Георгий Конисский. Общая философия, разделенная на четыре отдела, содержащая логику, физику, метафизику и этику…

Георгий Конисский. Общая философия, разделенная на четыре отдела, содержащая логику, физику, метафизику и этику…

[отрывки из философского курса 1749 г.]

Перевод с латинского выполнен М. В. Кашубой

НАТУРФИЛОСОФИЯ ИЛИ ФИЗИКА

Книга первая

Раздел 1. О ПРИРОДЕ ПРИНЦИПОВ БЫТИЯ ЕСТЕСТВЕННОГО ТЕЛА, Т. Е. ЕГО СУЩЕСТВОВАНИИ

¹⁵³

12. Гассенди и современные эпикурейцы также согласны с Демокритом и старыми эпикурейцами, признают пустоту и атомы, или корпускулы, твердые и неделимые, наделенные разными сложными фигурами, считают их началами чувственных тел; и расходятся в том, что отрицают всякое движение атомов и все аффекты и таланты у бога — творца, хранителя и кормчего. Они не согласны, что атомы движимы слепым толчком и остерегаются взаимно сталкиваться, [утверждают,] что они движимы умнейшим двигателем постоянным и точным движением к цели, которую он сам себе установил в строении этой Вселенной. Поэтому это постоянное движение приписано отдельным атомам в столь точной и определенной мере, что если и кажется, будто атомы недвижимы в чувственных телах, то это происходит от их взаимноуравновешивания, а не от покоя, поскольку они стремятся двигаться внутри тела, и это стремление выливается в локальное движение, а свободный выход открывается им, когда сломлены преграды.

13. Современник Гассенди Картезий почти согласен с Гассенди, считая началами естественных вещей частицы различного вида, однако, расходится с ним, когда утверждает, что локальная протяженность в длину, ширину и глубину имеется в каждой вещи и в самой материи, или теле, и твердо убежден, что не может быть пустого пространства; он не видит никаких границ деления протяженной субстанции, однако не осмеливается приписать ей бесконечную делимость, как перипатетики, поскольку она, согласно Гассенди и эпикурейцам, будто переходит в атомы, но утверждает, что в меньших частицах может быть делима до бесконечности. Наконец, он хочет, чтобы всякая материя была инертна, не наделена способностью двигаться, тогда как Гассенди и эпикурейцы считают, что атомы активны и всегда пребывают в постоянном полете и склонны к самодвижению. От мысли Картезия, полагаю, исходят многие труды, потому что к ней прибегают в наш век мужи, прославленные своей эрудицией, они представляют нам для размышления многочисленные положения о разных физических вещах, которые и Картезий стремился объяснить своей гипотезой о началах.

Если же просвещенному человеку не кажутся исчерпывающими мысли философов о началах в разъясняемых естественных явлениях, то Картезий считает, что вся Вселенная могла быть разделена творцом на разные участки, состоящие из материи, гомогенной по отношению к себе и гетерогенной по отношению к фигуре и движению, так что в огромный центр каждого участка собралась масса тончайшей материи нестойкой фигуры, легко восприимчивой ко всему, и этот центр назывался первым элементом и образовывал устойчивую колонну. Вокруг этой

¹⁵³

крепкой колонны, считает он, постоянно вращается эфир или небесная субстанция, состоящая в основном из круглых частичек. Если же все частички элемента вращаются одновременно не только вокруг общего, но и вокруг собственного центра — согласно его гипотезе, — то считается, что они постоянным трением должны срезать углы и выступы, и эти осколки превращаются в опилки первого элемента, и так достигается, что оставшееся от них обязательно круглое и сферическое, и оно называется вторым элементом, который постоянным круговоротом оттягивается от центра вследствие движения — как он сам свидетельствует.

Кроме этих элементов появляется более грубая масса (scoma) материи, состоящая из угловатых обломков, тесно связанных между собой, и ее тот же Картезий называет третьим элементом. Из него состоит Земля, планеты и все плотные тела. Итак, первый элемент Картезия — это какая-то тончайшая, тягучая, возбужденная быстрым движением материя, она не придерживается определенной фигуры, легко все воспринимает, легко может изменяться и заполнять движение любых тел. Он увидел материю этого элемента на Солнце и звездах, много ее во всех огненных и светящихся телах. Второй элемент состоит из очень маленьких шариков, которые, однако, не входят в движение больших тел, поскольку они более плотные, чем частички первого элемента, и не так легко меняют свою фигуру. Они даже оставляют между собой пространство, которое должно заполняться первым элементом. Из этой шарообразной материи образуется эфир или небо, поэтому картезианцы называют ее эфирной субстанцией. Наконец, третий элемент берет начало от частичек первого элемента, поскольку именно эти очень тонкие частички так между собою переплетены и связаны, что образуют плотные и ветвистые молекулы, которые, лишившись движения, приобретают форму третьего элемента; и Картезий считает, что этот элемент преобладает в плотных телах, в Земле и всех планетах. Определив такие элементы, он стремится объяснить действия всех естественных вещей величиной, фигурой, положением, движением и покоем своих элементов. Этих действий пять: это указанные действия элементов. Так же и Гассенди со всеми эпикурейцами называет принципы своих атомов, т. е. искусственные принципы, из которых выводится вся система естественных вещей. Уже о каждом из них этой мыслью современных философов здесь приведено настоящее суждение.

