Оранжевая революция: политический и PR-инструментарий

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Оранжевая революция: политический и PR-инструментарий

Революция моделирует ситуации разрыва с прошлым состоянием, причем переход этот может носить как насильственный, так и ненасильственный характер. Интенсивный разрыв отличается от естественного разрыва активным включением разного рода процессов разрушения старых структур. Для молодого поколения такого рода разрушение не является столь же болезненным, как для поколения старшего, поскольку у них нет личностного эмоционального включения в старые структурности.

Стратегия разрыва характеризуется следующими чертами:

• увеличением скорости трансформации;

• переходом к новым возможностям объектов, например предельным состояниям людей;

• открытием новых пространств для движения вперед.

Из этих трех характеристик явной становится возрастающая роль ошибки. В принципе стратегия часто и строится на введении своего противника в пространство ошибок, чему способствует среди прочего и сознательное введение его в заблуждение.

Стратегия преодолевает сопротивление среды, которое в случае революционных изменений вообще достигает максимума, хотя оно не менее велико и в случае более стандартной трансформации фирмы, учреждения, страны. Теория организационных изменений всегда требует учета этого вида сопротивления.

Революционная стратегия по отношению к противнику, то есть власти, строится также на нейтрализации возможностей власти по построению помех. Именно по этой причине и важна стратегия, поскольку здесь происходит наложение действий двух сторон, развитием ситуации руководят из двух центров одновременно, пытаясь опереться даже на те же самые ресурсы, стараясь перетянуть их на свою сторону.

Перед нами возникает задача удержания своей стратегии с одновременной попыткой добиться срыва стратегии противника. Эти задачи однотипны как для власти, так и для революционеров.

Власть обладает для этого большим ресурсом, революция обладает большей поддержкой населения. Революции, как правило, «забирают» население у власти, выводя их на открытые формы протеста, которые в свою очередь начинают служить моделью для других, создавая соответствующий каскадный эффект.

Сегодняшняя глобализация создала прецедент открытости, когда внешние параметры играют в развитии страны не меньшую, а то и большую роль, чем параметры внутренние. Внешнее давление столь же эффективно сегодня, как и давление внутреннее. Можно представить следующий набор вариантов позитивного / отрицательного внешнего / внутреннего давления на власть (см. табл. 19).

Таблица 19

Варианты давления на власть

Задачей революционной составляющей в поле принятия решений противников является максимальное затруднение принятия адекватных решений, чему, среди прочего, служит и внешнее давление. Например, и в Грузии, и на Украине в кризисные моменты раздавались однотипные звонки Р. Бейкера и К. Пауэлла, на которые не ответили ни Э. Шеварднадзе, ни Л. Кучма.

Вообще близость югославского, грузинского, украинского вариантов носит системный характер. Это в сильной степени связано не только с близостью планировщиков, но и с определенными аспектами глобализации, в которую вступило человечество. Сегодня ряд реальных объектов могут существовать и удерживаться с помощью поддержки виртуальной действительности, которая обеспечивается с помощью механизмов глобализации. Политическая глобализация продвигает вперед однотипные институции, трансформируя реальную действительность под требования действительности виртуальной.

К числу таких требований сегодня относится и такое: «Для последующих «революций» принципиально важно дать пример наличия болезненного, но не катастрофического выхода для экс-властей. Революционеры, придя к власти, могут оказать своим коллегам из других стран медвежью услугу, переборщив с, возможно вполне справедливым, преследованием недавних противников. Понятно желание сделать так, чтобы впредь неповадно было (деятелям той же страны, да и властям других стран), но есть опасность поставить противников дальнейших революций в ситуацию уверенности – любые средства хороши, только бы не отдать власть, иначе никакие гарантии потом не помогут. Необходимо, скажем, создание ситуации, когда поражение «преемника» Путина или неудача с каким-нибудь из продвигаемых властью сценариев конституционных преобразований не означала бы ничьих личных катастроф» [22].

