Жизнь и труды Гегеля

Жизнь и труды Гегеля

«Величайшая наглость в преподнесении чистой бессмыслицы, в наборе бессмысленных, диких сочетаний слов, которые до сих пор можно было услышать только в доме для умалишенных, нашла, наконец, свое выражение у Гегеля; она сделалась орудием самой грубой из когда-либо известных мистификаций и сопровождалась успехом, который поразит потомство и останется в веках памятным свидетельством немецкой глупости». Так писал Шопенгауэр, коллега Гегеля по Берлинскому университету. Мы приводим здесь эти слова не для того, чтобы создать у читателей предвзятое мнение о гегелевской философии, а для того, чтобы предостеречь их. Для Гегеля фи лософия — занятие чрезвычайно серьезное, по этому договоримся сразу: никаких шуток. Как сказал один ревностный английский про поведник, который, выступая в Бате, заметил, что разговоры о геенне огненной только забавляют собравшееся послушать его избранное общество:

«Для смеющихся нет надежды».

Гегель создал небывало сложную философскую систему, понимание которой требует предельной концентрации. Поэтому Шопенгауэр, с его архиострым умом, похоже, просто не стал утруждать себя ее пристальным изучением.

С другой стороны, Георг Вильгельм Фридрих Гегель родился 27 августа в Штутгарте. Семья будущего философа насчитывала не одно поколение чиновников, а его отец служил в Вюртембергском казначействе.

В дальнейшем напоминанием о среде, в которой вырос Гегель, будет сильный швабский акцент, который он сохранит до конца своих дней, как и твердое убеждение в том, что скромность — один из главных признаков подлинной культуры.

У Гегеля было слабое здоровье, в детстве и отрочестве он перенес несколько тяжелых заболеваний.

В 6 лет мальчик чуть не умер от оспы.

Больше недели он ничего не видел, на лице впоследствии осталось множество оспинок. В 11 лет он перенес лихорадку, которой заразилась вся семья и от которой умерла его мать. А уже будучи студентом, заболел малярией и провел в постели несколько месяцев.

По мере взросления у Гегеля пробудилась тяга к чтению. Он читал все подряд: книги, газеты, трактаты по любым проблемам, которые только могли прийти ему в голову. При этом уже в раннем возрасте Гегель считал, что во всем должна быть система, и добросовестно переписывал в свой дневник отрывки из прочитанного. Эта, по его собственному выражению, «мельница цитат», ставшая для него настоящей школой педантичности, содержала высказывания по самым разным вопросам — от физиогномики до философии, от геометрии до ипохондрии. События из личной жизни заносились в дневник только в том случае, если они могли служить подтверждением какоголибо абстрактного принципа. Если же не происходило ничего достойного внимания, Гегель с подобающей ему серьезностью описывал причины столь плачевного положения дел.

Любознательный читатель, заглянув в эту интеллектуальную «лавку древностей», обнаружит, что рассказ о пожаре соседствует здесь с описанием концерта, а далее следуют: повествование о наступивших холодах и анализ данного явления; краткий разбор проповеди «Жажда денег — корень всех зол»; перечисление достоинств полученного в подарок латинского словаря. Как отмечает один знаток гегелевского творчества, «он пишет речь на латыни, объясняет, почему тему для латинского сочинения нельзя диктовать по-немецки, на полях записывает свое школьное расписание; он вспоминает, как они с друзьями видели хорошеньких девушек; комментирует Вергилия и Демосфена; ему интересно узнать, как устроены музыкальные часы и как используют атлас звездного неба, а в воскресенье он занимается тригонометрией».

Трудно переоценить значение этого дневника как свидетельства фантастической эрудиции и вместе с тем неожиданной в столь молодом человеке педантичности.

Перелистывая массивные тома сочинений Гегеля, встречаешь столько ссылок и цитат, что труд но понять, как все это богатство мог вместить в себя ум одного человека. Если эти цитаты и содержат некоторые неточности, то это только лишний раз подтверждает, что Гегель был человеком поистине энциклопедического ума. Гегель всегда цитировал по памяти: он не любил отвлекаться от своих размышлений только для того, чтобы проверить верность цитаты по первоисточнику.

Кэрд, один из ранних биографов Гегеля, пишет, что отец философа «во всем любил порядок и был по натуре консерватором, как и подобало человеку его положения». По-видимому, этот типичный служащий провинциального казначейства не слишком интересовался своими детьми. В это время самым близким для Гегеля человеком была его сестра Христина. Гегель был старше сестры на три года. Лишившись матери, дети сильно привязались друг к другу. Эта необычайная душевная близость позволила Гегелю сформулировать очередной абстрактный принцип: любовь сестры к брату — вот высшая форма любви. Позже в качестве иллюстрации этого принципа он будет ссылаться на «Антигону» Софокла. Антигона предает земле тело своего брата, хотя и знает, что за это ей положена смерть. Выполнив свой долг перед братом, она покончила с собой. Результатом ее поступка становятся новые самоубийства и всеобщее отчаяние.

Как мы увидим чуть позже, гнетущая атмосфера этой греческой трагедии очень точно отражала сущность отношений между Гегелем и его сестрой.

Впечатлительная Христина смотрела на своего всеведущего брата, как на Бога. Любовь к нему приняла у нее форму болезненной привязанности, оказавшей впоследствии трагическое влияние на ее судьбу.

