Заключение

Заключение

Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ как направления мысли долгое время оставались актуальными и современными. Пережив смену приоритетов как в психиатрии, так и в философии, они развивались в исследованиях верных им мыслителей. Когда в 1972 г. свою книгу «Феноменология в психологии и психиатрии» писал Г. Шпигельберг, были живы большинство родоначальников и все последователи. Столь долгой популярностью и актуальностью эта традиция в какой-то мере была обязана долгому веку своих представителей: занимая руководящие посты и имея непререкаемый авторитет, они заражали своими идеями учеников, несли свои идеи как последнее слово психиатрии. Поворотным стал 2002 г.: смерть Куна стала своеобразным символом завершения. Застав еще светил психиатрии XIX в., он был близко знаком с Бинсвангером, принимал молодого Фуко, еще даже не задумавшего «Историю безумия», и стоял у истоков эры психофармакологии.

Сейчас, за три года до столетнего юбилея «Общей психопатологии» Ясперса, экзистенциально-феноменологическая психиатрия, как вызревшая почти столетие назад традиция, практически ушла в историю. Об этом, кстати, свидетельствует и труднодоступность источников. Некоторые труды ее классиков даже в Европе можно сыскать не во всех библиотеках, они не переиздаются и если и продаются (хотя очень редко), то в основном как раритеты.

Хочется надеяться, что в историко-философском плане у исследований экзистенциально-феноменологической традиции есть большой потенциал. Эта работа – лишь первый шаг. Отдельной книги, несомненно, заслуживает Бинсвангер, выделяющийся на фоне всех остальных родоначальников и представителей и динамикой творчества, и самобытностью трактовок, и продуктивностью переосмысления философских идей. Чрезвычайно любопытным было бы, например, сопоставление идей раннего Мерло-Понти с эстезиологией (в ее раннем и позднем вариантах) Штрауса, а также включение их в общий контекст «феноменологической клиники» с добавлением Кангийема, Гольдштейна и Бьютендика. Неисчерпанной остается и тема «Фуко – Бинсвангер», поскольку отношения здесь намного многообразнее, чем мы обозначили в этой книге и в предисловии к «Психической болезни и личности». Требуют более подробной проработки идеи последователей, которые в настоящей работе были лишь намечены. Это то, что лежит на поверхности, но есть еще и глубины.

В отличие от самой феноменологии или герменевтической традиции феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ как направления в своих первоначальных задачах себя исчерпали. Они стали феноменом своей эпохи, и этот факт отражает хотя бы то, что в 1960-х гг. их оттеснит пришедшая им на смену антипсихиатрия. Но значит ли это, что мы так и должны оставить их наследие на пыльных полках европейских библиотек, доверив его редким историкам философии и медицины? История науки, как мы знаем, не допускает таких вопросов.

Психиатрия, хотя и не в изначальном ее смысле, но все же приняла эту традицию. Сформировавшиеся на ее волне гуманистическая психология и антипсихиатрия способствовали гуманизации науки о душевных болезнях, нарастанию внимания к психически больному человеку. И за рубежом, и в России больший интерес к этой теме проявляют психиатры, стремящиеся активно использовать достижения экзистенциально-феноменологической традиции в психотерапевтической практике. Нам кажется, что это невозможно, и что здесь происходит подмена первичного вторичным: самих идей парадигмой гуманистического отношения к больному. Но, если эта вторая волна романтизма в медицине гуманизировала практику, то это уже большое достижение.

Хотя, мы должны помнить истоки… Когда сегодня говорят о психиатрической реформе и о защите прав пациентов (безусловно, хорошо, что эти западные «веяния» добрались до России), часто забывают, что начинать нужно не с прав, не с обращения с больным, а с того, почему мы должны относиться к психически больному так, а не иначе. И гуманистическая психология, и антипсихиатрия в ее массовом варианте все больше и больше забывают об этом. Почему мы должны содержать и лечить больных в лучших условиях, почему мы должны обращаться с ними, как с людьми, а не как с животными? Мы забываем, что вплоть до начала XX в. болезнь трактовалась в психиатрии как деградация личности, что сама терминология психиатрии (возьмем, к примеру, весьма распространенный диагноз «раннего слабоумия» впоследствии уступивший место «шизофрении») задавала соответствующее отношение. Психически больной тогда обладал статусом, лишь отдаленно отсылающим к статусу человека. И впервые позитивной сущностью наделила болезнь именно экзистенциально-феноменологическая психиатрия. Она даровала больному экзистенциальный статус: он стал признаваться человеком, поскольку, как оказалось (вследствие смены интерпретативных критериев), способен к переживанию, конституированию мира и развертыванию собственного «я». И вопрос освобождения мог быть поставлен только после прохождения этого этапа. Хорошо бы, если бы наша медицина и наша общественность, оторвавшись от односторонней критики институтов, задумалась о первоначальном толчке.

Что касается осмысления феноменологической психиатрии и экзистенциального анализа философией, то она даже на Западе несколько отстает от психиатрии, ограничиваясь лишь констатацией заслуг в прикладном использовании феноменологии.

Вызрев «на грани» философской мысли, сформировав философскую культуру на основании естественнонаучного субстрата, экзистенциально-феноменологическая традиция в многообразии поднятых ею вопросов столкнула философию с реальностью, с практикой и человеком. Она словно бросила ей вызов и в каком-то смысле показала нам абсурдность некоторых результатов такого взаимодействия.

Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ принесли философии больше, чем отдельные идеи и проблемы. Они открыли перед ней новое пространство, к которому, вот уже два века назад отойдя от рационализма и бравируя целостным охватом человека, приблизиться она все еще боится. Постоянно говоря о других, она держит на расстоянии другое безумия, поскольку оно, будучи вызовом человечности человека, до сих пор остается вызовом философии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.