Оранжевая революция позиционировала себя как прогрессивная, как движение в будущее в отличие от регрессивного движения в прошлое своих противников. Борис Ельцин во время противостояния с коммунистами также активно использовал лозунг «Купи еды в последний раз», PR-инструментарий был направлен на закрепление за противником отрицательных характеристик. Это выстраивание «забора» вокруг оппонента, в своем же случае следовало максимально расширять свою электоральную базу.

Оранжевая революция была поддержана в первую очередь двумя основными классами: молодежью и малым / средним бизнесом. Молодежи (как и представителям разразившейся впоследствии «ситцевой», «седой» революции пенсионеров в России) нечего терять. Одновременно молодежь и бизнес обладают гораздо большей динамикой в принятии решений, а также ориентацией на либеральные ценности, которые пока на территории СНГ остаются западно-ориентированными, а не носят собственного характера.

Таким образом, молодежь и бизнес обладали следующими сходными чертами:

• отсутствие страха;

• быстрое принятие решений;

• приверженность либеральным ценностям.

В этом плане это была ценностная, идейная революция, в рамках которой Виктор Ющенко закрепил за собой образ «европейского политика», несущего «европейский образ жизни» [23]. Увеличивала фиксацию именно этого направления максимальная включенность в избирательный процесс символических фигур (к примеру, Леха Валенсы) и действий с западной стороны, а также сочувственное изложение ситуации на страницах западной прессы.

Революция предполагает максимальную мобилизацию масс. Выборы-революция отличались максимальным объемом принявших участие в голосовании. Практически никто не смог уклониться от собственного принятия решения, в связи с этим люди чувствовали себя творцами истории, участниками уникального действа [23]. Это ощущение того, что ты выигрываешь и побеждаешь лично, а не опосредованно и возможно. Сегодня и сейчас становятся главной координатой поведения, поскольку ничего нельзя перенести на завтра.

Модель социального взрыва всегда покоится на определенном организационном ядре, которое призвано придавать нужнонаправленные очертания массе. Эта форма в отличие от содержания массовости, создаваемого народными выступлениями, «жесткая» и «мягкая» составляющие одного и того же процесса. В роли жесткой составляющей выступили лидеры оппозиции и организация «Пора», а также жители Западной Украины, из которых формировались отряды по блокированию административных зданий. В роли «мягкой» составляющей – вышедшие на улицу в первую очередь киевляне и примкнувшие к ним жители других городов (см. табл. 20).

Таблица 20

Составляющие оранжевой революции

В случае российской ситцевой революции также имеются сходные черты базового ресурсного компонента:

• пенсионерам (как и молодежи) нечего бояться;

• пенсионеры обладают своими структурами – советами ветеранов и так далее.

Здесь жесткой составляющей, к которой затем могут присоединяться другие, становятся пенсионеры, которые внезапно переместились с позиций массовой опоры власти в лице Владимира Путина на ее критиков.

Сама ситуация такого рода имеет серьезные и далеко идущие последствия. Как пишет Андрей Дмитриев: «Бунт пенсионеров показал актуальность старого эсеровского лозунга «в борьбе обретешь ты право свое». Власть впервые пошла на уступки массам, признав «некоторые отдельные ошибки монетизации» и вернув пенсионерам часть льгот. А маленькие победы, как известно, вдохновляют сильнее всего. Теперь уже никто не скажет, что выходить на улицу не имеет смысла. Произошли изменения в сознании граждан» [24].

Оппозиция как часть элиты имела сложные задачи, поскольку население традиционно относится к элите с недоверием. Как пишут исследователи, элита «не обладает своим собственным авторитетом, отличным от авторитета Государя и им не подкрепленным. Она авторитетна только до тех пор, пока действует от имени Государя. Как только она начинает выступать от себя, она оказывается нелегитимна и противна народу» [25]. Конечно, мы можем отнести это замечание к далекому прошлому, что в демократическом, а не монархическом варианте устройства общества все это отнюдь не так, но элемент правды в нем есть – элита как бы вторична при первичности Государя и Населения.

