ГЛАВА X ОТНОШЕНИЕ МИРА ПРИРОДЫ И МИРА ДУХА К БИОЛОГИЧЕСКИ ПРАВИЛЬНОЙ ГРАНИЦЕ

ГЛАВА X

ОТНОШЕНИЕ МИРА ПРИРОДЫ И МИРА ДУХА К БИОЛОГИЧЕСКИ ПРАВИЛЬНОЙ ГРАНИЦЕ

О неспособности чисто гуманитарных наук (теологии, юриспруденции, оторванных от земли или боящихся ее общественно-политических наук) создать биологически правильные, т.е. мало-мальски прочные на века (стабильные) и способные к переменам (эволюционные), убедительные границы, вместо биологически неверных, нестабильных, а поэтому чреватых войнами и переворотами, свидетельствует нынешняя судьба Земли, и в особенности Европы: ибо те, кто представлял эти науки, до сих пор обладали влиятельным голосом при установлении границ.

Г.Э.Г. Катлин исследует, должно ли влияние общественных наук всегда неизбежно отставать от естественных . Он не ставит под сомнение факт. Где же “Град божий” и его покой? Где “Вечный мир”, где “Свобода морей”, где так прочно подтвержденная экономикой еще в 1914 г. невозможность длительной войны? Куда исчезли из практики разграничения борющихся за существование жизненных форм на поверхности Земли все возвышенные и чванные слова, которыми гордятся гуманитарные науки при паузах в борьбе и которые улетучиваются, как только она вновь начинает бушевать? Civitas dei, pax aeterna, lieberum mare, jus gentium… .

Естественная наука более трезво и более уверенно стоит на земле в отношении проблемы границы, не витает в облаках, покуда еще не готов строительный грунт. После серьезного анализа и стольких сомнений она нуждается в синтезе и противопоставляет “Ignorabimus” одного выбора борьбы за существование другому, который с самого начала ориентирован на текучесть целостности и, как нам кажется, более смело смотрит в лицо природной данности.

Но именно ввиду порчи и искалечения Внутренней, Центральной и Промежуточной Европы важность позитивных решений представляется нам актуальной. Предварительным условием этого является, видимо, изучение земных пространств, вынужденных чаще всего испытывать напряженность из-за неестественных, антибиологических границ, по образцу исследования, предпринятого К. Лёшом для изучения панъевропейского мышления . [с.104]

Ведь вовсе нельзя исключать опасность того, что дерзкие на слова представители экстремистского утопического противоположного полюса именно в среде сбитых с толку гуманитарными науками многомиллионных масс добиваются их опрометчивого согласия и при этом достигают практически возможности рокового влияния. Эта опасность уже угрожающе близка именно ввиду несомненного кризиса скорее гуманитарных наук, чем естественных, и об этом свидетельствуют только что появившиеся различные, широко распространенные работы .

Главные области потрясений Европы

Заштрихованы государства – главные области потрясений Европы: Эстония, Латвия, Литва, Польша, Чехословакия, Румыния, Югославия, Болгария

Два противоречия, имеющие огромное географическое значение, подчеркивают связь географии и социологии с противоположных полюсов. С одной стороны, это идеи Монтейна о передвижении жизненных форм в жизненном пространстве сообразно их способности заполнять границы, которые – исходя из литоральной (голландской) ориентации автора – касаются, естественно, лишь континентальных жизненных форм, например Европы, ибо островные и прибрежные жизненные формы прочно [с.105] закрыты морем и побережьем! Монтейн представляет мышление неопределенного перемещения границы по Земле сообразно натиску жизни, следовательно, нового передела земельных владений народов каждые несколько лет согласно рождаемости, “Тайка” в целом, как ее испытали японцы уже в 645-652 гг. нашей эры .

С другой стороны, мы видим роль неомальтузианства в качестве хранителя границ, как, например, домыслил ее воображением социолога Уэллс , т.е. точку зрения обладателей пространства, обрекающую на принудительный застой народы, не имеющие достаточных резервов жизненного пространства, и исходящую из представления о возможном ограничении рождаемости в перенаселенных, имеющих тесное пространство жизненных формах. Эта точка зрения, если внести ясность, родом из опустошенного войной, окруженного землей манчестерского быта . Таковы две особенно резкие противоположности с сопутствующими им экономическим эгоизмом и материализмом в своей грубейшей форме. Вокруг этих [точек зрения] могут сталкиваться при этом поборники классовой борьбы – работодатель и наемный работник, капиталист мирового масштаба и социалист!

“Мы раскрасили это [пространство] на карте в красный цвет и затем оставили пустующим”, – заявляет австралийский друг людей, имея в виду, с одной стороны, огромные резервы территорий Северной Австралии для 30 млн. жителей и констатируя – с другой, что поблизости, в азиатской части Земли, происходит регулирование перенаселенности, например в китайской провинции Гуанси, в результате численность населения из-за голода и массовой смертности колеблется между 6-16 млн. и что в 1920 г. свыше 21 млн. в долине Хуанхэ фактически не имели никаких иных средств пропитания, кроме древесной коры, растительных остатков и внешней благотворительности.

