Возрастание иррациональных элементов в общественном сознании. Атмосфера ожидания насилия[2]

Возрастание иррациональных элементов в общественном сознании. Атмосфера ожидания насилия[2]

На опыте кризиса следует учиться. Проблема человека и его изменяемости для многих возникла лишь в результате событий последних лет. Два предрассудка исчезли одновременно: во-первых, вера в устойчивость «народного характера»; во-вторых, вера в постепенный «прогресс разума в истории».

Внезапно стало очевидно, что наша повседневная, а большей частью и наша научная психология бессознательно пользуется предпосылками, связанными с представлением о консолидированном обществе. Стало ясно, что даже самое внимательное изучение индивида и масс создает неверный образ, если оно не уделяет внимания данному состоянию агрегата и структуре общества, служащей им основой.

Устойчивость народного духа и медленное изменение характера поведения сохраняются до тех пор, пока общество константно и преобразования в нем идут медленно. Прогресс разума и сдерживание в нас хаотического начала сохраняются лишь до тех пор, пока в общественном устройстве выполняются определенные условия и соответствующие силы действуют в этом направлении.

Деструктивное воздействие событий последнего периода заключалось совсем не в том, что ряд групп и слоев, у которых и раньше можно было предполагать латентное господство иррациональных импульсов, теперь открыто их декларировали, а в том, что другие группы, которые могли бы противодействовать иррационализму, оказались беспомощны и как бы внезапно потеряли веру в формирующую общество власть разума.

Это бессилие групп, которые раньше были ведущими, и, во всяком случае, задавали тон в обществе, вновь показало, как важно наличие веры в свою миссию и что отнюдь не безразлично, как люди представляют себе общий исторический процесс и свою функцию в нем. Поэтому нам необходимо заново создать картину, в которой будут отражены основные черты всего, что произошло.

Исходить при этом надлежит из классификации последних опытных данных о власти иррационального в исторических событиях, что послужило, собственно говоря, причиной возникшей сумятицы. Возможно, что вера в прогресс разума в истории не более чем заблуждение.

* * *

До тех пор, пока демократия была лишь псевдодемократией, поскольку она предоставляла политическую значимость только мелким группам в имущественной и образовательной сферах, она действовала в направлении роста разумности, хотя, по существу, только разумной защиты собственных интересов. Но с той поры как демократия стала эффективной, т. е. активизировала все слои общества, она все больше принимает облик того, что Макс Шелер[3] назвал «демократией настроения», т. е. выражает уже не действительно понятые интересы составляющих общество групп, а внезапные взрывы настроения масс, ставших объектом различных манипуляций.

Если раньше казалось, что в мире идет подготовка ко все более обостренной борьбе интересов, и можно было предположить, что рационализируемые интересы постепенно в виде компромисса или понимания необходимости преобразования общества смогут принять социальную форму, то сегодня создается впечатление, что размежевание будет конфронтацией между различными формами безрассудства. На стадиях революционного брожения такие силы масс все более решительно стремятся вверх. И группы лидеров, полагающие, что они только используют эти силы, все более подпадают под действие закона, в соответствии с которым они, думая, что подталкивают их, в действительности подталкиваются ими.

В этом мы видим один источник шаткости, свойственной разумности при социальной диспропорциональности. При общей демократизации невозможно сохранять исконную несознательность масс. Если кто-то хочет демократии, он должен довести всех до хотя бы близкий степени ее понимания; в противном случае надо повернуть процесс демократизации вспять, что и пытаются сделать диктаторские партии.

Вопрос только в том, в какой степени подобные попытки централизации и подчинения воли индивидов (которое только и может гарантировать возникновение и утверждение диктаторского решения вопроса) приходят к возрастающему противоречию с условиями жизни в индустриальном обществе. На данной стадии трудно определить баланс сил, выступающих за развитие фундаментальной демократизации или против него.

Любая концентрация в руках аппарата средств производства, а также средств политического и военного господства таит в себе в возрастающей степени угрозу динамичному принципу активизации и приводит к господству меньшинства.

* * *

Если оставить в стороне концентрацию и централизацию капитала, речь может прежде всего идти о трех формах монополизации господствующих позиций в обществе, которые противодействуют процессу фундаментальной демократизации:

a) Если раньше господствующие группы элиты основывались в своих мнениях и решениях на общей жизненной ориентации, доступной многим общественным группам, то в процессе рационализации в широком смысле слова все больше растет значение образованных узких специалистов в отдельных областях. Вследствие этого понимание и дееспособность общества все больше как бы по объективным причинам концентрируется в умах небольшого числа политиков, экономистов, администраторов и специалистов в области права.

b) Рука об руку с этой монополизацией знания идет концентрация деятельности в кругах все больше поднимающейся над остальными социальными слоями бюрократии. Существенным в различии между индивидуальными возможностями либерального века, с одной стороны, и бюрократической организацией в настоящем и в ближайшем будущем — с другой, являются не степень трудовых достижений, характер интересов и объективных представлений о цели. Решающим оказывается формирование едва ли не близкого к классу слоя бюрократии, которая уже давно вышла за пределы государственного управления и проникла в сферу хозяйства и культуры. Выступая в качестве посредника между сталкивающимися группами общества или в качестве союзника определенных слоев, бюрократия стремится конституироваться, во всяком случае, как функциональное общество и обеспечить свою монополию с помощью всех социальных средств, чтобы создать замкнутую организацию, вплоть до наследования должностей.