В случае оранжевой революции легитимность новой элиты строилась также на присоединении к новому «государю» – президенту Виктору Ющенко, который задавался символически как народный президент еще до завершения выборов. Модель украденного президентства в этом плане укладывалась в схему фальсификации выборов. Кстати, Югославия шла однотипно по сходной модели борьбы с фальсификацией, где шла однотипная подготовка именно жестких составляющих этой борьбы [26]. В этом случае это были лидеры, активисты и представители 40 городов Сербии и Черногории, где у оппозиции было больше силы и власти.

Модель украденных выборов сходна по своим основам с крестьянскими бунтами, когда Емельян Пугачев и другие выступали в роли настоящих правителей, пришедших для того, чтобы избавить народ от страданий. Интересно, что Пугачева при этом приветствовало именно торгово-промышленное сословие, которое выступало против предоставления свободы торгово-промышленной деятельности дворянам и крестьянам [27. – С. 291]. То есть в этой роли выступал новый класс, а в киевском случае это малый и средний бизнес, который, ощущая подавление возможностей для своего роста, поддерживает смену модели власти даже революционного порядка.

Петерим Сорокин как свидетель революции 1917 года считает причиной любой революции подавление базовых инстинктов большинства населения. При этом он выделяет шесть видов такого подавления накануне революции 1917 года [28. – С. 282–283]:

• подавление инстинкта самосохранения среди 50–60 миллионов мобилизованных солдат;

• подавление инстинкта группового самосохранения – следствие постоянных поражений, беспомощности властей, государственной измены ряда деятелей;

• подавление пищеварительного инстинкта в связи со сложностями продуктового обеспечения городов, обострившегося в конце 1916 года;

• подавление инстинкта свободы, связанного с военным положением в стране (цензура, трибуналы, деспотическая политика);

• подавление собственнического инстинкта, вызванного обнищанием населения;

• подавление сексуального инстинкта населения беспутством правящих кругов и распутиншиной.

Данные системы подавления в той или иной степени легко переносятся на украинскую ситуацию.

Эта точка зрения позволяет П. Сорокину ответить на вопрос, какие социальные группы становятся революционными, в какой степени и почему. Это те индивиды и группы, чьи базовые инстинкты репрессированы больше других. Правда, рост репрессий является относительным. П. Сорокин цитирует Г. Патрика, который говорит о новом типе лишений – отсутствии автомобиля, яхты или виллы в Ньюпорте.

Это такая материальная теория революции в отличие от современных идейно-ориентированных, когда роль материальных факторов переходит на факультативные позиции.

Есть также теория мобилизации ресурсов, в рамках которой прослеживаются следующие параметры [цит. по 29]:

• набор ресурсов, требующих мобилизации;

• связь общественного движения с другими группами;

• зависимость движения от внешней поддержки;

• тактика, используемая властями для контроля движения.

Джин Шарп, создатель теории ненасильственного сопротивления, на первое место выносит нейтрализацию систем поддержки власти. Так, в случае украинской революции оказались нейтрализованными спецслужбы, которые постфактум разъяснили, что были на самом деле на стороне революции [30]. Правда, нынешний глава службы безопасности Украины Александр Турчинов не столь восторженно оценил их помощь.

Сегодня активно обсуждается то, что даже музыка на Майдане играла по совету западных спецслужб с целью удержания в пределах агрессивности толпы [31–32]. И это действительно является существенной проблемой, поскольку управление большими массами людей, которых постоянно поднимают на те или иные действия, является сложной задачей. В дневное время люди с Майдана постоянно двигались по центру города, поскольку на самом Майдане никаких задач не было.

Исследователи культов подчеркивают наличие простых методик по введению людей в определенный транс [33]. Это и музыка, и ритмические повторы слов, и так далее. Вероятно, отсюда те бесконечные рассказы об особой ауре, к которой прикоснулся каждый на Майдане. То есть большие массивы людей можно удерживать в пределах определенных поведенческих рамок только с помощью определенных и вполне конкретных действий, блокирующих иное и в принципе разнообразное поведение, концентрируясь на нужных вариантах.