14. Говорю, в-пятых: более современная мысль эпикурейцев о началах вещей природы не позволяет придерживаться Гассенди, поскольку в природе вещей нет пустоты, что будет доказано ниже, и не заслуживает одобрения то, что есть атомы — неделимые тела, несложные, мельчайшие, однако с различными фигурами. Ибо, если атом считается круглым, необходимо, чтобы он состоял из центра и какой-то круглой поверхности, если угловатым — из граней-выступов и плоскостей, и если есть те и другие частицы атома, то он должен быть сложным, а не мельчайшим; следовательно, это атомы и не-атомы; атомы — как считается, не-атомы — как доказывается. Однако Гассенди хорошо излагает, что отдельным атомам дана богом определенная мера движения, этим он разбивает аргумент Демокрита, будто необходимо признать какой-то вес за атомами и будто они движутся общим движением, а не особым, определенным для каждого.

15. Говорю, в-шестых: и мысль Картезия не может быть доказана полностью. Это усугубляется следующим аргументом: во-первых, мысль, устанавливающая лишь пассивный принцип вещей природы, не может быть доказана — а такова мысль Картезия; значит, меньшая посылка: элементы Картезия троякие материально или сама материя трояко различна по форме. А материя, согласно самому Картезию, — пассивный принцип. Ты скажешь: элементы сами по себе инертны, однако движутся богом как непосредственным принципом, отсюда выходит, что материя и бог образуют союз как внутренние принципы всей Вселенной; и следствие этого — ошибка Спинозы, отождествившего природу и бога. Значит, ошибочный антецедент. Во-вторых: из механических принципов Картезия как из частиц не могут быть объяснены величиной, фигурой, положением, движением и покоем многие действия естественных вещей. Значит, кроме них необходимо применить другие принципы. Антецедент доказывается: многие аффекты, действия, особенно живых чувствующих тел, не могут быть объяснены из механических принципов Картезия. Например: лиса, чтобы согнать кур с дерева, делает вид, будто влезает на ствол, часто бьет по стволу вытянутым хвостом, трясет дерево, чем нагоняет страх на трусливых птиц, или делает вид, что другое животное влезает на дерево. Если эти куры, перепуганные, слетают, то, прежде чем они коснутся земли, лиса на них нападает. Или если волк внезапно схватит собаку, спящую на пороге дома, и если она больше весит, чем он может легко нести, положив ее на спину, то он вспарывает ей брюхо и выбрасывает внутренности, чтобы туша стала меньше весом. Или если несет на себе, [придерживая] зубами, вырванную из отары одну жирную овцу, вторую часто ведет, подгоняя ее вытянутым хвостом, чтобы быстрее шла. Эти и другие подобные действия, как многие, например, у волка и лисы, без сомнения, не могут быть объяснены количеством, фигурой, положением, движением и покоем частиц. Итак:

16. Известно, как я сказал, что никогда не может быть доказана мысль этого автора, но и отбросить ее непросто, ибо он многое правдоподобно объясняет своими принципами, что увидим ниже в своем месте. Теперь переходим к мысли, которая кажется нам более вероятной…

17. Утверждаю, в-седьмых: есть два принципа естественного тела в готовом виде — материя и форма, а в становлении или в процессе самого рождения — три, а именно: материя, форма и лишение формы. Это доказывается так: когда что-то рождается, оно переходит из небытия в бытие, но из просто небытия, т. е. из ничего, или из небытия чего-то во что-то? А что рождается, то не переходит просто из небытия, т. е. из ничего, ибо это означает быть сотворенным, а не рожденным, значит, переходит из небытия чего-то во что-то, к бытию того в том; например, когда рождается червь, то совершается переход от гнилой массы, в которой нет формы червя, к самому овладению такой формой.

¹⁵⁴

Глава II. О НАЧАЛАХ БЫТИЯ ЕСТЕСТВЕННОГО ТЕЛА

Раздел 1. ОТКУДА МОЖЕТ БЫТЬ ДАНА В ВЕЩАХ ПЕРВОМАТЕРИЯ?