В 18 лет Гегель поступил на богословское отделение Тюбингенского университета. Хотя у него были все задатки первоклассного чиновника, родители хотели, чтобы он посвятил себя служению Богу. К тому времени интересы Гегеля уже выходили далеко за рамки богословия, однако по-настоящему интересоваться философией он стал только в университете. Благодаря этому интересу в Тюбингене Гегель сблизился с двумя выдающимися людьми того времени. Первым был Гельдерлин, страстный поклонник культуры Древней Греции, ставший впоследствии одним из величайших немецких поэтов. Вторым — Шеллинг, чья про никнутая романтическим духом натурфилософия предвосхитила романтизм XIX века, возникший в качестве протеста против ограниченности рационализма.

Оказавшись в таком «звездном» окружении, Гегель и сам вскоре превратился в бунтаряромантика.

Узнав о вспыхнувшей во Франции революции, Гегель с Шеллингом отправились на рассвете на рыночную площадь, чтобы посадить там «дерево свободы».

В университете Гегель увлекся древнегреческой культурой и философией Канта. Он восторженно отзывался о кантовской «Критике чистого разума» и считал ее публикацию семью годами раньше — в 1781 году — «величайшим событием за всю историю немецкой философии».

Чтобы понять значение Канта для развития немецкой теоретической мысли, необходимо обратиться к истории философии. В XVIII веке шотландский философ Юм заявил, что философское знание не может быть сколько-нибудь достоверным, и провозгласил опыт единственным надежным источником знаний. Эмпирическая философия Юма отрицала возможность создания новых философских систем. Для построения любой новой системы необходима причинность (причинно-следственные связи), однако существование таких связей доказать невозможно. Мы можем наблюдать, как одно явление следует за другим во времени, но из этого нельзя заключить, что между этими явлениями существует связь.

Казалось, наступил конец философии.

Однако Канту удалось предотвратить эту катастрофу.

Он предположил, что причинно-следственные связи — лишь один из способов восприятия мира. Юм был прав: причинности как таковой не существует, зато она существует в нас самих и позволяет нам познавать мир. Через нее мы воспринимаем мир, как воспринимаем его через пространство, время, цвет и т. д.

Исходя из этого положения, Кант разработал всеобъемлющую философскую систему, основанную на принципах разума, а затем изложил свои взгляды в ряде почти не поддающихся пониманию трудов. Так началась славная эпоха немецкой классической философии, возвышенной и многословной.

Гегель был в восторге: в трудах Канта угадывался ум столь же энциклопедический (и столь же прозаичный), как и его собственный.

Итак, Гегель штудировал Канта, урывками читал древних классиков и исправно поставлял на свою «мельницу цитат» новые порции урожая.

Однокашники называли его не иначе как «старик» — видимо, потому, что он имел репутацию скучного человека и был известен своей маниакальной страстью к самообразованию. К моменту окончания университета в 1793 году Гегель решил, что пастором он не будет. Больше всего ему хотелось получить место в университете, но, как ни странно, особых академических лавров он не снискал. В его выпускном свидетельстве говорится, что его познания в философии весьма посредственны.

Как это часто бывает с людьми незаурядными и еще чаще — с посредственностями, в университете Гегель читал книги, по преимуществу не имевшие никакого отношения к университетской программе. Теперь он намеревался продолжить это хаотическое самообразование, а чтобы зарабатывать на жизнь, начал давать частные уроки.

Три года он работал домашним воспитателем в Берне, столице Швейцарии. В это время он много занимался в библиотеке и был очень одинок.

Гегель находил утешение в общении с природой.

Любопытный штрих к психологическому портрету Гегеля — его рассказ о своем восприятии величественной альпийской природы. «Природа примиряет меня с самим собой и с другими людьми, — пишет Гегель. — Поэтому я так часто ищу защиты у нашей истинной матери. Она помогает мне отгородиться от людей и не вступать с ними в какиелибо соглашения».

Однако величественные альпийские вершины казались Гегелю «вечно мертвыми»; водопады же, напротив, были олицетворением свободы, игры, вечного движения.

По мнению психолога Шарфштейна, суровые громады гор ассоциировались у Гегеля с давящей неподвижностью депрессии, а водопад символизировал радость человека, от этой депрессии освободившегося.

Возможно, здесь действительно была какая-то психологическая подоплека; возможно, это лишь очередная попытка найти скрытый смысл там, где его нет. Как бы мы ни относились к этой теории, одно известно наверняка: в те годы Гегеля мучили приступы глубокой депрессии.

Более поздние произведения и портреты филосо фа дают основание полагать, что этот недуг преследовал его на протяжении всей жизни.

Вдохновившись творчеством своего герояКанта,

— Гегель пишет ряд религиозных трактатов, в которых критикует христианство за авторитарность, и «Жизнь Иисуса», где Христос представлен почти исключительно как светская фигура.

Слова гегелевского Христа поразительно напоминают высказывания Канта: вместо мудрой простоты евангельских заповедей читателя потчуют вычурностью и тяжеловесностью прусского философствования. В основу своего нравственного учения Кант положил так называемый категорический императив: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом». Это правило явно перекликается со словами Христа: «Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». Гегель решил перещеголять своего кумира, в результате чего Христос у него произносит следующую фразу: «Если ты можешь пожелать, чтобы какой-либо закон стал всеобщим законом среди людей, и если ты считаешь его за коном для самого себя — согласно такой максиме ты и должен поступать». Гегелевская попытка изобразить Христа была бескрылой по стилю и содержанию, и позже Гегель сам пожалел об этом «чудесном перевоплощении» (при жизни Гегеля книга опубликована не была, а в старости он попытался уничтожить все экземпляры «Жизни Иисуса»).

