Б. Великий человек

Б. Великий человек

Как стало возможным, что одному человеку оказалось по силам из инертной и разрозненной массы людей и семей создать народ, придать ему законченный характер и на тысячелетия вперед определить его судьбу? Нет ли в таком допущении возврата к тому способу мышления, благодаря которому появились мифы о сотворении мира и легенды о героях, к временам, когда историография исчерпывалась описаниями деяний и судеб отдельных личностей, властителей и завоевателей? Историки нового времени склонны исходить из того, что события человеческой истории определяются более скрытыми, универсальными и безличными моментами – такими как влияние экономических отношений, переход к иному способу питания, прогресс в использовании материалов и орудий труда или переселения народов, вызванные ростом населения и климатическими изменениями. Отдельным личностям при этом отводится роль представителей и выразителей массовых устремлений, и такая роль выпадает на долю той или иной личности по большей части случайно.

Такую точку зрения можно признать обоснованной и справедливой, но она дает нам повод указать на несоответствие наших мыслей и представлений о мире его реальному состоянию, которое нам только предстоит осознать. Наша потребность искать причинно-следственные связи требует обнаружения хотя бы одной очевидной причины какого-либо события. Но в окружающем нас мире все устроено несколько по-другому; каждое событие в нем детерминируется избыточно, являясь следствием действия сразу множества конвергентных факторов. Наша страсть к исследованию, устрашенная такой сложностью, ухватывает лишь одну причину из многих, устанавливает несуществующие в реальности антитезы, возникающие только благодаря тому, что причинно-следственные связи вырываются из своего контекста[67]. Если исследование определенного случая приводит нас к заключению о выдающемся влиянии какой-либо отдельной личности, то это не значит, что мы тем самым пренебрегли значимостью универсальных безличных факторов. Одно отнюдь не исключает другого, в науке достаточно места для обоих подходов. При анализе возникновения монотеизма мы не можем указать ни на какой из внешних факторов, кроме уже упомянутого – того, что это событие было связано с установлением более тесных отношений между разными народами и созданием великой империи.

«Великому человеку» мы оставляем соответствующее место в цепи или, лучше сказать, сети причин. Было бы, однако, совсем небесполезно уточнить, при каких условиях мы вправе наделять людей таким почетным титулом. И здесь мы с удивлением обнаруживаем, что ответить на этот вопрос не так легко, как может показаться на первый взгляд. Первая формулировка: мы назовем человека великим, если он в высшей степени обладает теми качествами, которые мы высоко ценим. Такая формулировка, однако, во многих отношениях недостаточна и неточна. Физическая красота и сила, как бы их ни ценили и как бы им ни завидовали, не дают оснований назвать человека великим. В характеристике должны присутствовать также духовные качества, определяющие его психологические и интеллектуальные достоинства. При этом нам приходит в голову, что мы можем без колебаний причислить к великим людям непревзойденных специалистов в какой-либо области. Мы не делаем этого в отношении мастеров шахматной игры или виртуозных музыкантов и едва ли назовем великим человеком выдающегося художника или ученого. Мы готовы назвать такого человека великим поэтом, художником, математиком или физиком, первопроходцем в какой-либо сфере человеческой деятельности, но остережемся назвать его великим человеком. Когда мы называем великими людьми, например, Гёте, Леонардо да Винчи или Бетховена, нами движет нечто иное, нежели восхищение их великими творениями. Если бы не эти примеры, то мы, вероятно, остановились бы на идее считать великими людей действия, таких как завоеватели, полководцы и властители, а мерилом их величия считали бы грандиозность их деяний и размер последствий. Но и такое определение нельзя признать удовлетворительным, так как можно насчитать множество людей, абсолютно недостойных, которые тем не менее бесспорно оказали сильнейшее воздействие на современников и потомков. Мерилом величия нельзя считать и успех, особенно если вспомнить множество великих людей, окончивших свои дни в нищете и безвестности.

Итак, давайте до поры до времени отложим решение вопроса об однозначном определении словосочетания «великий человек». Оно употребляется на шатком основании в знак произвольного признания чрезмерного развития у какого-то человека определенного свойства или качества, к которому слово «великий» подходит в исходном и изначальном смысле этого слова. К тому же стоит напомнить себе, что нас не слишком сильно интересует суть понятия «великий человек» – нас больше интересует вопрос о том, в чем состоит сила его воздействия на свое окружение. Свое изыскание мы постараемся сделать как можно более коротким, ибо оно грозит увести нас далеко от поставленной цели.

