Мнения

Мнения

О, если бы Абдалла, обращенный в ислам и усвоивший санскрит, дал почитать мне книги Рене Генона. Что стало бы со мной, если бы я ознакомился с ними во времена моей молодости, когда я самым усердным образом погружался в «Метод достижения счастливой жизни» и слушал лекции Фихте? Но в те времена книги Генона еще не были написаны. А сейчас слишком поздно: «ставки сделаны, назад хода нет». Мой закостеневший ум с трудом поддается предписаниям этой вековечной мудрости, как и мое тело — так называемой «удобной» позиции, предлагаемой йогами в качестве наиболее подходящей для совершенной медитации; и, по правде сказать, я не слишком стремлюсь к этому растворению индивида в вечном Бытии, которого они ищут и добиваются. Я упорно держусь своих границ и страшусь выйти за пределы круга понятий, сложившихся в результате моего образования. Поэтому-то самая существенная польза от чтения Генона для меня — это обострившееся чувство моего западничества; в чем, почему и чем я противостою ему. Я был и остаюсь на стороне Декарта и Бэкона. И тем не менее — книги Генона замечательны и многому меня научили, пусть и от противного.

Андре ЖИД

Что касается самой его доктрины, то дискуссии, развернувшиеся вокруг нее, не упрекнешь в недостатке размаха и серьезности. Но прежде всего надо обладать великой душой и верным чувством, чтобы с такой твердостью и энергией противостоять всеобщему ослеплению, которое называет цивилизацией и прогрессом нынешнее бесподобное погружение в варварство. С начала XX века подобная реакция — свидетельство морального здоровья — была свойственна определенному числу умов. К ним относится и Рене Генон. Можно упомянуть и о Симоне Вейль, которая также требовала полной духовной и моральной революции как условия спасения современного мира. Жизнь и творчество Генона (его выбор восточного образа жизни и его творчество в качестве мэтра эзотеризма) — это уже полный разрыв с упадочным Западом.

Андре РУССО

Смерть Рене Генона привлекла внимание к творчеству, которое с полным основанием можно рассматривать как одно из самых оригинальных в современном мире. Оно настолько выходит за пределы современного менталитета, столь резко сталкивается с его самыми застарелыми привычками, что выглядит инородным телом в современном интеллектуальном мире. Но величие Генона в том-то и состоит, что он сумел полностью освободиться от предрассудков времени и с несгибаемым упорством в уединении выработал свое учение. Он, несомненно, затронул самые существенные проблемы сегодняшнего дня — проблемы технической цивилизации и угроз, которые она несет, проблемы политической и экономической организации общества. Он высказался по этим вопросам с резкостью и глубиной, которые не могут оставить равнодушными. Его творчество содержит немалую часть правды, но имеет также и свои пределы, делающие его неприемлемым для христианина.

Достопочтенный Жан ДАНИЕЛУ

Влияние 12–15 книг, в которых в течение 30 лет г-н Рене Генон излагал свою концепцию традиции, — одно из сильнейших во второй половине нашей эпохи. Он развивает свои теории с поразительной четкостью, с интеллектуальной гордостью, не допускающим возражения тоном «это так, а не иначе». Его изложение ясно, увлекательно, и связь идей, предлагаемых им, не дает оснований для критики: они пребывают вне ее. Это исходные постулаты, традиционные или инициатические, которые повисают в воздухе для тех, кто не получил откровения, хотя они вполне вероятны и по меньшей мере похожи на истину.

Роберт КАНТЕРС

Сегодня возможны два пути, ведущие к эзотеризму. Первый четко наметил Генон, обретая его в учениях древних, в особенности в учениях Индии; он предлагает их Западу, выявляя при этом «не-традиционный», «опасный» или «иллюзорный» характер науки и философии последнего. Я лишь хочу сказать, что это не мой путь, даже если я продолжаю думать, что Бхагавадгита, к примеру, — это замечательное произведение с замечательной силой убеждения, и если я считаю, что геноновский анализ внес предельную строгость в оккультистскую мешанину XIX века.

Раймон АБЕЛЛИО

Это учение героическое, но ледяное. Существует искушение абсолютного знания, о чем великолепно свидетельствует Генон. Хорошо оказаться ослепленным таким искушением. Для меня, как и для многих из моего окружения, за пределами этого знания, предлагаемого философом из Каира, существует еще одно обязательство — обязательство любви. Согласно знаменитой формуле, есть такое со-знание, которое делает возможным и привлекательным участие в мире, общение с людьми, и которое воссоздается только тайной любви, закрытой перед самим Геноном.

Луи ПОВЕЛЬС

Я открыл наугад книгу, подписанную именем Рене Генона. С первых же строк я почувствовал, что он дает мне то, что я искал. Эта было послание счастья. Все, что я мог лишь интуитивно предполагать в напряженном и одиноком усилии, все, что представало мне лишь в рамках логики возможного, в смутной мечте, — все это разом раскрылось передо мной, вокруг меня и во мне, как самое осязаемое, самое последовательное, самое полное из зрелищ природы. Я наслаждался спокойствием удовлетворенного разума, перед которым открылся желанный путь новой возможности развития. Разумеется, впечатление от этого чтения во многом личное. Как при восхождении на гору останавливаешься, прежде чем достичь вершины, я нуждался в помощи. Менее того — в подтверждении присутствия. Возможно более — в открытия мира.

Люк БЕНУА

Роль Генона состоит преимущественно в трансмиссии, передаче[62]и в комментариях, а вовсе не в ее реадаптации: «Вся моя заслуга, — писал он нам в письме, — сводится к попыткам выразить как можно лучше некоторые традиционные идеи». Хотя такое определение излишне скромно, ибо обходит молчанием спекулятивный элемент геноновского творчества, как и фундаментальный характер изложенных им идей, оно, тем не менее, указывает на их направленность и суть. Теоретик, как таковой, остается в тени своего учения; было бы крайне несправедливым упрекать его в этом и ожидать от него иных аргументов, помимо доктринальной истины. Поэтому нам представляется несущественным говорить о личности Генона, и мы только упомянем о том впечатлении самоустранения и простоты, какое он производил во время всех наших встреч. Казалось, что, как человек, он не ведал о собственном гении, и, напротив, его гений не замечал в нем человека.

Фритьоф ШЮОН