Но именно в сфере пограничных идеологий экономический эгоизм проявляет себя как прескверный советчик и фальсификатор. Мы знаем это по столь близкой нам рейнской и альпийской границам, об этом напоминает нам возникновение империи Лотарей и истребление народов на протяжении более чем тысячи лет, потому что главная составная часть владения Каролингов на Маасе и Мозеле должна была оставаться неприкосновенной для старейшин, дабы сохранить в одних руках важнейшие культурные и хозяйственные пути – а именно связь Рим – Рона – Рейн – для духовных движений и торговли того времени. Так гуманитарные науки в пору своего засилья устанавливают нежизнеспособные границы, хотя они продолжают действовать, не поддаваясь корректировке с помощью естественно-научных знаний. [с.106]

Этот особенно захватывающий опыт можно дополнить многими другими острыми случаями, скрытыми проблемами, каковые имеются в Южной Америке, или примерами угасающих, закостеневших образований, как в Пиренеях. Однако образцом, особенно достойным упоминания, представляется нам папа римский Александр VI . Определенная им граница, а затем одним из его наследников повторно проведенная, ставшая всемирно известной демаркационная линия между испанским и португальским империализмом, будучи разрушенной в 1493 и 1506 гг., действовала до 1845 г. в своих последних формальных обозначениях. Лишь 1 января 1845 г. Филиппины, входившие на основе этой линии в границу времени испанско-американского государства, подключились к календарю Восточной Азии, к которому они принадлежат согласно природе движения Солнца!

Еще и сегодня вследствие такого произвольного проведения границы большая Бразилия с ее 30 млн. португалоговорящего смешанного населения существует как самое крупное государство и одновременно как чужеродное тело в испански-колонизованной Латинской Америке. Это создает на границе скрытое напряжение, которое возникло там из-за того, что огромные пространства, завоеванные извне, были расчленены и разграничены согласно локально чуждым, созданным гуманитарными науками представлениям, в то время как внутренние границы прежних колониальных государств только теперь в силу внутренней естественной необходимости постепенно приводятся в равновесие .

Существенные разъяснения о большей или меньшей способности отдельных интеллектуальных сообществ признать биологически правильные границы, установить ранее сохранявшиеся также при временном перемещении дает, например, сравнение иерархического Атласа с другими в качестве особенно устойчивых, проверенных краеведением разграничений, о чем можно узнать из трудов Б. Песслера . Британская точка зрения изложена в работе Э.Г. Хилса “The geography of international frontiers” или более широкие взгляды, учитывая военную истерию, в работе Л.В. Лайда “Types of political frontiers in Europe” .

Самые резкие противоречия среди новейших имен, как мне представляется, – в сочинении А.М.М. Монтейна “Ein neues [с.107] Volkerrechtsprinzip” с дальнейшим крайним развитием идей Ратцеля о постоянном смещении и передвижении границ, а также в сообщениях Уэллса и его друзей с Вашингтонской конференции.

Эти сообщения, лейтмотив которых обращен ко всем жизненным формам с большой плотностью населения, с постоянным ростом населения и сильным напором жизни (Внутренняя Европа, Италия, Япония и Китай), – не что иное, как открытое или закамуфлированное напоминание о необходимости приноровиться к неомальтузианству. Но это в сущности нечто иное, чем грубое изречение Клемансо о “vingt millions de trop” или Людовика XIV. Точка зрения Фенелона в отношении рейнской границы, высказанная в его знаменитом письме, настолько обличительна, что нам, с внутриевропейской точки зрения, нечего к ней добавить.

“Это была с самого начала чисто реваншистская война, поэтому все расширения территории, которым она содействовала, были несправедливы с самого начала. Разумеется, Вашему Величеству кажется, что заключенные мирные договора должны прикрывать эту несправедливость; но мирные договора, как известно, побежденные подписывают не по доброй воле. Естественно, их подписывают, когда одному к горлу приставят нож. Подписывают, как отдают свой кошелек, когда нет выбора: деньги или жизнь.

Это даже не позволяет выставить в качестве аргумента, что Вы имели право известные места удерживать потому, что они служат укреплению Ваших границ. Никогда у нас не было потребности беречь свою безопасность, не было права отбирать землю у нашего соседа. Вы властно продиктовали мир и его условия, вместо того чтобы урегулировать его справедливо и умеренно. Поэтому такой мир не может быть постоянным. Вы ни разу внутри границ не придерживались этого, столь бесцеремонно Вами продиктованного мира. В разгар мира Вы продолжали вести войну и новые захваты! Такое поведение возбудило против Вас и противопоставило Вам всю Европу. Даже нейтралы с нетерпением ждут дня, когда Вы ослабеете и станете покорным”.

Таков Фенелон. Разве это не сохраняет силу и сегодня?