Доказав, что есть какие-то начала естественного тела и его возникновения, и определив их число, необходимо искать, откуда происходит одно из таких начал бытия, общее для всех тел, которое физики называют первоматерией или общим субъектом. Чтобы это продемонстрировать,

1. говорю: дается в естественных телах первоматерия. Доказывается, во-первых: все, что возникает, возникает или из ничего, или из чего-то; не первое, значит, второе, ибо возникнуть из ничего значит быть сотворенным, а не рожденным, а кроме разумной души бог ничего не сотворил — теперь все соглашаются… Можно бы сказать, что, кроме нее, ничего не сотворено, ведь сам бог сказал (Бытие, гл. 1): «Пусть родит земля живую траву, рождающую семена, и плодоносное дерево, приносящее плоды своего рода…»

¹⁵⁵

Говорим, что одно бытие деятельно, оно может рождать как творец; значит, что возникает, то возникает из чего-то; итак, что-то из рождающего должно переходить в рождаемое. Например, когда говорим, что огонь возникает из дерева, спрашиваю, что из дерева переходит в огонь, целое дерево или его часть? Не целое, иначе огонь был бы деревом, значит — часть. Спрашиваю, какая? Та, чем дерево отличается от всякого не-дерева и является его внешним видом, т. е. формой, или другая, которая не отличает его от других вещей? Не первая, потому что огонь отличается от дерева и дерево от огня, значит — последняя, и это материя. И если все, сколько их есть под небом, тела изменяются в другие, то во всех необходимо найти такую часть сущности, которая была бы свойственна и этой, и той, и другой, любой форме. Во-вторых, из каких-то знаков и данных опыта, получаемых ощущениями, видим: в большинстве случаев, когда рождается одно тело даже из другого тела иного вида, многие свойства переходят из предыдущего к новому, ибо огонь из чего-то зеленого сам зеленый, из желтого — желтый, затем, дым часто имеет запах сжигаемой вещи. Так же и черви в сыре жирные и белые в листьях капусты и в других травянистых растениях выглядят зелеными[…] И то, что общее, есть не что иное, как какой-то субъект, который после разрушения одного тела не гибнет, а переходит к другому телу, и потому что в нем коренятся определенные свойства, качества, фигура и т. п., некоторые из них он несет с собой в другое тело, как об этом свидетельствуют глаза. А кто скажет, что не осталось ничего и сотворено новое тело, но в нем сотворены те же фигуры, те же цвета? Ибо какая непревзойденная сила заставляет бога, когда я огнем уничтожаю бумагу, не только творить новое тело — пепел, но и буквы на нем делать похожими на бывшие, если они даже фиксировали какую-то глупость? Более смешно будет, если кто-то скажет, что пепел творит не бог, а огонь; ибо кроме вышесказанного абсурдно допустить, что огонь умеет писать и рисовать.

Из этого и подобного вытекает, что вообще во всех телах дан какой-то общий субъект, пусть мы и не постигаем его ощущениями. Он гак покоряется одной форме, что, если бы она взяла себе нечто другое, он бы не исчез, а одинаково был бы способен взять себе другую форму, и потому то же самое, что есть в человеке, может переходить во льва, из льва — в червя, из червя — в землю, из земли — в дерево и т. д.

¹⁵⁷

Раздел 4. ТАК ЛИ ПЕРВОМАТЕРИЯ СВЯЗАНА С ФОРМОЙ, ЧТО ИХ НЕ МОЖЕТ РАЗОРВАТЬ БОЖЬЯ СИЛА? МОЖЕТ ЛИ МАТЕРИЯ СУЩЕСТВОВАТЬ БЕЗ ФОРМЫ?

Напрасно спрашивать, существует ли материя как сама вещь без формы, если нигде не замечаем ничего подобного. И божественному предвидению не было свойственно, чтобы какая-то малейшая вещь во всем мире была пуста и бездейственна, без всякого употребления, а такой была бы первоматерия, если бы она была без формы. Значит здесь спрашиваем: может ли бог своим высочайшим могуществом оторвать форму от определенной материи и, совершив это, оставить ее голую; завершает вопрос томистская школа, считающая, что у первоматерии нет собственного существования, а приобретает она его от своей формы. Против них