Одной из целей последней кампании Джорджа Буша стало опускание интенсивных коммуникаций из сферы публичных в частные коммуникации. Было задействовано несколько миллионов волонтеров, которые получали соответствующие задания, например: встретиться / обзвонить сто знакомых людей. Задания носили ежедневный характер и ежедневно проверялись. Это самое большое число волонтеров за всю историю президентских кампаний в США.

При этом кампания доводится до «кипения», что было и в случае президентских выборов 2004 года в Украине, когда и публичные, и частные коммуникации строились на порождении высокого уровня конфликтности. Все это по результатам функционирования очень напоминает секту, которая не допускает инакомыслия. Артур Дейкман интересно заметил, что мы, сами того не замечая, постоянно входим в ситуации, близкие к сектам, когда нам приходится безоговорочно соглашаться с чужим мнением [33]. В случае секты, а с нашей точки зрения и в случае высокого уровня противостояния в политике, мы имеем следующие типы правил:

• согласие с группой;

• зависимость от лидера;

• занижение посторонних;

• избегание иного мнения.

Секты жестко выстраивают информационные потоки, не разрешая никаких отклонений от заданных «эталонов».

Главная «нейтрализация» кампании прошла по линии первого лица, поскольку свидетели говорят о фразе, которую произнес Леонид Кучма Владимиру Путину после второго тура, что он не может передать власть Януковичу, поскольку тот донецкий бандит [34]. То есть и сам Кучма вовсе не собирался передавать власть, в этом случае строится иная картина, объясняющая отсутствие действий со стороны власти. С одной стороны, Кучма не избирался на третий срок, с другой – не хотел передавать власть Януковичу.

Россия сегодня создает собственные протестные циклы уже времен Владимира Путина. Станислав Белковский считает, что сам Путин не сможет возглавить протестное движение, перехватив его лозунги: «Сегодня народ разочарован в Путине и, в отличие от ситуации годичной давности, не поддержит пролонгацию путинских полномочий. И не поверит ни в какие революционные призывы со стороны власти, даже если они последуют. Главное же, что Путин психологически не способен к таким призывам. Он не народный вождь, не лидер, не трибун. Он политик абсолютно бюрократического толка. Он может комфортно себя чувствовать только в аппаратной среде, где все решают деньги и административный ресурс. Никакой энергетикой революции он не может быть заряжен по определению» [35].

Казахстан, например, также сегодня проходит сходный протестный цикл [36–38], в рамках которого есть и закрытие партии, и разгон демонстрации, и создание антикризисного центра [39–40]. При этом однотипно с Украиной и Грузией максимально активные позиции занимают внешние игроки [41].

Все это создает нужный вариант опыта взаимодействия, мифологии и героики, который не сможет быть разрушен простыми действиями властей. Речь идет о долговременной стратегии разрушения, когда модели сопротивления и восстания вводятся в массовое сознание. Дуг Мак-Адам (вслед за Чарльзом Тилли) говорит о другой темпоральной логике в подобных случаях, которая включена в модель политического процесса общественных движений [42]. Выступления уже нельзя останавливать кратковременным инструментарием, поскольку через некоторое время они возобновятся вновь, как это имело место с массовыми протестами против бывшего президента Леонида Кучмы. По сути перед нами столкновение сценарного планирования со стороны тогдашней оппозиции как долговременного и краткосрочных чисто пожарных методов реагирования со стороны власти. Власть могла сделать многое, но не сделала, в то же время оппозиция могла сделать немногое из-за ограниченности внутреннего ресурса, но сделала все возможное.

При этом сегодня подчеркивается, что избирательная кампания Виктора Ющенко не смогла выполнить большинства поставленных перед ней задач, среди которых были следующие [43]:

• разрешение проблемы массмедийной изоляции;

• получение более сильных электоральных позиций на Востоке и Юге;

• опровержение набора мифов вокруг имиджа Ющенко, созданных его противниками;

• расширение предвыборной коалиции;

• создание механизма противодействия фальсификации выборов.

При этом следует подчеркнуть, что эти недостатки не помешали выиграть выборы, так что их роль и значимость становятся не такими существенными.

