ГОНСАЛЕС ПРАДА-И-УЛЬОА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГОНСАЛЕС ПРАДА-И-УЛЬОА

ГОНСАЛЕС ПРАДА-И-УЛЬОА (Gonzales Prada) Мануэль (1848-1918) - перуанский мыслитель, поэт, политический деятель. Доминантой его мышления была идея обновления (модернизации) общества и преодоление интеллектуальной зависимости от чужих образцов и мыслительных схем через развернутую социальную критику, образование и выработку национальной философско-социальной теории. О его влиянии на философско-интеллектуальную и социально-политическую жизнь Перу 20 в. говорит тот факт, что его считали своим идейным предшественником сразу две основные оппозиционные политические силы страны: АНРА (Американский народно-революционный альянс, позднее ПАП - Перуанская атристская партия Айи де ла Toppe) и ПКП (Перуанская коммунистическая партия Мариатеги); как своего предтечу его рассматривали перуанские представители "философии освобождения" и идеологи индеанизма (индехинизма в литературе). Сам Г.П. прошел сложную эволюцию от либерализма через анархизм к модернистскому кругу идей как литературной и социокультурной позиции, постоянно концентрируясь на рефлексии перуанской ситуации. Будучи аристократом по происхождению, Г.П. отказался от частицы "де" в своей фамилии. Закончив колледж, он в 1868 поступил в Университет Сан-Маркое в Лиме. Однако основное время Г.П. проводил на асиенде отца, занимаясь самообразованием и литературным творчеством. На формирование его взглядов определенное влияние оказал священник П. Гонсалес Вихеле (1791-1875). В 1860-е Г.П. печатает ряд своих статей в газетах, в 1869 его стихи включаются в антологию. В этом же году Г.П. совершает имевшую большое значение для его становления поездку в провинцию, где он впервые столкнулся с миром индейцев. С 1874 - член "Литературного клуба", ориентировавшегося на романтизм. В 1871-1879 Г.П. пишет поэтический цикл "Перуанские баллады" (опубликован в 1935), заложивший основы его индехианистских ориентации. Добровольцем участвовал в Тихоокеанской войне (1879-1883) Перу, Боливии и Чили. После поражения Перу в войне Г.П. испытал глубокий духовный кризис, два года чилийской оккупации Лимы провел запершись в своем столичном доме. Г.П. переосмысливает свои либералистские убеждения, отходит от романтически окрашенного испанизма и индехианизма. В 1886 создает "Литературный кружок", идеологически противопоставив его "Литературному клубу". Вокруг кружка сложилось так называемое "поколение 1886 года", пытавшееся проанализировать перуанскую ситуацию на фоне мировых социокультурных процессов и интеллектуально подготовить обновление страны. В 1891 на базе кружка была создана Перуанская радикальная партия (Национальный союз), провозгласившая курс на социальные реформы. Период 1891-1898 Г.П. провел в Европе. В 1902 в партии произошел раскол, Г.П. покинул ее ряды и увлекся анархизмом (прежде всего концепцией "безгосударственного коммунизма" князя Кропоткина), сблизился с рабочим движением. С мая 1912 и до конца жизни (с перерывом в 1914-1916) Г.П. занимал пост директора Национальной библиотеки. Большинство из 10 стихотворных сборников Г.П. были изданы лишь в 1930-1940-е. При этом три сборника представляют собой стихотворное изложение его идей ("Пресвитерианцы", 1909; "Карикатуры", 1937; "Анархические стихи", 1938; в прессе - в 1904-1908). Это же относится и к большинству его книг и сборников статей и эссе. Наиболее известны сборник его работ "Часы борьбы" (1908, где дан социальный анализ перуанской ситуации) и книга "Под игом бесчестия" (1914-1916, издана в 1933). Из других работ следует назвать следующие статьи и сборники: "Свободные страницы" (1894, первый сборник эссе), "Анархия" (1905, издана в 1936), "Новые свободные страницы" (издана в 1937), "Фигуры и фигурки" (издана в 1938), "Мелочи в прозе" (издана в 1941), "Бочка Диогена" (издана в 1945) и др. Г.П. не ставил себе целью создать единое философское учение и практически не занимался проблемами онтологии, гносеологии и эпистемологии. Его взгляды приобрели некоторую цельность лишь во второй период его творчества, когда он провозгласил стратегию тотальной социальной критики существующей действительности. В ее основе лежал "перуанский взгляд на вещи", но сама возможность критики исходила из рефлексии современного цивилизационного состояния как "переломного", а следовательно, "временного" и "преходящего" в свете идеала (утопии) грядущей мировой революции. Г.П. не столько предлагал программу социокультурных преобразований, сколько, скорее, манифестировал ее. В "позитивной" части своей концепции он интеллектуально зависим, не в полной мере самостоятелен и оригинален. Однако и задача критики, согласно ГЛ., состоит не столько в продуцировании готовых "рецептов" и "решений", сколько в рефлексии собственной наличной ситуации, "постановке диагноза" и проектировании целей (векторов движения) для будущего практического действия. Поставленный Г.П. диагноз хорошо фиксируется двумя его развернутыми метафорами:

1) "Перу - гора, коронованная кладбищем" (в другой версии: "Мы являемся ходячим кладбищем…");

2) "Перу - больной организм: куда ни ткни, выступает гной". Таким образом, отправные точки социокультурного анализа задаются темами "смерти" и "болезни", предполагающими, в свою очередь, или подчинение этим доминантам ("в старости люди сдаются смерти"), или противодействие им ("в молодости люди борются со смертью"). Их развертывание Г.П. осуществляет в полемике с Лебоном, который, анализируя латиноамериканскую ситуацию в работе "Психология социализма" (1898), пришел к выводу, что испано-американские нации очень быстро перешли от детства к старости, пройдя в течение полувека те фазы, которые другие народы проходили тысячелетиями. Соответственно, путь Латинской Америки, по Лебону, лежит не к цивилизации (для этого у нее в силу "старческой немощи" нет сил), а к смирению со своей судьбой, что неизбежно приведет к возврату "варварства" ("… если Соединенные Штаты не окажут ей колоссальную услугу, завоевав ее"). Оспаривая тезис Лебона, Г.П. делает прямо противоположные выводы:

1) несамостоятельность Латинской Америки (Перу прежде всего) объясняется не "старостью", а "младенчеством" этой цивилизации (Лебон "раздражение детской кожи… принимает за гангрену девяностолетнего старца, сумасбродство молодого парня - за буйное помешательство старика");

2) затянувшееся "младенчество", в свою очередь, есть симптом незавершенности процессов национального культурогенеза, зависимости от "матери" и от внешних обстоятельств;