1. утверждаю: первоматерия может быть лишена всякой формы посредством божественной силы. Доказывается, во-первых: первоматерия обладает собственным существованием, значит, ничто не мешает, чтобы она, согласно воле бога, не могла бы существовать. Антецедент: сущность и существование, как будет доказано в метафизике, реально не отличаются, а первоматерия имеет собственную сущность, значит, и существование. Во-вторых: материя, если она хранилище форм, по природе существует раньше формы. Значит, у нее собственное существование и она может стойко существовать без формы вследствие высочайшего могущества бога. В-третьих, если бы существование материи зависело от формы, то следовало бы: материя гибнет столько раз, сколько теряет предыдущую форму, и столько раз возникает, сколько новую форму принимает; ведь любая вещь гибнет тогда, когда теряет существование и рождается, когда это существование приобретает; консеквент ложный, поскольку мы доказали, что первоматерия не рождается и не уничтожается, значит — и антецедент ложный. В-четвертых: если бы материя существовала посредством существования формы, то материя человека существовала бы посредством духовного существования — ложный консеквент, ибо всякая вещь должна существовать посредством существования своего рода. Например, духовная — посредством духовной, субстанциальная — посредством субстанциальной, акцидентальная — посредством акцидентальной и потому материальная — посредством материальной, значит, и антецедент […]

¹⁵⁹

Раздел 6. ОТКУДА И КАК ВЫВОДЯТСЯ ФОРМЫ?

В этом месте кстати спросить, откуда берутся формы, если видим, что возникают разные вещи. Откуда тот новый огонь, когда что-то зажигается, откуда форма дерева, когда вырастает новое? О материи же установлено, что она такая, какой была в старом, переходит в новое тело, а не рождается и не уничтожается. О форме же нельзя сказать то же самое, ибо если и материя, и форма такие же и в огне, какие были в полене, во всяком случае, если полено не изменилось в огне, не было ни разрушения, ни рождения, и полено, и огонь — одно и то же, то чем, спрашиваю, они отличаются?…Необходимо сказать, что и гибнут, и рождаются новые формы, однако [показать], откуда они берутся, — в этом задача данного раздела. И признаюсь, что эта первая неизвестность природы напускает тумана в глаза философов.

То, что формы выводятся из чего-то, а не из ничего, кажется несомненным; ибо формы вообще рождаются, а не продуцируются. Однако только что мы показали, что не рождается ничто, кроме формы человеческого тела, рождающейся при рождении человека. Учат также, что формы не кроются в материи, мы же видим, что продуцируются новые. Анаксагор и его последователи утверждали, что все формы тайно скрыты в отдельных вещах и упорядочивает их сила порождающей причины из нагроможденной случайной кучи, и они, упорядоченные, возбуждаются и выводятся, составленные в определенный ряд, на свет. Это невероятно, как мы показали раньше; ибо, кто, будучи в здравом уме, скажет, что пожар,

¹⁶⁰

уничтоживший город, не рожден заново, а таился в балках строений, и, когда приблизились факелы, он будто бы вырвался на свет; или жабы, черви и другие гадкие твари, рождаемые трупом человека, были в его теле, когда он жил? Мысль же Платона — странная сказка: он учит, что формы из идей ее самой (материи), будто из источников, вливаются в материю как в хранилище. Ничто не выливается из ничего, разве пустые грезы, какие суть идеи Платона — мы показали это в логике (кн. 1, трактат 1, диспут 1, раздел 1).

Рассмотрим мысль самого Аристотеля. Он учит, что формы существуют до начала самой вещи, а не до ее действия, иначе ничто бы не рождалось, вообще бы не существовало, и природа могла бы творить; удерживаются формы в материи ее качеством, или способностью, и силой естественных причин, возбуждаются ее потенцией и будто из лона приводятся в действие и в совершенство. Чтобы разъяснить эту мысль, сначала необходимо выяснить, что значит быть качеством, или способностью, потом — как способностью, или качеством, вещи приводятся в действие. Итак, под способностью философы понимают тут или возможность нечто продуцировать, или давать материю для продуцирования и принимать продуцированное; по первому способу имеет способность или потенцию огонь для рождения другого огня и скульптор для создания статуи; по второму — полено, пригодная материя для продуцирования из себя огня, и серебро, из которого можно сделать статую. Значит, быть качеством, или способностью чего-то, понимается двояко: во-первых, оно может быть выведено из чего-то как из порождающей причины; во-вторых, можно из чего-то возникать как из соответствующей материи и быть в нее принятым. Когда Аристотель говорит, что формы перед своим продуцированием имеются в материи как способность, то надо понимать — по второму способу, т. е. могут быть продуцированы из материи и в ней храниться; при первом способе формы являются качеством, или способностью побуждающей причины. Здесь в обоих случаях нужно понимать естественную способность, т. е. заложенную в вещах природой […]

Слушая Аристотеля и всех других, согласных с ним, я кое-что понимаю из их толкований, однако не вижу вообще изложения вопроса и ничего, что я хотел бы знать, не постигаю […] Ибо, когда говорят, что формы не выводятся из ничего, то в этом убеждает и сам разум: если же учат, что формы выводятся из материи, то поступают правильно, однако, обучая этому, очень мало раскрывают, поскольку быть выведенным из материи — не что иное, как продуцировать форму вне материи и после этого присоединять ее к ней, но это происходит внутри самой материи. С этим я легко соглашаюсь, однако вопрос этим не исчерпывается. Я спрашиваю: в материи форма возникает тоже из ничего? Ведь одно — быть в материи, а другое — возникать из самой материи так, что сама материя или какая-то ее часть превращается в форму. Как тут мучаются интерпретаторы Аристотеля, можно видеть из их сочинений […]

¹⁶²

Я говорю, что не могу придумать ничего правдоподобного о происхождении форм, и это признание следует считать выводом. Или необходимо, чтобы я это сказал для всех публично?