с) В решающей политической борьбе ближайшего времени наибольшее значение будет иметь концентрация средств военной силы. Уже в предшествующих общественных структурах господство в этой области давало преимущественные шансы для того, чтобы создать монополию власти тех меньшинств, которые ее захватили. Складывающаяся концентрация средств борьбы делает вероятным, что новые диктаторы справа и слева создадут своего рода армию янычаров, состоящую из военных техников и специалистов. Подобно армии, основавшей власть турок, войско может находиться на такой дистанции от общего населения, что его всегда можно использовать против него. Концентрация военных средств уменьшает вероятность восстаний и революций, но также и демократического осуществления воли масс…

Еще одна угроза, проистекающая из диспропорциональности в развитии духовных и моральных сил, заключена в том, что современное общество в значительно меньшей степени, чем предшествующие общества, способно из-за тесной взаимосвязи всех своих частей выносить иррациональные моральные атаки. При сегодняшнем переплетении мирового хозяйства перепроизводство одного рынка ведет к бедственному положению на всех остальных рынках, политическое безумие одной страны затрагивает судьбу остальных стран и взрывы настроений, вызванные грубыми инстинктами активизировавшихся масс, ведут к катастрофе, затрагивающей все слои общества во всем мире, поскольку вследствие переплетения внутри современного общественного организма каждая ошибка передается дальше с повышенной интенсивностью.

Одним словом, если нам в ближайшее время не удастся в нашем стремлении управлять обществом достигнуть той ступени рациональности и моральности, которую мы обрели в области техники, наше общество погибнет от этой диспропорции.

* * *

Раньше философы и социологи полагали, что существует некое заложенное в духе имманентное поступательное движение рационального и морального прогресса. Ошибочность этого ясна каждому, кто следит за современной ситуацией, ибо он может с полной уверенностью утверждать, что в области моральности и разумности мы в последние десятилетия скорее движемся назад, чем вперед.

То же крупное общество, которое рационализирует в ходе индустриализации все большее число людей и областей человеческой жизни, создает в больших городах концентрацию масс, а мы знаем (из социологически ориентированной психологии), что в массе человек значительно легче поддается влиянию, действию неконтролируемого взрыва влечений и психическим регрессиям, чем изолированный или органически связанный с небольшими объединениями и прочно пребывающий в них человек. Таким образом, массовое индустриальное общество движется, понуждаемое своим механизмом, к тому, чтобы создать самые противоречивые типы поведения как в жизни всего общества, так и в судьбе отдельного индивида.

В качестве крупного индустриального общества оно создает высшую степень рационально калькулируемой системы действий, связанной с целым рядом подавлений и вытеснений инстинктивных влечений; в качестве общества больших масс оно содействует всем иррациональным проявлениям и вспышкам, характерным для концентрации масс. В качестве индустриального общества оно порождает такой тонкий общественный механизм, при котором мельчайшая иррациональная помеха может иметь глубочайшие последствия; в качестве массового общества оно обеспечивает величайшую интеграцию иррациональных возбудителей инстинктов и влияний, массовизацию влечений, которая внушает такие опасения, что может быть уничтожена вся сверхтонкая конструкция.

На эти антиномии указал уже Макс Вебер, хотя он не мог, конечно, предвидеть возникшие из этих антиномий кризисы новейшего времени. Однако неверно было бы предполагать, что эта массовизация необходимо и при всех обстоятельствах должна приводить к таким катастрофам, которые она порождает сегодня.

Упрощенной массовой психологии, охарактеризованной Лебоном[4], надо всегда противопоставлять то, что, хотя сконцентрированные в конкретные массы люди действительно поддаются эмпирически доказуемым внушению и влиянию, все-таки многие члены общества не поддаются их иррациональному и экстатическому влиянию; к тому же иррациональность не при всех обстоятельствах должна разрушающе воздействовать на общество.

Сегодня мы способны совершенно точно указать, какие дополнительные социологические обстоятельства вызывают взрыв иррациональности в концентрированных массах и при каких обстоятельствах они наносят вред обществу. Остановимся здесь лишь на некоторых из них.