В 1796 году друг Гегеля Гельдерлин помог ему получить место воспитателя во Франкфурте, но, приехав туда, Гегель обнаружил, что Гельдерлин без памяти влюблен в жену местного банкира, казавшуюся ему воплощением духа Древней Греции.

Гегель снова оказался предоставленным самому себе. Чтобы отогнать усиливающуюся меланхолию, он с новым рвением принялся за занятия.

В свободное время, которого у него было не так уж много, он начал сочинять невыносимо тоскливые, неуклюжие стихи.

«Что посвященный запретил себе сам, несовершенным душам мудрый закон запретил, Чтобы они не могли открыть никому, что он в святую ночь испытал, Чтобы его высокую душу крикливый их вздор от размышлений не мог отвлечь, чтобы, услышав их болтовню, он не разгневался на божество, Чтобы само божество не оказалось втоптанным в грязь».

Все-таки сила Гегеля — в прозе, а не в поэзии.

В эти годы страдавший от одиночества Гегель испытал своеобразное внутреннее озарение. Ему словно открылись глубинная сущность мира, божественное единство космоса, где разделение на конечные объекты — лишь иллюзия, все взаимозависимо и в основе всего — целое. Гегель читал Спинозу, еврейского философа-пантеиста XVII века. По-видимому, философия последнего и позволила Гегелю увидеть мир именно таким.

Философская система Спинозы — сооружение не менее грандиозное, чем философия Канта.

Спиноза выстроил ее по образцу евклидовой геометрии.

Взяв за основу совокупность аксиом и определений и доказывая ряд вытекавших из них теорем, философ представил мир в виде бесконечной системы, удивительно гармоничной и разумной.

Эта геометрическая система, Вселенная — есть Бог, и только Он вполне реален. Он (а значит, и бесконечная Вселенная, которая содержится в Нем) не заключает в себе никакого отрицания и подчиняется абсолютной логической необходимо сти. Наше видение мира как чего-то несовершенного, порочного, конечного и полного случайностей — следствие ограниченности человеческого ума; тем не менее люди способны осознать абсолютную необходимость и объективное существование бесконечного целого.

Под влиянием этого мистического опыта Гегель решил отказаться от таких развлечений, как поэзия, богохульство и ведение дневника в форме энциклопедии, и полностью посвятить себя философии. Вся последующая жизнь Гегеля была попыткой выразить это новое видение мира словами и поставить его на прочный рациональный фундамент. Плодом этих размышлений стала его собственная всеобъемлющая система.

С самого начала эта система во многом напоминала философию Спинозы, хотя в ней, безусловно, не было такой геометрической четкости. В том, что касалось стиля, Гегель был по-прежнему солидарен с Кантом: чем запутаннее, тем лучше.

Однако именно благодаря Спинозе Гегель перестал смотреть на вещи исключительно сквозь призму кантовской философии. Оказалось, что это не единственно возможное объяснение мира.

В 1799 году умер отец Гегеля, оставив ему небольшое наследство — по словам Дюранта, 1500 долларов (что, видимо, надо понимать как «1500 талеров» — ведь именно от этого слова происходит слово «доллар»). Этого было достаточно, чтобы не умереть с голоду, и Гегель написал своему другу Шеллингу письмо с просьбой порекомендовать ему какой-нибудь немецкий город, где он мог бы жить без особых трат, — с незатейливой местной кухней, хорошей библиотекой и «ein gutes bier» (вкусным пивом). Шеллинг, который, несмотря на свою молодость, уже был профессором Йенского университета и пользовался огромной популярностью, недолго думая, предложил Гегелю приехать к нему. (Похоже, что ни Гегель, ни Шеллинг совсем не разбирались в пиве, что в принципе для философов не характерно. То пиво, которое я попробовал в Йене, уж точно не входило в Бундеслигу Великого Немецкого Пива. Потом мне сообщили, что его привезли из местной лечебницы для безнадежно больных, что, без сомнения, было весьма утешительно.) Гегель приехал в Йену в 1801 году и получил место приват-доцента в университете. Жалование при ват-доцента напрямую зависело от числа студентов, посещавших его лекции. К счастью для Гегеля, у него были некоторые сбережения: сначала к нему на лекции ходили только четыре человека. (В отличие от своего великого учителя-метафизика Канта, который был отвратительным писателем и блестящим лектором, Гегель был последователен: слушать его лекции было так же трудно, как читать его книги.) В конце XVIII века университет Йены был центром духовной жизни Германии. Время от времени здесь читал лекции по истории Шиллер; братья Шлегели и поэт Новалис закладывали здесь фундамент первой в Германии романтической школы, а идеалист Фихте знакомил студентов с новейшей посткантианской философией. Все эти поэтические фигуры уже покинули Йену к тому времени, когда туда приехал Гегель. Зато теперь там работал 26-летний Шеллинг, вдохновлявший студентов своей романтической философией природы. Гегелю вся эта романтика не нравилась, и он рассорился с Шеллингом.

Тем временем, несмотря на то, что посещаемость его лекций резко возросла (до 11 человек), денег у Гегеля оставалось все меньше. Но он не искал легких путей. Проще представить себе ежа без иголок, чем Гегеля, изменившего своим принципам.

Он ни на миг не поддался соблазну сделать свои лекции интересными или хотя бы понятными.