Диспут второй

ВНУТРЕННИЙ ПРИНЦИП ДЕЙСТВИЯ ЕСТЕСТВЕННОГО ТЕЛА, Т. Е. ПРИРОДА

Известно, что необходимо действовать, и потому Аристотель, после того как сказал о принципах существования естественных тел, сразу говорит о принципах естественных движений, т. е. о природе и причинах. […] Здесь мы будем говорить о природе, являющейся внутренним принципом действия и будто домом для вещей, а именно: она обусловливает внутренние движения вещи и есть не что иное, как материя и форма, — это будет видно из сказанного ниже.

Глава I. ПРИРОДА; ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПРИРОДЫ

1. Название природы, конечно, понимали по-разному; сначала — вместо самого бога, так, Сенека, глава римских стоиков в кн. 4 «Об обязанностях» говорит, что природа — не что иное как бог. Отсюда обычно философы берут определение природы; хотя сами не говорят по-латыни, одну называют natura naturans, другую — natura naturata, понимая под первой бога, год второй — сотворенные вещи. Во-вторых, природой считают сущность любой вещи, будь то субстанция или акцидент. в крайнем случае сущее разума; в этом смысле мы говорим, что определение есть предложение, раскрывающее природу вещи. В-третьих, [природой] называется разнообразие вещей; в этом смысле мы спрашиваем, есть ли то или другое в природе вещей, т. е. находится ли оно среди вещей. В-четвертых: [природа] воспринимается как естественные причины; в этом случае у философов имеются многие определения природы, когда говорится, например: природа зря ничего не делает, природа не терпит пустоты, бездействия и т. п. В-пятых, особенно у врачей: [природа] — темперамент, стойкий естественный дар человека; в этом смысле одни люди считаются меланхолической природы, другие — сангвинической, одни — одаренные, другие — нет. В-шестых, наконец, название [природы] воспринимается как рождение всего живого, и это понимание у греков и у римлян — первое и истинное. Ибо у греков природа ????? от слова ?????? — рождаюсь, и у римлян natura от nascendo. Но поскольку рождение начинается от внутреннего принципа, название природы подведено теперь к определению любого внутреннего принципа вещи, откуда, во-первых, всякая вещь имеет то, что она движется, живая она или неживая. Этим последним способом воспринятую природу Аристотель определяет так:

2. Природа есть принцип и причина движения и покоя в том, в чем она есть сама по себе, а не посредством акцидента. […] Природа есть принцип движения и покоя, это значит: какие вещи движутся, движение тех обусловливает природа, а какие пребывают в покое, их покой опять-таки обусловливает природа; и потому, движение ли, покой ли имеется в телах, им по своей природе надлежит двигаться или пребывать в покое […]

¹⁶⁷

Глава II. КАКИЕ ЖЕ СУБСТАНЦИИ МОГУТ НАЗЫВАТЬСЯ ПРИРОДОЙ И ПРИНЦИПАМИ СКОЛЬКИХ ДВИЖЕНИЙ И ПОКОЯ?

1. Утверждаю, во-первых: первоматерии соответствует название природы, и она сама есть пассивный принцип всех изменений и покоя. Первая часть доказывается второй. Ибо если есть принцип всех изменений и покоя, в крайнем случае пассивный, то есть природа. Вторая часть доказывается: в материи совершаются все изменения, как-то: рождение, гибель, увеличение, уменьшение, деление и расширение, значит, материя способна ко всем изменениям и постоянна во всяком покое, поскольку он есть граница изменений. То же: первоматерия пригодна для всех форм, однако почти всякое движение есть дорога к форме, значит, она [первоматерия] пригодна для всякого движения […]

²¹⁸

Книга вторая

Трактат I

МИР ВООБЩЕ

Диспут первый

Глава I. ЧТО ТАКОЕ МИР И ЕГО МАТЕРИЯ?