1. Прежде всего следует сказать, что концентрация большого числа людей сама по себе еще не является причиной экстаза и иррациональности. До тех пор пока большое общество расчленено на свои старые органические объединения — как, например, во Франции и в Англии, — оно не создает симптомов хаотической массовизации инстинктов. Тайна социального расчленения на органические объединения, рассмотренная с психологической точки зрения, заключается в том, что коллективные влечения и желания направлены в этих малых групповых единицах на их особые цели.

2. Далее, следует иметь в виду, что иррациональное не при всех обстоятельствах вредно; напротив, это, быть может, самая ценная способность человека, когда она действует как мощный импульс для достижения рационально объективных целей или в виде сублимаций и воздействия на культуру создает культурные ценности, или же в качестве чистой витальности усиливает радость жизни, не разрушая беспорядочно жизнь общества.

Правильно организованное массовое общество в самом деле заботится о всех этих возможностях формирования влечений. Оно ведь должно именно потому дать выход влечениям, что в каждодневной жизни необходимо их длительное вытеснение посредством всеохватывающей рационализации. В этом функция «спорта», «празднеств» в массовом обществе, да и других каналов реализации культурных установок. Каждому большому культурному обществу до сих пор удавалось придавать иррациональным силам души определенный образ в формах культуры и сублимации.

* * *

Теперь мы можем пояснить, что мы понимаем под специфической опасностью иррационального. Это — такое состояние массового общества, в котором не оформленная и не включенная в общественную структуру иррациональность проникает в политику. Подобное состояние опасно, потому что массовизированный аппарат демократии вводит иррациональность в такие области, где необходимо рациональное управление. Тогда средствами демократии достигается противоположное тому, что было первоначальным смыслом демократизации. В этом случае перед нами опять тот процесс [который я называю] «негативной демократизацией».

Однако то, что иррациональность массовизированной человеческой души все больше вводится в сферу политики, обусловлено не психологическими, а социологическими причинами. Раскрыть, какого рода иррациональность, судорожное действие влечений в форме неврозов и т. д. вообще существует в человеческой душе, — дело психологии. Задача социологии — показать, в какие области вытесняется в существующем обществе эта иррациональность, какие социальные функции она там выполняет и какой образ принимает. Психологи, работающие без социологической ориентации, полагают, что, обнаружив определенные деструктивные силы, как, например, садизм, они могут своими методами определить их действие и значение, тогда как все дело, собственно говоря, в том, какими функциями они наделяются в данной общественной системе.

В связи с этим следует сказать, что и наше индустриальное общество полностью не рационализировано в объективной структуре своего построения. Оно создает пространство для действия политической иррациональности в виде применения насилия. Существующую в человеческой душе иррациональность можно было бы направить в другие области, чтобы она там либо получила выход, либо создавала культурные ценности, если бы открытые для применения насилия области в политической структуре общества не притягивали бы к себе все время и не мобилизовывали бы в своих целях эти психические данности.

Зловещий характер полного порядка и организации, классовый мир в нашем современном обществе существуют в атмосфере ожидающего своего часа насилия. Никогда нельзя знать, когда и где в сфере внешней политики или внутреннего размежевания между властями мирное разделение функций будет вытеснено кровавым насилием. Эта всегда присутствующая в объективной структуре нашего общества, не получившая выхода иррациональность мобилизует в ряде случаев инстинкты массовизированных групп людей. Те же люди, которые были столь рационализированы в сфере труда, в сфере разделения труда и организации, могут в любой момент превратиться в разрушителей машин и не ведающих сомнений ратников.

Как война, так и социальная революция ждут своего часа, скрываясь за величайшей рациональностью и калькуляцией, и человек, не вследствие своей извечной природы, склонной ко злу, как утверждают психологи, а вследствие амбивалентного его определения, двойственной природы нашей общественной организации выступает то как существо, рассчитывающее свои действия до последнего предела, то как нечто, взрывающее основы и считающее себя вправе обнажать в определенный момент глубочайшие слои человеческой жестокости и садизма…

Худшее в развитии демократизации — то, что ничтожный человек, который [является] символом диспропорциональности в развитии духа и души, узнает, как пользоваться прессой, радиовещанием и всеми остальными техническими средствами для господства над душами людей, которые предоставило ему демократическое общество; с помощью этих технических средств он придает людям свой образ и тем самым увеличивает этот тип человека в миллион раз.

Таким образом, в процесс формирования человека вступает новый фактор. Если раньше можно было верить в то, что в ходе относительно свободной конкуренции в области образования и убеждения посредством медленной селекции сложится наиболее приемлемый для современности рациональный тип человека по образованности и культуре, то концентрация средств пропаганды может при известных обстоятельствах создать монопольную ситуацию для человека более примитивного типа, что окончательно стабилизирует уже наступивший духовный регресс.