А Уэллс, столь настойчиво цепляясь за самобытность идей, не знает в этом случае ничего иного, кроме избитой мудрости рантье: “Надо мной не каплет!” Потому что это подходит британской, французской, бельгийской и нидерландской колониальным империям (а также временно до их перехода точки насыщения в Северной Америке (примерно в 1950 г.) и Соединенным Штатам) в пределах их пространств с плотностью населения соответственно 7, 9, 15 и 26 человек на кв. км, а другие крупные жизненные формы должны довольствоваться своими богоданными малопространственными связностями при плотности населения от 133 (Германия) до 200 (Южная и Центральная Япония), [с.108] до 140 и более (Италия). Так может продолжаться до тех пор, пока другие, более жизнеспособные расы, вынужденные [обстоятельствами], не обратятся за своей долей – хотя именно сильнейшие, обладающие жизненным рвением расы современных белых культуртрегеров пришли в упадок как раз благодаря этому методу. Япония же отвергает его.

Однако подобными пошлостями такой очень остроумный, духовно богатый человек, как Уэллс, в своих сочинениях о Вашингтонской конференции и в последующие годы попытался убаюкивать одну даму, объехавшую большую часть Востока – древнего культурного пояса Старого Света, по поводу сокращения рождаемости в Восточной Азии такой же покорностью своей судьбе в урезанном пространстве, какая, как полагали, уже достигнута во Внутренней Европе. Как мало на самом деле была достигнута цель, какое крушение потерпели, следовательно, посланцы гуманитарных наук со своей позицией вечных границ растущих народов на Дальнем Востоке, ныне это отражается пламенем в освободительном движении в Южном Китае, в мятеже сельскохозяйственных рабочих на Яве (где плотность населения достигает 300 человек на кв. км) и в выборе самоопределения в Индии. Итак, в этих точках зрения мы не находим ничего нового, кроме запутанных формул для старых аргументов, уже часто выдвигавшихся экономическим эгоизмом.

Однако фактически новыми в известной степени являются попытки Монтейна гуманитарное и естественно-научное знание склонить к сотрудничеству в осознании границ, которые должны изменяться сообразно жизнеспособности. Вместо сдавливания Внутренней Европы при любой терпимой мере завинчиванием предохранительного клапана, как это происходит ныне (причем взрыв границ рано или поздно неотвратим), полагает Монтейн, следует сохранять на будущее возможность продвижения на Восток всех европейских жизненных форм. При этом необходимо смягчить суровость далекоидущего права выбора подданства и защиты прав меньшинств . Следовательно, это был бы возврат в обратном смысле к переселению народов, причем только чисто разумный расчет, который как раз и создал “привязку к земле”, исключает все невесомые ценности. Вслед за этим каждый должен решать по разумению вопрос: вера или родина? Либо крепко держаться за свою родину, но при допущении чужеземного господства, либо сменить подданство, переселившись под отодвигаемым на Восток флагом! Это предполагает некую степень рационализма, и его подсказывает лишь сложившийся в долголетней практике тип новой американской фермы – с проволочной оградой, грудой консервных банок, освоением новых земель, если хищническое хозяйствование на первом участке истощило почву.

Вспоминают об указанной Ратцелем опасной беде, которую мыслящие крупным пространством государственные мужи из [с.109] заморских государств могли бы причинить Европе своими представлениями о сопоставимости пространства, обращаясь к исторически столь малопространственной, но глубоко укоренившейся в почве коренной области . В предложенном пространстве мысли Монтейна нереализуемы. Они еще менее осуществимы физически, чем морально, на такой обремененной историей почве, как центральноевропейская, несмотря на взаимное общение населения между Элладой и Ангорой . Однако эти мысли указывают скорее на все еще плодотворную крайность, чем на неспособную к развитию косную точку зрения, проповедуемую Уэллсом в качестве представителя англосаксонства.

Эта небольшая работа Монтейна, рассматривающая с естественно-научных позиций [проблему границ] и называющая ряд других интересных инициатив в схожем направлении, более плодотворна возможностями, более богата начинаниями, из которых могут подняться свершения будущих дней, чем косное противопоставление однажды ниспровергнутых параграфов: последняя мудрость, к которой до сих пор обращались на практике попытки гуманитарных наук, склоняющихся к изменению нетерпимого состояния в проведении границ на бумаге вопреки существующему жизненному праву свободно дышать. Естественнонаучная сторона географии побудила по крайней мере рассмотреть также проблему перенаселенности Земли как необходимую проблему переноса границ. Когда же возобладает разум?

Но чтобы всю энергию обновленного народа снова направить на обретение достаточного жизненного пространства после огромных постыдных, пустых затрат, нужен единодушный, целостный взгляд всех слоев населения, понимание недостаточности нынешнего жизненного пространства и несостоятельности его нынешних границ. Он может быть достигнут лишь благодаря тому, что весь народ будет воспитан не на тупом чувстве давления недостаточного жизненного пространства, нехватки воздуха, мучительной скученности, а на осознанном чувстве границы во всем ее охвате. Такому воспитанию должны служить как гуманитарные, так и естественные науки. Именно к вопросу о возможности и пути воспитания осознанного чувства границы мы и обращаемся как к кульминации нашего исследования! [с.110]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.