Произошедшие изменения стали головной болью для соседних государств постсоветского пространства. Россия «закрывается» акцентированием внешних игроков украинской ситуации, занижая при этом роль внутренних, собственно Майдана [44]. Отсюда обвинения в сторону США и Европы как главных действующих лиц на украинской сцене. Азербайджан устами председателя одной из партий Рашада Рзакулиева видит ситуацию в своей стране под углом зрения оранжевой революции в следующем [45]:

• революция – это кризис, вынужденная мера, когда исчерпан диалог между властью и обществом;

• социальных предпосылок в Азербайджане более чем достаточно;

• для предотвращения революционного развития ситуации следует дать институциональный, квалифицированный выход новым центрам силы и влияния, чтобы кто-нибудь другой не взял их под себя.

Подчеркнем важность последнего предложения, поскольку украинская ситуация также характеризовалась определенным торможением вертикальной и горизонтальной мобильности населения, вызванной концентрацией интересов для роста только в системе исполнительной власти, тогда как в советском прошлом и профессор, и учитель, и актер были вариантами успешного развития карьеры.

Анализируя в журнале «Эксперт» революцию 1905 года, Максим Соколов говорит о предсказуемости поведения властей, что соответствовало контексту эпохи, когда и в демократических Британии, Франции и Америке с несанкционированными демонстрациями обращались столь же жестко [46]. То есть все игроки получают и сами производят ожидаемые действия. Украинский результат потому и классифицировался как революция, что имел маловероятный исход. Революции осуществляют определенный переход через желания властных элит к следующему состоянию своего развития.

Бывший президент Киргизии Аскар Акаев уже заранее выражал свою озабоченность происходящим в республике, акцентируя то, что «теперь появились квалифицированные тренеры, научившиеся из провокаций делать разного цвета революции» [47]. То есть вновь акцент делается не на внутренних, а на внешних факторах. При этом следует признать, что внешние факторы во многом лишь приводят в соответствие возможности оппозиции и возможности власти, опирающейся на административный ресурс.

Только сегодняшние революции активно используют при этом не только инструментарий ненасильственной борьбы, но и PR-инструментарий, что позволило газете Neue Zuercher Zeitung написать [48]: «В отличие от борцов «Солидарности» революционеры Киева ни одной секунды не были в одиночестве, включенные в сети телекоммуникаций и поддержанные зарубежными специалистами в области PR, они пошатнули господство Кучмы».

Бархатная революция должна обладать следующим обязательным коммуникативным набором:

• обеспеченной передачей телевизионной картинки на Запад;

• связью с национальными СМИ и журналистами;

• качественной PR-поддержкой политических акций.

Исходным содержанием телевизионной картинки становится выражение массовой неподдержки власти, в случае оранжевой революции – Майданом. Это активирует другие массы людей на подобного рода поступок, совершая эффект домино. При этом осуществляется в первую очередь передача эмоционального состояния, происходит определенное эмоциональное заражение, которое всегда характерно для толпы.

Бывший министр иностранных дел Словакии, консультировавший и оранжевую революцию, Павел Демеш говорит в газете Le Nouvel Observateur о поведении властей: «На протяжении всей предвыборной кампании пресса всего мира следит за каждым их шагом. И они отказываются стрелять по толпе в прямом эфире CNN. Именно в этот момент их можно свергнуть» [49].

Все это говорит об особой роли СМИ, которые не только вербуют своих новых сторонников, но и могут блокировать те или иные действия власти.

Большую роль играла чисто организационная составляющая, поскольку большие массы людей не могут существовать в свободном плавании. Роман Бессмертный говорит газете Guardian: «Мы создали систему, параллельную государственной, потому что только система может победить противника, поддерживаемого всем государством» [50]. Объемы подготовки передают следующие цифры: за 30 месяцев 150 тыс. человек прошли через курсы, семинары и мастерские, наблюдатели получили более 10 тыс. камер для фиксации нарушений на выборах. Газета Guardian передает слова организаторов: «План кампании был оригинальным и амбициозным: они организуют в центре города рок-марафон, ежедневно длящийся 10 часов. Он станет главным мероприятием длительной демонстрации, которая парализует жизнь города. Рядом с площадью Независимости, где будет проходить концерт, появится палаточный лагерь, достаточно большой для того, чтобы властям трудно было его убрать, не прибегая к рискованной демонстрации силы». Было подсчитано соотношение войск и демонстрантов: на 15 тыс. киевских военнослужащих нужно было выставить не менее 50 тыс. протестующих, тогда войска не пойдут на разгон.