Как раз в это время Гегель начинал формулировать основные положения своей системы, причем делать это он предпочитал непосредственно в процессе общения со своими ни в чем не повинными слушателями. Вот слова одного верного последователя Гегеля, учившегося у него несколькими годами позже: «Начав запинаться уже на первом слове, он медленно продвигался вперед, потом начинал все сначала, останавливался, говорил и думал. Слушателям начинало казаться, что нужное слово никогда не будет найдено, и как раз тогда оно обязательно находилось… Теперь вы думали, что поняли мысль лектора, и ждали ее развития. Напрасно. Мысль, вместо того чтобы двигаться вперед, топталась на месте, и одни и те же слова повторялись снова и снова. Но если вы, утомившись, отвлекались хотя бы на минуту, нить рассуждений была безнадежно утеряна». И это — слова ученика, боготворящего своего учителя.

О том, какое действие такие приемы обуче ния могли оказать на злополучного студента, просидевшего всю ночь за кружкой пива (из лечебницы), можно только догадываться.

С Гегелем надо было что-то делать. В конце концов кто-то не выдержал и обратился к Гете, который состоял тайным советником при веймарском дворе и был весьма влиятельным человеком.

В результате Гегеля сделали экстраординарным профессором (что, по мнению некоторых его коллег, только подтвердило очевидное) и назначили ему жалование в размере 100 долларов.

Это позволило ему вплотную заняться написанием своего великого труда — «Феноменологии духа». Правда, феноменальная деятельность Гегеля не ограничивалась одним духом: как раз тогда обнаружилось, что его квартирная хозяйка беременна. Этот факт обычно лишь проскальзывает в его биографиях подобно тому, как алмазы мудрых мыслей изредка сверкают в лабиринтах его прозы. Блеснул — и погас, растаял во мраке. Но жизнь — не философская система, где истина подчас остается неразгаданной на протяжении многих лет после смерти автора. Квартирная хозяйка назвала Гегеля в качестве виновника.

Тем временем Наполеон расширял границы своей империи. Конфликт с Пруссией стал неизбежен, и в 1806 году французские войска вошли в Йену. Гегель, презиравший прусскую бюрократию, с восторгом встретил приход Наполеона. Но вряд ли это было отголоском юношеского романтизма.

Скорее ему казалось, что на его глазах сам ход истории подтверждает верность его теорий. «Я видел, как через город проехал Наполеон, эта мировая душа». На следующий день французские солдаты начали грабить и поджигать дома на его улице, и Гегель, с «Феноменологией духа» в кармане пальто, был вынужден бежать к жившему неподалеку знакомому профессору (зная размер «Феноменологии духа», можно предположить, что у Гегеля было очень большое пальто). Пока французская и прусская армии сражались на подступах к городу, он дописывал свой шедевр. Предание гласит, что, когда солдаты начали возвращаться в город, Гегель оторвался от работы, выглянул в окно и спросил: «Кто победил?»

Победили французы, и восторгу Гегеля не было предела. Мировая душа победно шествовала по этому бездушному миру. Но после битвы при Йене уни верситет закрыли, и Гегель снова остался без денег.

Единственным источником дохода для него теперь было профессорское жалованье. В следующем году была опубликована «Феноменология духа».

По общему признанию, эта книга является самым законченным и сложным произведением Гегеля.

Благодаря Канту стало ясно, чтолюбое мало-мальски серьезное философское сочинение должно содержать не менее 800 страниц. В этом отношении Гегель оказался достойным учеником своего учителя.

Более того, он превзошел последнего в пространности изложения. В качестве примера приведу одно, далеко не самое длинное и трудное для понимания, высказывание: «Между тем, подобно тому, как сам дух не есть нечто абстрактно-простое, а есть система движений, в которой он различает себя в моментах, но в самом этом различении остается свободным, и подобно тому, как он вообще расчленяет свое тело по различным отправлениям и каждую отдельную часть тела определяет только для одного отправления, точно так же можно представить себе и то, что текучее бытие его внутри-себя-бытия есть бытие расчлененное и, по-видимому, его так и нужно представлять…» И так далее.

При первом знакомстве этот мухослон может показаться даже забавным. Но после прочтения двухсот-трехсот страниц подобного текста желание смеяться возникает не у всех.

Однако было бы ошибочным полагать, что такова вся «Феноменология духа». Автор постепенно (очень постепенно) подводит нас к кульминации — описанию Абсолютного Знания. Нелегко придумать предложение почти из семи строк, на всем своем протяжении абсолютно лишенное какого-либо смысла (не верите — попробуйте сами). Но Гегель уже вошел во вкус, и теперь ему ничего не стоило написать хоть сотню страниц в таком же духе: «Познавание чистых понятий науки в этой форме образований сознания составляет тот аспект их реальности, в котором их сущность, понятие, установленное в ней в своем простом опосредовании в качестве мышления, раскрывает моменты этого опосредования и проявляется, следуя внутренней противоположности» (из «Феноменологии духа»).

Гегель называл это «попыткой научить философию говорить по-немецки». Некоторые думают, что ему это удалось. Но эта порочная точка зрения оскорбительна для немецкого языка, языка Гельдерлина и Рильке. Прежде чем чему-то учить философию, Гегелю, возможно, следовало бы самому научиться говорить по-немецки.

Но что же это все-таки значит? Если человек пишет 800-страничный труд — неважно, на каком языке, — должен же в этом быть хоть какой-то смысл! Вооружившись этим доводом, не одно поколение исследователей пускалось в путешествие по зыбучим пескам гегелевской прозы. Одни заканчивали его марксистами, другие — экзистенциалистами, а третьи не закончили вовсе (гегельянцы). Это неудивительно: в конце концов, Гегелю потребовалось десять томов, чтобы вкратце изложить свою систему (ожидается, что в новом собрании сочинений Гегеля, которое готовит к выпуску Deutsche Forschungsgemeinshaft, будет 50 с лишним томов).

