Глава 11 Неведение

Глава 11 Неведение

Все ждали прекрасного нового мира – Первая мировая война – коллективное самоубийство Европы – Новые великие научные открытия – Мистические изумления новой науки – Логический позитивизм – Христианское восстание против современного рационализма – Страх как основа фундаментализма – Крестовый поход фундаменталистов против эволюции и либералов – Вторая мировая война – жуткая эффективность современного насилия – Холокост и христианские ценности – Бог после ужасов концлагерей – Как спасти идею Бога? – «Бог, который является, когда исчезает Бог»: богословие Пауля Тиллиха – Тайна трансцендентного у Карла Ранера – Существует ли наука в чистом виде – Бог, свобода и человек.

На Втором международном математическом конгрессе в Париже (1900) немецкий математик Давид Гильберт (1862—1943) уверенно предрек столетие беспрецедентного научного прогресса. В ньютоновской системе было лишь 23 крупные проблемы, – если решить их, наши знания о вселенной будут полными. Казалось, поступь западного прогресса ничто не в силах сдержать. Практически во всех областях ученые, философы и деятели искусства ожидали прекрасного нового мира. Посетив выставку французских постимпрессионистов, британская писательница Вирджиния Вульф (1882—1941) заметила: «В декабре 1910 года изменилась человеческая природа». Художники сознательно попирали ожидания зрителей, словно возвещая: мир изменился – измениться должно и видение. То, что раньше считалось бесспорным, отныне казалось сомнительным. Некоторые хотели увидеть нередуцируемые основы, пытались отбросить периферию и сосредоточиться на сердцевине: скажем, физики изучали атом и частицы, социологи и антропологи занимались первобытными обществами и культурами. Люди желали разбить прошлое на кусочки, расщепить даже атом, чтобы создать нечто новое. Пабло Пикассо (1881—1973) рассекал формы на грани или давал взглянуть на них одновременно с разных ракурсов. Романы Вирджинии Вульф и Джеймса Джойса (1882—1914) отходили от традиционной манеры повествования, в которой события следуют друг за другом в причинно-следственной цепочке, и погружали читателей в хаотический поток сознания своих персонажей, так что становилось неясно, что происходит и как относиться к тем или иным поворотам сюжета. Однако Первая мировая война обнаружила саморазрушительный нигилизм, который таился в сердцевине западной цивилизации Нового времени, невзирая на все ее колоссальные достижения. Эту войну называли коллективным самоубийством Европы: она унесла жизни тысячи молодых людей и, видимо, нанесла европейскому обществу непоправимый урон. Полнейшая бесцельность окопной войны, которая к тому же велась без веских социальных, идеологических и гуманитарных оснований, была пощечиной рационализму научной эпохи. Самые развитые и цивилизованные страны Европы калечили себя и друг друга с помощью новой военной технологии лишь затем, чтобы потрафить своему национальному «эго». Война казалась страшной пародией на технический идеал: будучи раз запущенным, сложный механизм воинского призыва, перевозки войск и производства оружия было практически невозможно остановить. После перемирия западная экономика оказалась в сильном упадке, а 1930-е годы ознаменовались Великой депрессией и усилением фашизма и коммунизма. В 1939 году свершилось немыслимое: началась Вторая мировая война. В такой ситуации розовый оптимизм относительно бесконечного прогресса цивилизации казался уже неуместным. Секулярные идеологии Нового времени отправились на свалку истории вслед за религиозными предрассудками. Стала до боли очевидной гибельность всякого идолопоклонства: если в абсолют возводится нечто конечное, скажем, нация, это несет смертельную угрозу потенциальным конкурентам.