3) соответственно, единственно возможный путь для Перу (и Латинской Америки в целом) - постановка самостоятельного мышления, реализуемого в личностно ответственных поступках-действиях, направленных на обеспечение культурного единства и независимости страны (и региона). Синдромы "старости", "младенчества", "болезни" продуцируются непреодоленным колониальным прошлым, давлением традиции над современностью. Замена традиции на инновацию требует разрыва со своим прошлым, воплощенным в ценностях "матери-Испании" (по Г.П., "интеллектуальная зависимость от Испании означает для нас бесконечное продолжение младенчества"). Отсюда переход самого Г.П. от испанизма раннего периода творчества к последовательному антииспанизму, но под лозунгами модернизма и модернизации социокультурной жизни как пути включения самобытно-национального (самостоятельность которого надо еще доказать и утвердить) в контекст космополитической современной "европейской" цивилизации. Первое препятствие на этом пути - несформированность перуанской нации, ее расколотость на "европеизированное" активное и господствующее меньшинство и подавляемое и пассивное индейское большинство. Не может быть свободен народ, порабощающий часть самого себя, считает Г.П. Отсюда индеанистские основания его социокультурной концепции (как ранее индехинистские мотивы в его поэтическом творчестве). В этой перспективе Г.П. подвергает критике "расово-антропологическую школу" в социологии, простаивающую систему взглядов, дискриминационную, в конечном итоге, по отношению к любой расе, кроме "белой". Преодоление расово-этнических предрассудков, современные воспитательные и образовательные технологии способны создать необходимые предпосылки для консолидации нации и открыть путь к модернизации общества. "Однако, - по мысли Г.П., - наметить путь еще не значит пройти его". Социальная динамика базируется прежде всего на наличии "твердой воли" и изживании "состояния покорности и рабства", "духа рабства", разъедающего общество изнутри, т.е. основа социальных изменений - социальная революция. Последнюю Г.П. склонен трактовать как путь непрерывного реформирования всех сторон жизни в соответствии с идеалом (в этом отношении власть, а следовательно и ее завоевание, не самоценность, а лишь средство ликвидации экономической и политической отсталости и избавления от интеллектуальной зависимости). Г.П. - противник насилия во всех его формах как принципа организации социальной жизни. Однако, по Г.П., все современное "переходное" общество латентно пронизано насилием: "на Земле происходит борьба сил, а не выяснение вопроса о праве. В истории человечества мы наблюдаем не апофеоз справедливого, а устранение слабого". Следовательно, и личность, и социальные группы, и общности имеют право на открытое сопротивление периодически актуализируемому открытому насилию - вплоть до ответа насилием на насилие (в раннем же творчестве Г.П. присутствовали и тираноборческие мотивы). Однако цель социальной революции гораздо шире - ликвидировать саму возможность социального угнетения, консервирующего наличное состояние общества, при котором последнее обречено на "умирание". Отсюда "формула прогресса" Г.П.: благосостояние, обновление, открытость новому, рационализация (и контроль рефлектирующего разума). Конечная цель прогресса - общество всеобщего братства и всепрощения, изжившее насилие после победы "закона взаимной помощи" (обоснованного Кропоткиным), что в свою очередь требует, в соответствии с анархистским идеалом, замену государства самоуправлением народа. Однако социальное освобождение невозможно, согласно Г.П., без освобождения человека и проявления каждым индивидом "доброй воли". Первый необходимый шаг в этом направлении - избавление от догматизма мышления, переструктурация последнего на принципах открытости. Требование антидогматизма переросло у Г.П., что отмечается многими исследователями его творчества, в иконоборчество вплоть до появления элементов языческого отношения к миру (следует отметить, что "языческие мотивы" в целом реабилитировались литературным латиноамериканским модернизмом; в частности, характерно название программного сборника стихотворений одного из его основателей, никарагуанского поэта Р.Дарио - "Языческие псалмы", 1896). Антидогматизм, по мысли ГЛ., есть тотальное обличение прошлого, разрыв с традицией, занятие осознанной антиконсервативной и антиклерикальной позиции. Сам Г.П. от антиклерикализма перешел, фактически, на позиции атеизма, точнее ереси: "Еретик-человек, сорвавший с глаз повязку, чтобы видеть собственными глазами, вышедший на трудную дорогу, чтобы найти новый путь в новый мир. При всех своих ошибках еретик стоит больше, чем все слепые покорные". Критика католической церкви как института и (нео)схоластики как ее основной теолого-философской доктрины, противодействующих модернизации, характерна для дискурсов латиноамериканской философии, однако они редко доходят, как у Г.П., до отрицания религии как вероучения (для которого христианство выступает как "реакция восточного фанатизма" против "здоровой и прекрасной античной цивилизации", а Св. Писание является не более чем "темным и сомнительным текстом"). Таким образом, религия для него принципиально невозможна без воспроизводства догматизма как принципа мышления, и как таковая должна быть преодолена. Однако проведенная операция а-догматизации обнаруживает, согласно Г.П., "анимию идей" в Перу. Отсутствие идей есть отсутствие сознания, а "исчезновение сознания" есть характеристика "смерти". Не имея идей, мы не можем претендовать на субъектность, автономность и самодостаточность, мы не можем действовать самостоятельно и вынуждены полностью подчиниться "безличным" законам природы, задающей наше движение от рождения через страдание к смерти. ("Родиться - это, по-видимому, вступить в пляску смерти, чтобы никогда из нее не выйти и вечно кружиться в ней, не зная, как и почему".) "Природа не может быть ни справедливой, ни несправедливой, а только созидающей. […] С одинаковым равнодушием она взирает на рождение микроба и на исчезновение небесного светила; она способна умертвить человечество, чтобы заполнить трупами пропасть, через которую должен пройти муравей". Мы не способны выйти за ее пределы, ускользнуть от действия "ее непреложных и вечных законов", но в этом "природном бытии", где царит борьба за существование, основанная на насилии, лишь "страдание" доказывает нам реальность нашего бытия. Это и есть состояние "младенчества" латиноамериканцев, которые подобно младенцам словно еще не освободились "от вечной спячки небытия"; умеют жаловаться, но не смеяться, страдают, но не "наслаждаются жизнью". Они не могут артикулировать себя (идею себя) в слове, а в силу этого и действовать. Действовать может лишь свободная (освободившаяся от автоматизма природной зависимости, умеющая противопоставлять себя обстоятельствам и царящему насилию), рефлектирующая ("проснувшаяся", обретшая сознание посредством артикулируемых в словах идей), морально ответственная перед собой и обществом личность. Культ личности переходит у Г.П. в культ действия на основе объединяющего слова-идеи. По его мнению, "какой смысл продолжать войну всех против каждого и каждого против всех? Если смерть лишь вводит нас в убежище безропотного подчинения… то жизнь заставляет нас действовать и бороться. Мы не должны прозябать в жизни и заниматься только тем, чтобы рыть себе могилу, не должны окаменеть в неподвижности настолько, чтобы птицы вили гнезда на нашей голове". С этих позиций Г.П. простраивает в своем творчестве связь эстетики (слова), философии (идеи) и политики (действия) на основе социальной доктрины (рефлексии наличной ситуации и проектирование будущего в соответствии с требованиями идеала справедливости), а также вписывает собственное литературное творчество в социокультурный контекст эпохи и страны (проза предназначена для отрицания существующей действительности, а поэзия продуцирует исходное слово как таковое, сражается за "лилию и розу"). Коль скоро слово-идея должна переходить в действие и только там может получить окончательную оценку, то концепция знания как истины оказывается, по Г.П., недостаточной и нуждается в дополнении концепцией истины как правды ("жизненной правды"). Реализацию знания в действии в своем раннем творчестве Г.П. считал долгом морально ответственной интеллигенции (при этом нравственность как для индивидов, так и для общества состоит "в превращении борьбы человека с человеком во взаимное согласие во имя жизни"). Увлекшись идеями анархизма, он переформулировал и свою концепцию субъекта: подлинным субъектом истории у него становятся самоосвобождающиеся народные массы (народ, нация): "революции начинаются сверху, а завершаются внизу". Отсюда, по мысли Г.П., конечная цель социальной революции - смена исторического субъекта, в том числе и равноправное участие в мировом цивилизационном процессе латиноамериканских наций: "своим прошлым и своим настоящим мы обязаны самим себе. Тем, чем мы станем, мы также будем обязаны самим себе. Чтобы идти дальше, мы должны устремлять свой взор не вверх, а вперед".