1. То, что греки называют ??????, римляне — mundus, в своем обычном значении определяет какую-то красоту, совершенство и порядок. Слово это […] своим названием обозначает различные миры […]

Мы теперь говорим об элементарном мире, ибо физик ничего не говорит о мире духовном и отдельно говорит о микрокосме — человеке; поскольку названием «мир» определяются различные миры, так и этого мира, о котором речь, даются разные наименования и описания, среди них самые выразительные два […] — это Аристотеля и Теофраста, гл. 2: «Мир — это соединение, состоящее из неба и земли и из той природы, что в них содержится». Второе такое: «Мир — это порядок и распределение всего, данный от бога и богом охраняемый…»

2. Из этого определения ясно, что материя мира есть все телесные субстанции, о которых учит физика: простые тела, их насчитывается пять — небо, земля, вода, огонь и воздух; и смешанные, и они несовершенные — метеоры, и совершенные — неживые, как металлы и ископаемые, и живые, как растения и существа.

Трактат II

Диспут первый

Раздел 2. ОТЛИЧАЕТСЯ ЛИ МАТЕРИЯ НЕБЕС ОТ ЗЕМНОЙ?

Этот вопрос, кажется, так отдален от человеческого познания, как небо отдалено от ощущений человека. Поэтому Аристотель утверждал, что трудно говорить о небе, поскольку оно очень отдалено от ощущений; физические же явления становятся определеннее не иначе как через подтверждение ощущений. Тем не менее, однако, против Аристотеля, считавшего, что материя неба другая,

1. утверждаю: более вероятна мысль, что материя неба очень мало отличается от земной. Доказывается: когда бог, согласно самому Аристотелю, действовал легчайшим путем и кратчайшей, как говорят, дорогой, наверное, не беспокоился, чтобы создавать иную материю для сотворения неба, если одинаково хорошо из этой общей сотворил их обоих, и это творение не кажется несвойственным богу. Во-вторых, эта разница не видна из суждения, даже если бы мы были творцами, а требует точных и сильных мыслей; у Аристотеля же нет ни одного такого суждения, которое бы раскрывалось из контраргументации. Итак, Аристотель, во-первых, утверждает: небо намного совершеннее, чем земные вещи, значит, оно должно иметь другую материю.

2. Отвечаю: одновременно отрицаю и то, и другое. Антецедент — потому что человек есть творение намного совершеннее неба, а вывод — потому что совершенство нужно брать не из материи, ибо тот же человек — самое совершенное среди всех творений, а состоит из общей материи.

Во-вторых, небо неуничтожимо, значит, [для него] требуется иная материя, чем земная. Отвечаю: этот аргумент ничего не стоит, хотя и считают ныне перипатетики, что он имеет большой вес. Пусть даже небо было бы неуничтожимо, однако из этого не явствует, что у него должна быть другая материя, так как это случалось бы не из-за материи, а из-за формы или акцидентов, как не явствует, что у льва другая материя, чем у камня, хотя тот живой, а этот нет. Сказал бы Аристотель: если философы знают из рождения и уничтожения, что в телах есть материя, которая может утрачивать предыдущую и приобретать новую форму, то должны знать, что ничто не рождается и ничто не уничтожается. Отвечаю: а откуда нам известно, что там есть другая материя? Такая аргументация ошибочна, а именно: от отрицания антецедента к отрицанию консеквента. Значит, если не будет других суждений, мы не сделаем выводов, а скажем, что ничего не знаем. Откуда же знает Аристотель и другие? Чтобы наша мысль казалась вероятнее,

3. утверждаю, во-вторых: небо тоже подлежит изменениям, что ясно видели и другим демонстрировали очень старательные астрономы — и по явлениям новых, а также исчезновениям отдельных звезд, как свидетельствуют коимбрийцы и многие другие; и из наблюдений солнечного тела, в котором, замечали, выступают и расползаются какие-то большие пятна, — об этом ниже скажу подробнее. Однако если бы и это не было замечено, то можно ли говорить, что на небе ничего не меняется, если люди ничего такого не видели? А они могли бы видеть там, что изменяются какие-то маленькие вещи, очевидно. не больше наших растений и животных. Отсюда же огромные массы звезд, и во много раз больше земного шара, выглядят очень маленькими […]

²³⁸

Глава V. ДЕЛИМЫ ЛИ НЕБЕСА И МОГУТ ЛИ БЫТЬ КОГДА-ЛИБО РАЗДЕЛЕНЫ?

2. Утверждаю: небо как и Землю, необходимо зачислить к уничтожимым телам… истинность утверждения нельзя брать под сомнение лишь потому, что нет противоречащей мысли. Мнение же Аристотеля и тех, кто к нему прилепился, как моллюски и ил к подводному камню, является единственным аргументом в этом деле, поскольку они не допускают никаких случаев разрушения на небе. Однако такое мнение ложно, как я уже кратко доказал из сведений внимательнейших наблюдателей.

Во-первых, странно, что эти авторы только потому приписывают небу неуничтожимость, что не видят его уничтожения. Да и как они хотят видеть, если самые огромные массы звезд, некоторые из них намного более чем в сто раз больше Земли, кажутся нам маленькими шариками?