Поэтому любая попытка представить философию Гегеля в виде ограниченного набора формул будет напоминать попытку по маленькой косточке из кончика хвоста динозавра восстановить облик того неуклюжего чудища, которому она принадлежала.

В «Феноменологии духа» Гегель описывает логический процесс восхождения человеческого духа от обыденного сознания к Абсолютному Знанию через ряд промежуточных этапов: самосознание, разум, дух и религию. Эта идея и стала тем фундаментом, на котором он в дальнейшем выстроил свою универсальную систему.

Философская система Гегеля объясняла буквально все. Были ли эти объяснения верными?

Ответ на этот вопрос зависит от того, под каким углом мы будем рассматривать структуру и динамику этой системы. В основу ее лег разработанный Гегелем оригинальный способ мышления — его прославленный диалектический метод. Исходным пунктом этого метода является «тезис».

Например: бытие. По мысли Гегеля, тезис неизбежно представляется чем-то несовершенным и неполным. Попытка дать определение бытию рано или поздно приводит нас к противоположной идее — идее небытия. Но оказывается, что и антитезис — нечто несовершенное, недостаточное.

В итоге две противоположности сливаются, образуя синтез, в данном случае — становление.

Синтез вбирает в себя все рациональное, что есть в тезисе и антитезисе, и может, в свою очередь, стать новым тезисом. Благодаря этому описан ный выше процесс может повторяться, причем каждая новая триада оказывается все более рациональной, а значит, и более духовной. Поднимаясь по ступеням этой системы, дух постигает себя и свою значимость. Итогом этого процесса является Абсолютное Знание, которое определяется как «дух, познавший самого себя как дух».

Но все же ключевым моментом гегелевской системы остается диалектика. Ее законы действуют на всех ступенях развития — от области чистого разума до более приземленных сфер, таких как история, искусство, наука и т. д. Примером диалектики на этом уровне может служить следующая триада:

Тезис: архитектура

Антитезис: романтическое искусство

Синтез: классическая скульптура

Мы не будем обсуждать здесь, насколько верными эти построения кажутся нам лично. Сейчас важно, чтобы читатель получил представление о том, какое сырье шло в ход на этой универсальной «фабрике идей».

Еще один пример — более абстрактный, расплывчатый (и, естественно, лучше вписывающийся в предложенную Гегелем схему):

Тезис: всеобщность

Антитезис: единичность

Синтез: индивидуальность

На создание диалектического метода (сам философ называет его диалектической логикой) Гегеля подвигло похвальное стремление преодолеть главный недостаток логики традиционной, а именно — ее абсолютную бессодержательность. Логика всегда говорит только о себе самой. Возьмем традиционное логическое построение.

Все философы страдают манией интеллектуального величия.

Гегель — философ.

Следовательно, Гегель страдает манией интеллектуального величия.

Мы вполне могли бы сказать то же самое о магах, волшебниках и Мерлине.

По сути все сводится к следующей схеме:

Все А есть В

X есть А

Следовательно, X есть В.

Как бы ни менялось содержание, логическая форма остается прежней. Гегель считал, что задача логики — в поиске истины. Но что такое исти на, если она лишена содержания? Традиционная логика не дает нам никакой информации; она не в состоянии обнаружить подлинную истину. Этот разрыв между формой и содержанием Гегель и стремился преодолеть.

Объясняя свою точку зрения, Гегель настаивает на том, чтобы его выслушали с начала до конца (уверяя нас, что, если не все в его рассуждениях покажется нам логичным, это не должно нас смущать: при целостном рассмотрении его аргументации все встанет на свои места). Прежде всего Гегель говорит, что задача логики — изучать мышление. Как мы уже знаем, вершиной диалектического процесса является Абсолютный Дух. Это высшая реальность, не зависящая от конкретных форм, которые дух принимает в процессе своего развития. Именно дух определяет развитие мира. Поэтому изучение закономерностей развития духа (мышления) позволит понять закономерности мирового развития.

Из сказанного выше следует, что объективная действительность не может существовать независимо от мысли. Действительно, в «Феноменологии духа» Гегель утверждает, что мысль есть объективная действительность, и наоборот. Мысль и объективная действительность тождественны. Это значит, что, изучая мысль, логика изучает и действительность.

Таким образом, предмет логики — «истина как таковая».

Итак, диалектика, в основе которой лежит триадический метод (тезис — антитезис — синтез) имеет как форму, так и содержание. Ее законы аналогичны законам развития духа; она стремится к постижению «истины как таковой». Поскольку тезис не способен вместить в себя все богатство содержания того или иного понятия, он порождает антитезис. Так, тезис «бытие» неизбежно порождает антитезис «небытие», а затем сливается с ним, образуя синтез «становление».

В этой системе, безусловно, заложено множество неожиданных, глубоких, плодотворных идей.

Но все это, в сущности, поэтические идеи. Да и сама система Гегеля — это, в сущности, красивый поэтический вымысел. Правда, бабочка поэзии оказалась придавленной кувалдой прусской основательности.

