абсолютная сущность есть этот дух общины, действование общины составляет существенный момент; дух общины есть этот момент только благодаря порождению сознания, или, лучше сказать, он не есть этот момент, если он не порожден сознанием, ибо как ни существенно это порождение, но столь же существенно, что оно — не единственное основание сущности, а только момент. Сущность в то же время есть в себе самой и для себя самой.

С другой стороны, понятие чистого здравомыслия есть для себя нечто иное, нежели его предмет, ибо именно это негативное определение составляет предмет. Так, следовательно, здравомыслие провозглашает, с другой стороны, также и сущность веры чем-то чуждым самосознанию, что не есть его сущность, а подбрасывается ему словно какой-то подкидыш. Однако просвещение здесь совершенно неразумно; вера на опыте узнает его как речь, которая не ведает, что говорит, и не понимает сути дела, когда толкует о поповском обмане и об одурачивании народа. Просвещение говорит об этом так, словно сознанию под видом сущности (f?r das Wesen) подсовывается нечто абсолютно чуждое и «иное» при помощи какого-то фокуса-покуса фиглярствующего духовенства, и в то же время утверждает, что это — сущность сознания, что сознание верит в него, доверяет ему и старается заслужить его благосклонность, — т. е. что сознание созерцает в нем свою чистую сущность так же, как и свою единичную и всеобщую индивидуальность, и что своим действованием оно порождает это единство себя самого со своей сущностью. То, что просвещение объявляет чуждым сознанию, оно непосредственно объявляет наиболее свойственным ему. Как же оно может, таким образом, говорить об обмане и об одурачивании? Так как оно само говорит о вере прямо противоположное тому, что оно о ней утверждает, оно скорее показывает себя перед верой сознательной ложью. Как могли бы иметь место одурачивание и обман там, где сознание в своей истине непосредственно обладает достоверностью себя самого, где оно в своем предмете владеет самим собою, в такой же мере в нем находя себя, как и порождая себя? Различия не существует больше даже на словах. — Если поставить общий вопрос: позволительно ли обманывать народ, то на деле следовало бы ответить, что такой вопрос неуместен, потому что в этом обмануть народ невозможно. — Можно, конечно, в отдельных случаях продать медь вместо золота, поддельный вексель вместо настоящего, можно налгать и многим выдать проигранное сражение за выигранное, можно на некоторое время заставить поверить и во всякую другую ложь касательно чувственных вещей и отдельных событий; но в знании сущности, где сознание обладает непосредственной достоверностью себя самого, мысль об обмане отпадает полностью.