Во-вторых, Симплиций (не знаю кто, ибо не значится полное имя) у Галилея — спутника великого вождя Этрурии, философа и выдающегося математика, в диалоге 1 «О движении Земли», стр. 40 говорит, что античные авторы передают, будто горы Абила и Калпа с другими меньшими горами были Геркулесовыми столбами — твердой землей, преграждающей океан. Когда же эти горы по какой-то причине распались, допустив, чтобы в открытое пространство ворвались морские воды, тогда Средиземное море залило сушу. Нет сомнения, что такое изменение могли бы видеть жители Луны, если бы они там были и мы могли бы о них знать. Потому и нам, жителям Земли, могут быть видимы подобные изменения на Луне. Однако ничего такого на Луне не случалось, как утверждают. Значит, нельзя твердить, что какое-то небесное тело подлежит разрушению. Таков Симплиций, но он ничего не дает.

Во-первых, я считаю, что за целый век невозможно было найти таких бездельников, которые бы ничего другого не делали, а терпеливо наблюдали бы Луну, и потому, если бы там и произошло что-нибудь подобное, мы случайно могли бы об этом не знать. Во-вторых, если на Луне не случилось ничего такого, то можем ли мы утверждать, что ничего подобного не случилось и на всем небе? Пусть бы даже случилось на восьмой сфере, так нам оно было бы совсем невидимо, оттуда не был бы виден не то что разлив одного моря, но и вся Земля, если бы ее туда перенести. В-третьих, если даже на всем небе никогда не случалось ничего такого, так можем ли мы утверждать, что там нет никаких изменений? Можем ли мы из разлива Средиземного моря быть убеждены в изменениях Земли? Не очень убедительно это мнение Симплиция.

В-третих: никогда, говорят, не видели, чтобы появилось новое созвездие или погибло старое. Отвечаю: но мы никогда не видели и не слышали, чтобы была уничтожена вся Земля, хотя, однако, никакая новая Земля ни родилась, ни эта старая не уничтожена. Тем не менее родились новые созвездия — это неоднократно видели и всем точно пальцем указывали математики в году Христовом 1572. По свидетельству всех наблюдательных астрономов, в созвездии Кассиопеи появилась новая звезда и после двух лет исчезла. В 1604 г. была видима другая новая звезда. Кроме того, выдающиеся астрономы и этот гигант Тихо Браге наблюдали, что над лунной сферой рождались и исчезали многочисленные кометы. И то, что на поверхности Солнца (это слова Галилея Линцейского в диалоге 1 «О движении Земли», стр. 43) благодаря телескопу наблюдается возникновение и деление густых темных пятен, похожих на околоземные облака. Многие из них так громадны,

²³⁹

что намного превышают не только средиземноморскую впадину, но и целую Африку и всю Азию. И хотя некоторые утверждают, что этих пятен нет на Солнце, а они являются звездами или другими темными телами, которые, проходя мимо Солнца, то приближаются к нему, то отходят, создавая видимость, будто они размещены на Солнце, и то появляются, то исчезают. Однако Галилей Линцейский справедливо это все легко отрицает; он трояким очень красивым доказательством убеждает, что эти пятна есть на Солнце, и то появляются на нем, то исчезают. Первое: потому что такие многочисленные пятна, как видно, появляются и исчезают посредине солнечного диска, а если бы мы проходили мимо Солнца, то было бы заметно и у краев, как они наступают и отходят. Второе: потому что эти пятна вместе с Солнцем двигаются по кругу, и их движение свидетельствует, что близкие к краю движутся медленнее по сравнению с движением тех которые посредине. Третье: контуры пятен у краев очень густые по сравнению с теми, что появляются посредине диска, потому что посредине в частичках видна для наблюдателя полная величина — каковы они на самом деле; из-за кругового вращения шара отодвинутые вверх кажутся более сплюснутыми. По сему видно, что эти пятна и есть на Солнце и никак не имеют сферической формы, которую имели бы, будь они звездами, ибо только сфера со всех сторон выглядит одинаково сферически и похожа сама на себя. Эти же пятна плоские, иначе они выглядели бы по-другому в центре, чем у краев диска. Итак, благодаря этому исчезает выдуманная Аристотелева неуничтожимость небес.