А ближе к подножию выстроенной Гегелем пирамиды идей можно обнаружить немало утверждений, которые не соответствуют действительности (Тезис: религия евреев. Антитезис: религия римлян. Синтез: религия греков) или же просто бессмысленны (Тезис: воздух. Антитезис: земля. Синтез: огонь и вода). Отсюда становится очевидным, что, хотя сам Гегель и называл свою систему необходимой (в логическом смысле), многие ее положения произвольны. В ней нет той строгой логики, которую мы находим у того же Спинозы. А позже мы увидим, что в применении к менее отвлеченным сферам, таким как история, она может быть источником довольно опасных идей. (Идея о национальном лидере как воплощении «мировой души» могла быть объяснимой в XIX веке с его поэтическим культом Наполеона, но сегодня, учитывая опыт XX века, с ней вряд ли можно согласиться.) Публикация этого труда не помогла Гегелю поправить свое финансовое положение. Университет был по-прежнему закрыт, и Гегель начал искать работу. Но тут случилось неизбежное. Диалектический процесс, происходивший все это время неподалеку, в положенное время увенчался синтезом: у квартирной хозяйки Гегеля родился сын.

Мальчика назвали Людвигом. Вскоре Гегель уехал из Йены и два года работал редактором

Bamberger Zeitung (Бамбергской газеты). Увы! Мы можем только догадываться о том, что он писал в своих передовицах. Судя по всему, все номера этой газеты за 1807/1808 гг. пришлись не по вкусу устремленному ввысь историческому процессу.

В 38 лет Гегель стал директором Нюрнбергской гимназии. Директорские обязанности были не слишком обременительными, и в течение 8 лет, которые он провел на этом посту, у него всегда было достаточно времени для занятий философией.

Гегель уже давно отказался от тезиса о революционном освобождении, зато антитезис данной идеи нашел в нем горячего сторонника. Лучшего директора гимназии нельзя было и пожелать.

Гегель заявлял: «Смысл образования заключается в том, чтобы искоренить любые индивидуальные проявления фантазии и мысли, которые могут возникнуть у молодежи… Мысль, как и воля, должна начинать с послушания».

Подобно многим директорам школ, которые равнодушны к своей работе или просто ленивы, герр ректор Гегель превыше всего ставил дисциплину.

Редко кто отваживался побеспокоить его, когда он работал у себя в кабинете. Вот воспоми нания одного из его учеников:«…мы с товарищем пошли к нему со своими жалобами. Какой нам был оказан прием! Мы еле ноги унесли».

Здесь возник еще один неожиданный антитезис.

Гегель полюбил. Некоторым этот факт кажется не менее загадочным, чем понятие Абсолюта в гегелевской философии. Гегелю было 40 лет. Он был закоренелым холостяком (если не считать одной досадной оплошности). Годы напряженных занятий не прошли бесследно. У него было невыразительное одутловатое лицо — лицо преждевременно состарившегося человека — и жидкие волосы. Он был крепко сложен, но сутулился, а в обществе держался скованно. У Георга Вильгельма Фридриха Гегеля не было харизмы — это признавали даже его преданные ученики. Девушка, которую он полюбил, Мари фон Тухер, происходила из респектабельной нюрнбергской семьи. Ей было всего 18 лет.

Мари была подругой Жана Поля, популярного в то время писателя из ранних романтиков, и романтические разговоры о «чувстве» и «благородных порывах» не казались ей пустой болтовней.

Гегель посвящал ей тяжеловесные стихи, в которых детально разбиралась диалектическая природа любви. Да и на свиданиях он часто забывал, что разговаривает не с провинившимися школьниками, а с дамой сердца, и отчитывал ее за чрезмерную восторженность. Позже в одном из писем он будет просить прощения: «Признаюсь, когда мне приходится критиковать принципы, я слишком быстро забываю о том, в какой форме приверженность этим принципам выражена у конкретного человека — в данном случае, у тебя, — я отношусь к ним слишком серьезно, потому что вижу их общемировое значение, которого ты, может быть, и не замечаешь — а точнее, и вовсе не видишь». Интересно, что бы Гегель сказал, если бы Мари, как когда-то он сам, пошла на рыночную площадь сажать «дерево свободы»? Но интереснее всего то, что Мари фон Тухер, похоже, отвечала этому вечно брюзжащему ретрограду взаимностью.

В 1811 году они поженились. Свадьбу отпраздновали шумно и весело, хотя не обошлось и без эксцесса: внезапно появилась квартирная хозяйка из Йены и закатила скандал. Она возмущенно размахивала какой-то бумажкой, уверяя присут ствующих, что Гегель дал письменное обещание жениться на ней. По словам очевидца, «ее успокоили и пообещали возместить убытки».

Но нити старых привязанностей рвались болезненно.

Когда о свадьбе узнала сестра Гегеля Христина, у нее случился нервный припадок (или, выражаясь сухим языком женоненавистников той эпохи, «ипохондриакальная меланхолия с приступами истерии»). Христина все это время работала гувернанткой; мысль о браке ей претила. Один поклонник сделал ей предложение, но она ответила отказом. С тех пор она начала «проявлять беспокойство», с ней творилось «что-то странное». Гегель предложил ей перебраться к нему, но Христина, мучительно ревновавшая брата, ни за что не согласилась бы жить с его женой под одной крышей и решила поселиться у родственников. Свое пребывание у них она начала с того, что целый день прорыдала на диване. По словам хозяйки дома, она выражала «глубокое недовольство» своим братом и «глубокую ненависть» к его жене. Состояние ее стало настолько серьезным, что пришлось поместить ее в психиатрическую лечебницу, где она пробыла около года.

