§ 4. Испания

§ 4. Испания

Развитие испанской психиатрии в XX в. проходило при масштабном влиянии Гейдельбергской школы, поэтому в распространении экзистенциально-феноменологической психиатрии в этой стране нет ничего удивительного[1234].

Родоначальником экзистенциально-феноменологической психиатрии в Испании был Хуан Хосе Лопес Ибор (1906–1991). Он родился в Солане, закончил медицинский факультет университета Валенсии, специализировался в судебной медицине, стажировался в Берлине, Мюнхене, Париже. В 1932 г. защитил докторскую диссертацию, в 1940 г. – получил должность профессора психиатрии в институте медицины Рамона Кахаля, в 1943 г. – должность профессора психиатрии и руководителя психиатрического общества мадридской психиатрической больницы, в 1960 г. – профессора психиатрии и психологии университета Мадрида. Развивал идеи К. Ясперса, К. Шнайдера и других феноменологических психиатров и экзистенциальных аналитиков. Является автором таких работ, как «Мертвый и живой психоанализ», «Агония психоанализа», «Витальный страх», «Неврозы в современном мире», «Шизофрения как стиль жизни» и др.[1235]

Одним из основных ощущений, которые могут выступать основой патологических изменений, Лопес Ибор считал «витальный страх». В одноименной работе, развивая идеи Кьеркегора и Хайдеггера, он выделяет две формы страха: 1) страх перед шизофреническим бредом и 2) страх смерти (экзистенциальный страх). Этот страх сопряжен с предчувствием небытия и укоренен, на его взгляд, в изменениях динамики структуры личности. Он зарождается в «я»: если в момент приступа страха «я» угрожает распад, включаются защитные силы. Страх разрушения личности стоит и за психосоматическими заболеваниями[1236].

Особое внимание в своих работах Лопес Ибор уделяет бредовому расстройству. Бредовая идея, на его взгляд, открывается больному, словно религиозное откровение. В структуре бреда он выделяет также бредовое вдохновение, исходящее изнутри пациента, и бредовую иллюминацию – бредовые идеи, которые больной ощущает в себе, которые он активно творит и которые входят в него без сопротивления[1237]. Он пишет: «Эту неожиданную охваченность переживанием мы считаем фундаментальной. Когда пациент чувствует, что ему говорят о чем-то, или ему является „предвестник беды“ и подает свои знаки, у него возникает ощущение, что все происходит без его участия, что он „пассивен“ в этом процессе. Бредовая идея открывается пациенту. Поэтому мы предлагаем называть это бредовым откровением (открытием)…»[1238].

Лопес Ибор останавливается и на бредовом восприятии, называя основной его составляющей «инверсию интенционального акта». Сущность этой инверсии состоит в том, что, если нормальный человек, оценивая свое восприятие, знает, что это оценивание есть продукт его собственной психической активности (интенциональность направлена изнутри вовне), то для бредового больного оценка восприятия располагается снаружи его «я» как реальность, вторгающаяся в сознание. При этом больной совершенно уверен, что оно укоренено в интенции постороннего лица или силы[1239]. В результате такой инверсии внешний мир, окружающий больного становится активным и навязывает ему поведение, идеи, а больной, напротив, превращается в пассивный объект, которому остается только принимать то, что приходит из внешнего мира. «Таким образом, – заключает исследователь, – бредовая идея обнаруживает существование качественной ненормальности перцептивного акта, которая характеризуется тем, что субъект чувствует неясное переживание своей активной связи с миром, – центростремительное движение трансформируется и заменяется отношением патологической зависимости – центробежным движением»[1240]. Внешний мир начинает воздействовать на больного, и он ощущает себя игрушкой судьбы или магических сил.

А. Фонтайн выделяет следующие особенности развиваемой Лопесом Ибором антропологии: 1) дуализм природы и духа, исключающий рассмотрение этих аспектов по отдельности или абсолютизацию одного из них; 2) признание включенности в любой человеческий акт настоящего, прошлого и будущего; 3) выделение темпоральности, конечности и смертности как основных идей, руководящих развертыванием жизненного проекта; 4) признание взаимосвязи свободы человека с возможностью диалога с Богом; 5) эсхатологическая трактовка смысла истории, при которой жизнь человека признается частью исторического существования человечества[1241].

Луис Мартин-Сантос (1924–1964) больше известен благодаря своей новелле «Время тишины», изданной в 1961 г., и только специалисты знают о нем, как об одной из центральных фигур в распространении экзистенциально-феноменологической психиатрии в Испании.