Давайте далее допустим, что великий человек влияет на свое окружение двумя способами – обаянием своей личности или идеей, которой он захвачен. Эта идея может касаться всегдашних желаний и устремлений массы, а может указать ей новую притягательную цель и направить массу по нужному великой личности пути тем или иным способом. Подчас – и такие случаи изначально преобладают – на массу воздействует только личность, а идея играет лишь вспомогательную роль. Почему великий человек приобретает какое-то значение, нам ясно и понятно. Человеческая масса всегда испытывает сильнейшую потребность в авторитете, которым она могла бы восхищаться, перед которым она могла бы преклоняться, которому она готова подчиняться и даже позволять дурно с собой обращаться. Из классической индивидуальной психологии нам известно, откуда происходит такая потребность. Это тоска по отцу, образ которого живет в каждом человеке с раннего детства, – тому самому отцу, которого обычно побеждают герои мифов и легенд. Теперь до нас начинает доходить, что все черты, которыми мы наделяем великого человека, это черты отца, в сходстве с которым и состоит ускользавшая от нас сущность великого человека. Решительность мышления, сила воли, весомость поступков – все это штрихи портрета отца. Но прежде всего – самостоятельность и независимость великого человека, его божественный произвол, оборачивающийся беспощадностью. Великим человеком до?лжно восхищаться, ему можно довериться, но его невозможно не бояться. Вот что за образ обладает такими характеристиками – сложившийся в детстве образ отца, «большого человека»!

Несомненно, Моисей снизошел до бедных еврейских рабов в образе отца, чтобы поддержать их, уверить в том, что они его возлюбленные дети. Не менее этого должно было ошеломить массу представление о единственном, вечном и всемогущем боге, не считающем людей слишком ничтожными для того, чтобы заключить с ними союз, боге, который обещал заботиться о них, если они будут ему поклоняться. Вероятно, людям было нелегко отделить представление о человеке Моисее от образа бога, и они смутно подозревали свою правоту, ибо сам Моисей наделил бога такими своими чертами, как гневливость и непреклонность. И когда они однажды убили этого великого человека, то тем самым они лишь повторили преступление, которое в доисторические времена признавалось законным и было направлено против обожествленного царя, а восходило, как мы знаем, к еще более глубокой древности[68].

Таким образом, мы видим, что фигура великого человека постепенно приобретает масштабы божества, но не надо забывать, что и отец был когда-то ребенком. Представленная Моисеем великая религиозная идея не была, как мы считаем, его собственной идеей. Он воспринял ее от своего царя и повелителя Эхнатона. В свою очередь, этот фараон, величие которого как основателя религии недвусмысленно засвидетельствовано документально, следовал побуждениям, которые – благодаря его матери или какими-то иными путями – дошли до него из близлежащих или отдаленных частей Азии.

Мы не можем проследить всю цепь событий, но, если мы правильно нащупали ее первые звенья, можно предположить, что монотеистическая идея вернулась к месту своего рождения словно бумеранг. Представляется весьма неплодотворным приписывать заслугу рождения новой идеи одному отдельно взятому индивиду. В создании и развитии этой идеи участвовало множество людей, внесших в нее свой вклад. С другой стороны, было бы очевидной несправедливостью оборвать эту цепь на Моисее и пренебречь тем, чего достигли на этой ниве его последователи и преемники – еврейские пророки. Посев монотеизма не взошел в Египте. То же самое могло бы произойти и в Израиле, после того как народ стряхнул с себя обузу тягостной и требовательной религии. Но в среде еврейского народа всякий раз появлялись мужи, освежавшие увядавшую традицию, оживлявшие в народной памяти заветы и требования Моисея и не оставлявшие своих попыток до тех пор, пока не было восстановлено утраченное. Результатом этих титанических усилий явились две реформы – до и после вавилонского пленения, – приведшие к преображению народного бога Яхве в бога, которого навязал евреям Моисей. Это и есть доказательство существования особого психического склада массы, которая сделалась еврейским народом, только породив множество личностей, готовых принять на себя тяжелую ношу религии Моисея в обмен на избранность, а возможно, и на другие привилегии такого же порядка.