Гегель сохранял свою привычную невозмутимость, но душевная болезнь сестры не могла не беспокоить его. Его по-прежнему мучили приступы депрессии. В это время он пишет о «погружении в темные области, где ничто не оказывается достоверным, твердым и определенным, где всюду встречаются яркие вспышки света, которые, однако, на краю пропасти благодаря своему яркому сиянию становятся тем более мутными, обманчивыми из-за своего окружения и порождают ложные отношения, кажущиеся истинным светом». Вспоминая то время, когда он начинал создавать свою философию, Гегель говорит: «Такой переломный момент вообще бывает в жизни каждого человека — мрачный период подавленности, через теснины которого он пробивается к уверенности в себе, к укреплению и утверждению самого себя, к уверенности в повседневной жизни; и если человек уже дошел до того, что утратил способность вновь обрести уверенность в привычной повседневной жизни, то он приходит хотя бы к утверждению уверенности в благородном внутреннем существовании». Многие психиатры видели здесь «поиск защиты, безопаснос ти, который переносится и в сферу абстрактного мышления». Вполне возможно, что гегелевская философия, возникшая под влиянием некоего внутреннего прозрения, была выражением глубокого душевного разлада. Такие предположения могли бы показаться нелепыми, если бы не тот факт, что диалектический метод Гегеля, который, по утверждению самого философа, отражает развитие духа, в своей основе шизоиден (хотя в нем же заложена и возможность излечения).

Насколько позволяют судить свидетельства современников, несмотря на все трудности, брак Гегеля с Мари фон Тухер был счастливым. У Мари родилось двое сыновей, Карл и Иммануил. Чуть позже из Йены приехал первый сын Гегеля — Людвиг: Гегель решил взять его к себе после того, как умерла его мать.

Но все получилось совсем не так, как он рассчитывал.

Людвиг не мог избавиться от мысли, что с ним поступают несправедливо. Судя по всему, он унаследовал львиную долю интеллекта отца. Пойдя по стопам последнего, он стал приверженцем крайне радикальных идей. Он хотел изучать медицину, но по настоянию Гегеля его отдали в обучение к торговцу.

Людвиг убежал и завербовался в голландский Иностранный легион; его послали в Ост-Индию, где он вскоре умер от лихорадки.

В этот период Гегель создает еще одно выдающееся произведение — «Науку логики». Этот magniloquum opus знаменит в первую очередь тем, что ни собственно науки, ни собственно логики там и в помине нет. Под наукой Гегель понимал метафизику — прямую противоположность физики, а под логикой — свой диалектический метод.

Если считать этот метод логичным, то нельзя не признать, что система Гегеля — самая строгая, емкая и последовательная из всех когда-либо существовавших философских систем. В противном случае возникает сильный соблазн счесть ее очередной метафизической химерой. (Сторонники последней точки зрения полагают, что Гегелю следовало бы назвать свою книгу «Метафизика метафизик» — такое название намного лучше отражало бы ее содержание.) В «Науке логики» Гегель рассматривает не логику как таковую, а понятия, которыми оперирует логическое мышление. Это предложенные еще Кантом категории бытия, становления, отношения и т. д. По мнению Гегеля, самой важной из этих категорий является категория отношения, а наиболее универсальным отношением — отношение противоречия. Так начинается диалектический процесс, протекающий по схеме «тезис — антитезис — синтез». Как мы уже знаем, Гегель считал мышление первоосновой всего существующего.

Значит, диалектический процесс, лежащий в основе мышления, лежит и в основе всех явлений реального мира. Такова, по Гегелю, «наука» его логики: диалектика правит миром.

Здесь кроется основное различие между Гегелем и Кантом. Выдающийся ученый и блестящий логик, Кант имел полное право написать книгу о науке и логике. Гегель же подходил к философии с позиций историзма. Любовь к размаху проявляется у него не только в манере формулировать свои мысли. Гегель вообще мыслит глобально: мир для него — непрерывный процесс исторического развития. При таком подходе все конкретное, все, что «здесь и сейчас», отходит на второй план. Взгляд философа прикован к развитию мирового духа, все остальное тонет во мраке.

Кант же, напротив, смотрит на вещи трезвым взглядом ученого. Сейчас в моде именно кантовский подход, однако не исключено, что с завершением длительного периода экспансии в истории человечества гегелевский метод восстановит свои позиции.

Благодаря «Науке логики» Гегель прославился.

Вышла только первая часть книги, а ему уже предлагали место профессора в университетах Гейдельберга и Берлина. Гегель выбрал Гейдельберг, куда и прибыл в 1816 году. Гегель — самый почитаемый из всех философов, работавших в этом университете на протяжении его многовековой истории, а на противоположном берегу реки даже есть тропинка, известная как «Тропа философов». Она вьется по склону холма над виноградниками; внизу виден старый мост через Некар, а на другом берегу возвышается замок, вокруг которого раскинулся древний университетский город. Много лет назад мне сказали, что эту тропинку назвали так в честь Гегеля, но потом оказалось, что это не так: Гегель терпеть не мог прогулок в сельской местности.

Прожив год в Гейдельберге, Гегель опубликовал «Энциклопедию философских наук в кратком очерке», которую студенты должны были читать в качестве подготовки к его лекциям. Эта книга со держит все основные положения его философии, а также помогает читателю проникнуть в тайны гегелевского словоупотребления и может стать важным подспорьем при расшифровке его высказываний.