Мартин-Сантос родился в 1924 г. в Лараче в Марокко в семье военнослужащего. Получив медицинское образование, работал вместе с отцом, военным хирургом, в Сан-Себастьяне. И уже во время специализации по хирургии в 1948 г. сменил ее на психиатрию, более соответствующую его интеллектуальным интересам. С 1950 г. он работает под руководством Лопеса Ибора и начинает писать докторскую диссертацию «Влияние мысли Вильгельма Дильтея на „Общую психопатологию“ Карла Ясперса и на последующую эволюцию метода понимания в психопатологии»[1242], которую защищает в 1953 г. в университете Мадрида. Уже эта работа демонстрирует интерес Мартина-Сантоса к психиатрической эпистемологии, теории науки и философской психиатрии. В диссертации он показывает, что выделенное Ясперсом различие между причинными и понимающими связями уже было сформулировано до него Дильтеем. В основе разделения понятий процесса и развития в психопатологии Ясперса, на его взгляд, лежала, также уже обозначенная Дильтеем, идея жизни как описательного психологического понятия.

На основании критического анализа психопатологии Ясперса Мартин-Сантос уже в своей диссертации сформулировал собственную трактовку понимания психически больного. На его взгляд, можно выделить три уровня понимания: 1) логическое, рациональное понимание – специфично для естественных наук и требуется в случае наличия дефекта психической жизни; 2) аналогически-символическое понимание – направлено на постижение символического смысла за пределами жизни сознания; 3) психологическое понимание – охватывает жизнь сознания и разделяется на две разновидности: статическое, или феноменологическое (понимание актуального момента), и динамическое (схватывает отношение между различными моментами жизни субъекта).

В 1955 г, в год выхода его первой монографии по докторскому исследованию, Мартин-Сантос выпускает одну из самых известных своих работ «Теоретические основания психиатрического знания»[1243]. В этой статье он возводит происхождение психиатрии к психологии и отмечает, что эти науки расходятся лишь по своему предмету. При этом психическое расстройство понимается им как своего рода негативность, которую психика пытается преодолеть. Стремясь превзойти ограниченность психиатрии для толкования этого процесса, он вводит понятие «психоморфия», которое описывает тот факт, что при психическом расстройстве (возникающем, по его мнению, вследствие причин органического характера) душа приспосабливает себя к сохранившемуся психологическому смыслу, теперь ограниченному ужасающим фактом болезни. Поэтому психоморфия может принимать различные вариации в зависимости от разновидности психического заболевания. Основываясь на этих посылках, Мартин-Сантос выделяет психопатологические основания различных психических расстройств. Так, неврозы он признает следствием нарушения реализации инстинктивных устремлений личности, расстройства настроения – следствием изменения фундаментальных экзистенциальных уровней психической жизни, понимая при этом настроение как онтологическую настроенность. Шизофрения, на его взгляд, возникает вследствие трансформации структуры опыта, психическое расстройство достигает здесь своего максимума, сопровождаясь максимальной же степенью негативности и отчуждения[1244].

В основу своего подхода в исследованиях психического заболевания Мартин-Сантос кладет экзистенциальный анализ, поскольку именно он, на его взгляд, может помочь преодолеть ограниченность двух преобладавших в то время психопатологических методов – феноменологии и психоанализа, – если синтезировать их и дополнить экзистенциальной аналитикой Хайдеггера. Экзистенциальный анализ при этом представляется феноменологическим описанием психических фактов человеческого существования[1245]. В 1950 г., продолжая свои исследования в теоретическом ключе, Мартин-Сантос публикует работу «Экзистенциальный психоанализ Жана-Поля Сартра», где рассматривает возможность применения идей «Бытия и Ничто» к теории и практике психиатрии, в частности, обсуждает возможность использования понятия «дурная воля» для объяснения механизмов невротических расстройств[1246].

Среди других работ Мартина-Сантоса – «Ясперс и Фрейд», «Свобода, темпоральность и перенос в экзистенциальном психоанализе» и др. К сожалению, несчастный случай прервал жизнь этого действительно интересного мыслителя в 39 лет.

Хуан Хосе Барсиа Гойанес (1901–2003) наравне с исследованиями в области анатомии и психохирургии стоял у истоков антропологической медицины и психиатрии. В конце 1930-х – начале 1940-х гг. он публикует серию статей, реализующих антропологические идеи: «Философские истоки медицины»[1247], «Чувство болезни»[1248], «Онтологический и психологический взгляд на человеческую личность» и др. Основным тезисом всех этих работ является утверждение о том, что медицина должна основываться на антропологическом рассмотрении человека, включающем исследование человека одновременно как личности и как тела. В позднем творчестве он вновь обращается к антропологической проблематике и в монографии «Старость как человеческий феномен»[1249] рассматривает экзистенциальный модус старого человека – пространственную и темпоральную организацию, особенности проектирования жизни и т. д.

Луис Валенсиано Гайа (1904–1985) – основатель и директор психиатрического госпиталя в Мурсии – основываясь на идеях Х. Ортеги-и-Гассета, развивал собственную психопатологическую антропологию – «перспективный жизненный анализ», считая при этом антропологию стержнем психиатрии.