Оранжевая революция, как и другие крупные действия в физическом пространстве, имела свои цели в сфере влияния на других. Действие будет тем успешнее, чем более четко оно обрисовано заранее в когнитивном пространстве. Если совершается контрдействие по отношению к заданному в когнитивном пространстве, то оно требует дополнительного ресурса. Так, в числе задач, которые ставились планировщиками избирательной кампании Ричарда Никсона, была борьба с мнением о невозможности его избрания (см., например, [51]). Операции влияния покоятся на определенном инструментарии (алфавите) влияния, отработанном как в экспериментах, так и в реальных кампаниях.

Успешные операции влияния строятся на сочетании ходов одновременно во всех трех пространствах: физическом, информационном и когнитивном. Результат в когнитивном пространстве всегда будет тем сильнее, если он будет поддержан действиями в других пространствах. Например, чистый переход из информационного в когнитивное пространство недостаточен, он должен быть подкреплен действиями в пространстве физическом. В ряде случаев возникают чисто символические события, которые условно могут быть отнесены к физическому пространству как пространству их манифестации. В избирательных технологиях, например, такие явления получили название «псевдособытий».

Возникают соответствующие задачи воздействия на власть при помощи подобных «псевдособытий». Роберт Хелви, реализующий идеи Джина Шарпа на практике, предлагает разграничивать возможности и интенции власти [52]. Если возможности меняются замедленно, то интенции изменяются гораздо быстрее. Ставится также задача рекрутировать в ряды оппозиции друзей и родственников «опор режима». Трудно применять газ против демонстрантов, среди которых находится твой сын. То есть эти и подобные дилеммы сознательно конструируются, чтобы затруднить принятие решений для властей.

Стратегический уровень управления ситуацией требует создания не только «псевдособытий», но и «псевдоисторий», форматирующих действительность под определенный фрейм, задающих, в числе прочего, и лагерь героев, и лагерь врагов. Герои, конечно, должны победить врагов, потому что за героями стоит народ. Джордж Лакофф в этом плане проанализировал ряд историй, на которых базируется мифология республиканцев и Джорджа Буша [53, см. также 54]. Как информационный, так и виртуальный уровни строятся таким образом, чтобы легитимизировать процессы смены власти.

И последнее – начинает переосмысливаться и роль России. Как заявил Михаил Маргелов, например: «В начале года по приглашению Российского общества солидарности с народами Азии и Африки (ОСНАА) в Москве побывали лидеры киргизской оппозиции – Курманбек Бакиев, Омурбек Текебаев, Роза Отунбаева. Мы общались с ними, проясняя их позицию, и рассказывали о своей. Отрадно, что из Бишкека достаточно быстро прозвучали слова о неразрывности связей с Россией, о сохранении российской авиабазы в Канте. О том, что новые лидеры Киргизии не собираются выходить из жизнеспособных институтов СНГ, к которым, в первую очередь, относится Договор о коллективной безопасности» [55]. То есть Россия оказывается активно задействованной в переговорах именно с оппозицией, а потому спокойно относится к смене власти. В результате образуется гораздо более сложная конструкция, чем просто противодействие США и России: «Хотя острие оппозиционного демократического движения в Киргизии, открыто финансируемого США, было направлено против дружественного Москве президента Акаева. Заметная «фоновая» помощь США в бишкекских событиях, о чем подробно писала газета New York Times, уже совершенно не раздражает Россию. Кремль каждый раз добросовестно выполняет предписанные ему Вашингтоном функции «доброго следователя» для постсоветских режимов» [56]. Идет существенная трансформация действительности, но она имеет место с согласия всех участников.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.