Раскрытие тайного
Раскрытие тайного
Скорее всего, он был из той категории культовых служителей, которые имели способность напрямую общаться с духами, получать от них «указания», знаки и откровения. Именно поэтому Конфуций постоянно призывает «следовать Небу», «слушать Небо». Конечно, он не философ инее имеет никакого отношения к классическому пониманию философии — он не философствует, не размышляет, не пытается построить внятной теории. Он лишь отражает, рефлектирует на том высочайшем уровне духовного откровения, который может быть доступен лишь высочайшему магу и посвященному.
И вместе с этим он поразительным образом старается десакрализовать свой путь, вольно или невольно раскрывая своим ученикам мысль о том, что магический путь доступен каждому при соблюдении определенных правил в обучении и самосовершенствовании.
Конфуций принадлежал к тому типу учителей, которые, получив древние магические ритуалы служения духам и предкам, решили вынести их на уровень государственного служения. Конфуций — посвященный, «знающий», и он сам это неоднократно подчеркивает. Он мистик, отказывающийся говорить о тайном, дабы не уводить людей от конкретных дел. На людях он не рассуждает о вещах сокровенных, более того, он старается всячески уйти от абстрактных рассуждений о тайном. Не случайно то, что в отличие от Лао-цзы, который рассуждал и о «тайно-утонченном», и о «темно-сокровенном» (сюань), Конфуций ни разу даже не обмолвился об этом, И это дало повод многим интеллектуалам последующих эпох считать, что именно Кун-цзы воистину знал о «тайном» и «сокровенном». И именно поэтому, постигнув их суть, оказавшись посвященным в Знание, отказывался говорить о них.
В какое учение, какое знание оказывается посвящен Кун-цзы? Это сложно описать в двух словах, однако достаточно даже бегло прочитать «Лунь юй», как перед нами открываются общие контуры того великого Учения, которое нес в себе Конфуций.
Прежде всего, он не создатель этого Учения — он лишь его передаточное звено, что сам неоднократно подчеркивает в своих речениях и беседах. Его заслуга в том, что об этом Знании он начинает говорить открыто, выносит на уровень обсуждений, споров и даже записей — вещь невероятная для более ранних магов. Это мистик, попытавшийся стать государственным советником и создавший, в общем, общедоступную школу.
Да и наставником может стать лишь тот, кто способен, преломив древние знания, воплотить их в новой конкретной ситуации: «Тот, кто, повторяя старое, способен найти новое, может стать наставником» (II, 11). Эти слова — отнюдь не абстрактное наставление, но абсолютно конкретный совет: достижение Знания происходит через изучение традиционных правил, песнопений и заклинаний. И такой человек, овладевший именно этой, тайной и сакральной, частью бытия, может считаться наставником.
У него есть лишь две постулата, на основе которых можно постичь мистическое Знание. Прежде всего, это «любовь к древности», во-вторых — это методичное обучение. Более высоким он считает врожденное знание, которое пробуждается в результате использования различных оккультных методов, например, звуков музыки. Это — «люди, которые делают что-либо, ничего при этом не зная», т. е. не изучая. Таковы древние шаманы и медиумы. Но не всем это дано, и сам Конфуций, увы, уже не обладает такими врожденными знаниями. А значит, следует учиться, постигать и брать пример с древности. В противоположность таким медиумам и отшельникам-мудрецам, что имеют «знания от рождения», Конфуция признается: «Я, увы, не таков. Мне приходится многое слушать, выбирать из этого доброе и следовать этому. Мне приходится наблюдать многое и запоминать это. И все же такие знания вторичны» (VII, 28).
Конфуция окружают такие же люди, как и он сам — настойчивые в обучении, но тем, кому «знания не даны от рождения». Им необходимо много учиться, дабы проникнуть в Учение. Конфуций признается: «Я обладаю знаниями не от рождения. Я приобрел их лишь благодаря любви к древности и настойчивости в учебе» (VII, 20). Нет ничего «врожденного» — и в этом Конфуций отличается от архаичных медиумов, многие из которых обладали врожденными способности к ощущениям. Но какую «древность» призывает постигать Конфуций? Быть настойчивым в обучении каким предметам, каким знаниям?
И ответ на этот вопрос не столь очевиден.
Как видим, его Учение не содержит прямых морализаторских призывов, не является проповедью нравственного и добродетельного как неких абстракций «правильной жизни». Конфуций очень конкретен и утилитарен в своей проповеди, призыв к соблюдению строгости духа и дисциплины тела, диетологических предписаний и соблюдения правил повседневной жизни — все это лишь подготовка тела и психики для возможности открытого и безболезненного общения с высшими силами. Не «правила» ради морали и гармоничной жизни, а гармония внутри ради самораскрытия духовным силам.
Хотя к Конфуцию приходило много людей, его школа была невелика. «Конфуций передает Учения» (XVI в.)
На место врожденным свойствам, соматическому экстазу старого поколения магов и медиумов Конфуций ставит постоянную тренировку своих чувств и свойств, постоянную работу над своими мыслями и устремлениями. Он действительно создает систему — систему внеэкстатического общения с духовными силами, которую, собственно, и стали затем принимать за некую «конфуцианскую философию». Мы же должны отличать устремления самого Конфуция, суть его личной проповеди от более поздних трактовок его фраз и идей, вписанный в общую ткань социально-политической культуры Китая.