Как мы знаем, логику, да и не только логику, Гегель понимал своеобразно: если вы не были экспертом по китайской грамоте, существовала опасность, что содержание его лекций так и останется для вас загадкой. Даже объяснения простейших вещей теперь нуждались в расшифровке:

«Обобщая вкратце моменты этого перехода качества в количество, можно сказать, что качественное имеет свою фундаментальную определенность в бытии и непосредственности, где мера и определенность настолько идентичны существованию чего-либо, что при их изменении это что-либо перестает существовать». (Недаром среди тех, кто разгадал дьявольски трудный код Enigma, использовавшийся нацистами во время Второй мировой войны, были специалисты по творчеству Гегеля.) В «Энциклопедии» Гегель продолжает совершенствовать свою систему. Теперь она представлена в виде последовательности пирамидальных конструкций, завершающейся Высшей Триадой, где тезис — Абсолютная Идея, антитезис — Природа, а синтез — Дух, или Абсолютная Реальность.

Вся система может рассматриваться как Дух (Абсолютная Реальность), постигающий самое себя и свою значимость. Подобный путь проходят и индивиды: мы поднимаемся по ступеням этой системы, становясь разумнее, духовнее, все лучше постигая себя и свое место в мире.

Система Гегеля основана на принципе идеалистического монизма: все богатство и разнооб разие мира вмещает в себя Мировой Дух — синтез Природы и Абсолютной Идеи. При этом, помимо принципа триадичности (тройственности), для нее характерен принцип цикличности, поскольку неотъемлемой ее частью является дифференция.

Развитие происходит согласно диалектическому принципу: тезис порождает антитезис и так далее.

Истина может быть познана только после того, как она дифференцировала себя, т. е. породила свой антитезис — заблуждение — и преодолела его. Подобным же образом Бог является бесконечным только потому, что он установил для себя ограничение — конечность — и преодолел его. (Нечто подобное есть и в Библии: грехопадение — необходимый этап на пути к истинной благодати.) Таким образом, развитие наряду с интеграцией (синтез) подразумевает дифференцию (порождение тезисом антитезиса).

Проработав два года в Гейдельберге, Гегель решил, что пора переходить к антитезису, и переехал в Берлин. В 1816 году он стал профессором философии в Берлинском университете, заняв место покойного Фихте. К этому времени Наполеон был разгромлен, и Пруссия вновь заняла доминирующее положение среди немецких государств.

Когда Гегель приехал в Берлин, Пруссия вступала в полосу жесточайшей реакции. Гегель прожил в прусской столице 13 лет, став чем-то вроде местной достопримечательности. Его лекции неизменно собирали полные залы, а миазмы его философского влияния проникли в другие немецкие университеты в форме гегельянства.

Поскольку любое проявление политического инакомыслия теперь подавлялось, берлинские студенты и интеллигенция были вынуждены ис кать другое применение своим творческим силам. Интеллектуальная публика проводила время в за нятиях живописью, музыкой, философией. Гегель фактически стал официальным философом Прусского государства. В 1821 году он опубликовал «Философию права», посвященную вопросам политики и гражданских прав. Теперь он выступал за сохранение status quo и был ярым противником любых радикальных перемен в обществе. В своей новой книге он представил развитие общества в виде следующей триады: тезис: абстрактные универсальные законы; антитезис: сознание индивида; синтез: нравственность общества.

Гегель считал, что это общество должно осно вываться на уважении к ценностям семьи и профессиональных объединений. Как ни странно, то идеальное государство, о котором он говорил, напоминало скорее не прусскую, а британскую модель государственного устройства. Его основополагающие принципы — парламентское правление, ограниченная власть монарха, суд присяжных и терпимое отношение к инакомыслящим — в первую очередь, к церковным ересям и евреям (насколько я могу судить, антисемитизм был совершенно чужд Гегелю, хотя в то время волна антиеврейских настроений буквально захлестнула прусское общество).

Тем временем Гегель продолжал заниматься своим обычным делом — морочил голову десяткам жадных до знаний студентов. За кафедрой он сидел, низко опустив голову, не отрывая глаз от лежавшей перед ним толстой кипы конспектов, говорил чрезвычайно медленно, неуклюже продираясь сквозь бесконечные нагромождения придаточных предложений, все время искал что-то в своих записях — а нужное место никак не находилось, — и поскольку слова его то и дело прерывались приступами кашля, казалось, что каждое предложение он выдавливает из себя с огромным трудом.

Но вот, завидев впереди спасительный свет чистой абстракции, Гегель преображался: речь его, только что казавшаяся такой запутанной и противоречивой, теперь звучала ярко и убедительно, мысль, избавившись от балласта значения, взмывала на недосягаемую высоту и здесь, росла, словно независимо от воли автора, до тех пор, пока у последнего не случался очередной приступ кашля.

Случалось, что после лекции какой-нибудь окончательно сбитый с толку студент отправлялся вслед за Гегелем к нему на квартиру. Здесь ему открывалось довольно занятное зрелище: за ог ромным столом, заваленным книгами и бумагами, сидел человек с мучнисто-белым лицом, закутанный в серо-желтый халат до пола. Начинался нескладный разговор, который, однако, вскоре прерывался: Гегель задумывался о чем-то своем, начинал перебирать бумаги, что-то бормоча себе под нос, и проходило немало времени, прежде чем он вспоминал о своем собеседнике.

В это время Гегель почти ничего не печатал, но благодаря нескольким верным криптографам из числа студентов до нас дошли записи его лекций.

Эти конспекты, опубликованные в собрании сочинений Гегеля, представляют собой наиболее полное изложение его взглядов на эстетику и религию, а также его концепции всемирной истории.

Гегель сводит историю человечества к пресловутому «диалектическому процессу» (впоследствии этот ложный тезис взяли на вооружение марксисты).