В работе «Установки человеческой жизни и психопатология», стремясь обозначить фундаментальные качества и экзистенциальные основания психики как целостности, он рассматривает психическое расстройство как специфический модус существования. Он говорит о том, что жизнь человека есть результат столкновения между жизненным проектом и группой тех вариантов, которые он выбирает при данных обстоятельствах. В центре существования при этом лежат фундаментальные убеждения, которые образуют перспективу мира и выстраивают его интерпретацию. Каждый человек, по мнению исследователя, развивает свой уникальный и неповторимый жизненный проект, идет, следуя зовущему его голосу и выполняя свою миссию[1250].

Основываясь на воззрениях Ортеги-и-Гассета, Валенсиано Гайа трактовал бредовое расстройство как негативное структурное изменение в пространстве убеждений, в результате чего больной начинает функционировать в радикально новой системе убеждений. Сопровождающий этот процесс отказ от нормальной структуры приводит к погружению в одиночество. Образовавшаяся новая система убеждений обладает статусом реальности и формирует твердую и статическую перспективу, которая подчиняет себе больного[1251].

Рамон Сарро (1900–1993) занимался психоанализом и исследованиями по соматической медицине[1252], был одним из тех, кто познакомил Испанию с наследием В. фон Вайцзекера[1253]. Следуя традиции феноменологической психиатрии, он полагал, что исследования бредовых расстройств являются идеальной стратегией проникновения в человеческий разум.

Структурной единицей бреда он признает мифологемы, подобные мифологическим или религиозным, и никак не укорененные в личной истории больного. Именно они, на его взгляд, и формируют ядро бредового расстройства[1254].

Роман Альберка Лоренте (1903–1966) – профессор университета Валенсии – представляет скорее экзистенциальную, а не феноменологическую, ориентацию в психиатрии. В своей работе «Основания экзистенциального анализа» он исследует экзистенциальные модусы человеческого бытия, в том числе психически больного. На его взгляд, экзистенциальный анализ рассматривает человека как бытие-в-мире, определяемое различными экзистенциалами: темпоральностью, пространственностью, событийностью и настроенностью. Исследуя темпоральность человеческого бытия вслед за родоначальниками экзистенциально-феноменологической психиатрии, Альберка Лоренте выделяет космическое или реальное время и личное время, в котором мы живем, а говоря о пространстве, противопоставляет внешнее, реальное, объективное пространство и живое, субъективное, личное, иррациональное, аматематическое и агеометрическое[1255].

Одним из самых известных испанских представителей феноменологического направления в психиатрии в настоящее время является Ектор Пелегрине Сетран. В своей работе «Антропологический фундамент психопатологии» он затрагивает проблемы, лишь обозначенные родоначальниками экзистенциально-феноменологической психиатрии, и для их наиболее адекватного рассмотрения предлагает использовать трансфеноменологический подход. Центральными вопросами в его феноменологических исследованиях психопатологии становятся вопросы онтологической реальности патологических феноменов и отчуждения самого себя. Причем оба эти вопроса он связывает с особенностями различения в связке «форма – содержание».

На его взгляд, опыт человека можно представить как двусторонний процесс: ко-актуализацию предмета опыта и субъекта. Все, что дается человеку в опыте, имеет форму реального бытия, даже в том случае, если перед нами фотографический образ или образ галлюцинации. Пелегрине Сетран отмечает: «Это образ, он принадлежит воображаемому миру, но в себе, „сам по себе“ он несет специфические особенности, и поэтому мы признаем его реальным»[1256]. И этот образ, как уточняет исследователь, имеет характер образа реальности. Он соответствует формальному аспекту действительности, однако его содержательный аспект может действительность не отражать. Поэтому, если бы субъект осознавал нереальность предстающего перед ним образа, этот образ не затрагивал бы его, не имел бы к нему никакого отношения, и никакой психопатологии бы не возникало.

Но ко-актуализация содержит и второй элемент – некоего конкретного человека. Человек ощущает себя и свою жизнь как специфическое, свойственное ему особенное бытие, осознает свою идентичность. И именно здесь лежат истоки экзистенциального опыта отчуждения и чувства деперсонализации. Владение собой – это основная особенность человека, это то, что конституирует личность. И поэтому болезнь – это экспроприация, отчуждение себя. Обращаясь к словам Г Г Гадамера, исследователь говорит о том, что болезнь является самообъектификацией – отчуждением частицы своей личности. «Психопатология, – пишет он, – может толковаться как отчуждение личности субъекта, и объективные симптомы в этом случае являются отчужденным субъектом, трансформированным в объекты, которые блокируют его собственное бытие и разрушают его жизнь как личности»[1257].

Как мы видим, влияние Гейдельбергской школы психиатрии в испаноязычных исследованиях обусловило приоритет феноменологического, а не экзистенциально-аналитического ракурса.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.