О себе Конфуций отзывается критически, и, думается, не из-за наигранной скромности, а потому, что очень ясно осознает тот путь, по которому идет. Он ни разу не назвал себя благородным мужем, считая это состояние недостижимым пределом стремлений. Конфуций говорил: «У благородного мужа три пути. Но ни по одному из них я не смог пройти до конца: человеколюбивый не беспокоится; знающий не сомневается; смелый не боится». Перед нами три пути: отшельника и одинокого подвижника (человеколюбие), чиновника (знание) и военного (смелость). Но Конфуций действительно не стал ни одним из них — он стал светским проповедником.
Он ничего не скрывает — поразительным образом в нем нет ничего сокрытого, утаенного, есть лишь не понятое его учениками, которые, вероятно, воспринимают его именно как ментора, но не как носителя тайного знания. Однажды он открыто говорит: «Вы, ученики, полагаете, что я что-то скрываю от вас. Я ничего не скрываю от вас. Я ничего не делаю без вас. Таков я» (VII, 24). Он действительно стремится учить своим примером, той энергетикой, которую несет вокруг себя — и нередко сталкивается с непониманием, ведь многие привыкли именно к устным наставлениям. И он наставляет — иногда монотонно-долго, но чаще — кратко, точно и афористично.
«Лунь юй»: в поисках высшего Знания
II, 15
Учитель сказал:
— Учиться и не размышлять — бесполезно, размышлять и не учиться — впадешь в сомнения.
II, 17
Учитель сказал:
— Ю, научить ли тебя, как определить [обладаешь ли ты] Знанием? Если знаешь что-либо, пола—гай, что знаешь; а если не знаешь, полагай, что не знаешь. Уже это и есть Знание.
Ю — Чжун Ю (Цзы Лу), ученик Конфуция.
IV, 8
Учитель сказал:
— Если утром познаешь Дао, то вечером можешь умирать.
V. 28
Учитель сказал:
— Даже в небольшой деревушке с десяток дворов непременно найдется человек столь же прямодушный и искренний, как я. Но не найдется человека, столь же ревностного в учении.
VI, 20
Учитель сказал:
— Тот, кто познал [Учение], не сравнится с тем, кто любит претворять его в жизнь, осуществлять. Но даже любящие претворять Учение в жизнь не сравнятся с теми, кто способен наслаждаться сделанным.
VII, 20
Учитель сказал:
— Я обладаю знаниями не от рождения. Я приобрел их лишь благодаря любви к древности и настойчивости.
IX, 8
Учитель сказал:
— Обладаю ли я Знанием? Увы, нет. Но если простой человек обратится ко мне с вопросом, то я, даже не обладая Знанием, расспрошу его, в чем причина и каковы последствия, а после этого все подробно ему объясню.
IX, 11
Янь Юань со вздохом сказал:
— Чем больше я взираю на Учение [моего Учителя], тем возвышеннее оно мне кажется. Чем больше стараюсь проникнуть в него, тем непроницаемее оно оказывается. Я вижу его впереди, но вдруг оно оказывается позади. Но наставник искусен, он умеет завлечь людей, он обогащает меня познаниями, сдерживает меня, посвящая в Правила. Я хотел отказаться от постижения его Учения, но уже не смог. И когда я отдал все свои силы, оно будто бы встало передо мной. И ныне я хочу следовать ему, но не способен этого сделать.
IX, 18
Учитель, стоя на берегу реки, сказал:
— Все проходящее подобно этому потоку, что не останавливается ни днем, ни ночью.
XIII, 20
Цзы Гун спросил:
— Кто может называться служивым мужем (ши)?
Учитель ответил:
— Тот, кого стыд может удержать от неправедных поступков. И тот кто, посланный в другое царство, справится с любым поручением — вот его и можно называть служивым мужем.
Цзы Гун вновь спросил:
— Прошу объяснить мне, кто может следовать за ним?
Учитель ответил:
— Тот, кого его община признает обладающим сыновней почти—тельностью и кого его клан признает обладающим любовью к старшим братьям.
Цзы Гун сказал:
— Осмелюсь спросить, кто может следовать за ним?
Учитель ответил:
— Тот, кто правдив в словах и решителен в делах, пусть и маленький чело—век, может следовать за ним.
Цзы Гун спросил:
— А каковы те, кто занимается делами правления ныне?
Учитель ответил:
— Увы, что можно сказать о людях, чьи способности столь ничтожны?
XIII, 29
Учитель сказал:
— Если добродетельный человек будет обучать людей семь лет, то их можно посылать даже на войну.
XIV, 24
Учитель сказал:
— В древности учились, чтобы совершенствовать себя. Ныне же учатся, чтобы похваляться перед другими.
XVI, 9
Конфуций сказал:
— Высший — тот, кто обладает знаниями от рождения. За ним следует тот, кто приобретает знания благодаря учению. За ним следует тот, кто приступил к учению, лишь столкнувшись с трудностями. Того же, кто, столкнувшись с трудностями, все равно не приступил к учению, народ причисляет к низшим.
XVII, 3
Учитель сказал:
— Лишь высшая мудрость и низшая глупость никогда не меняются.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.