В-четвертых: менее удачно некоторые стремятся принять новую звезду из Кассиопеи за Луну, очевидно, чтобы по ее восходу или закату, если бы она была на небе, можно было бы приписать небу неуничтожимость, поскольку казалось бы, что той звезды и ее положения в любом месте нет, если бы она была за Луной и сохраняла то же движение, что и другие звезды. Иными очень точными доказательствами астрономы того времени засвидетельствовали, что звезда эта стихийна в восьмой сфере, как передает упомянутый Галилей в третьем диалоге «О движении Земли», где приводит и наблюдения 13 астрономов о высоте звезды. Одни говорили, что эта звезда была давно, только очень маленькая и потому невидимая, а теперь, когда в воздухе рассеялись многие земные испарения, кажется большей и видима. Однако почему же из-за этих испарений не кажутся большими другие созвездия? Коимбрийцы в кн. 1 «О небе» гл. IV, вопрос 1, раздел 4 утверждают, что звезда была, но была дивно скрыта богом, правда, не по какой другой причине, а потому что стремятся показать этим, будто небо не подвержено изменениям. Однако больше значат столь многие такие опыты и наблюдения, чем одна противоречивая мысль, лишенная всякого фундамента, именно потому, что не видим, как она явно ошибочна, а видят те, у кого глаза не ослеплены предвзятыми убеждениями.

²⁴⁰

6. В этом разнообразии мнений, когда нет точных доказательств, нелегко определить, что истинно. Считаю, однако, более вероятной мысль, отрицающую, что небо полностью уничтожимо, оно лишь поддается изменениям; потому слова св. Писания о гибели неба необходимо понимать как о его изменении или как переход от одной субстанции к другой — лучшей, или в той же субстанции — к другому, лучшему и более богатому виду, так же как под влиянием небес изменятся земля в массу металлов и те затем силой огня выливаются в чистый вид золота, серебра и т. п.

³⁰⁵

Книга пятая

Глава II. ОЩУЩЕНИЕ ВООБЩЕ

Раздел 1. ОЩУЩЕНИЕ ВООБЩЕ, ЕГО ОРГАН И ОБЪЕКТ, ИЛИ ЧУВСТВУЮЩЕЕ И ОЩУЩАЕМОЕ

1. Ощущение вообще определяется как телесная познавательная способность, относящаяся к ощущаемому как к чувственному.

2. Если воспользуемся словами Скалигера, имеется два органа чувств: духи особой природы, больше сродни с самой способностью или душой, и собственно органы — особые и приспособленные к восприятию ощущаемого. Духи так нежны, как может быть лишь нечто нематериальное. Они воспринимают импрессивные образы (species impraessae), или (как считают современные философы) модифицируются объектами или заменителями объектов. Собственно органы являются носителями духов. Если органы чувств состоят из многих различных частей, то одна из них выступает главным орудием ощущения, она, говоря более общим языком, есть нерв, ибо нервы предназначены для перенесения таких духов в теле животных. Однако в частности об органе чувств будет сказано шире.

3. Ощущаемое определяется как нечто протяженное, телесное, сущее, отдельное, возбудитель ощущений. Где говорится сущее — понимай существующее, ибо лишение формы и отрицание не поддается ощущениям; глаз не может видеть чистую темноту, а если кажется, что он видит ночью, то такая темнота не полное лишение света, она — лишь очень слабый свет. Ощущаемое должно быть телесным, потому что такая материальная способность, как ощущение, не может относиться к духовным вещам; и протяженным, потому что вещь, чем меньше, тем она больше избегает ощущения, значит, если бы у нее не было никакой величины, то она вовсе не могла бы быть ощущаемой. Ощущаемое называется отдельным, поскольку воспринимается лишь теми ощущениями, на которые воздействует, а ощущения вызываются воздействием отдельных вещей. Наконец, ощущаемое должно быть возбудителем ощущения, потому что всякая чувственная способность сама по себе относится к причине — возбудителю.

Ощущаемое может рассматриваться двояко: во-первых, как оно ощущается само по себе, во-вторых, через акциденты. Через акциденты оно ощущается, когда не возбуждает ощущения само собой, а посредством чего-то, с ним связанного. Например, субстанция хлеба ощущается через акциденты, ибо она возбуждает вкус не сама по себе, а своим запахом, зрение — своей окраской. Ощущаемое само по себе возбуждает ощущение своей силой, как запах относительно вкуса и цвет — зрения. Оно двояко: собственно ощущаемое и вообще ощущаемое. Собственно ощущаемое — то, которое воспринимается единственным внешним ощущением, как звук — слухом, цвет — зрением. Вообще ощущаемое воспринимается двумя или многими внешними ощущениями, оно пятисложное: движение, покой, число, фигура и величина. И хотя другие философы рассматривают больше качеств — отдаленность, приближенность, шероховатость, гладкость, однако все легко сводятся к тем пяти.

Авторы спорят, каким образом вообще ощущаемое вызывает ощущения; если одни утверждают, что от него органам передаются особые образы, то другие это отрицают. Мы полностью отрицаем даже то, что собственно ощущаемое творит образы, отличающиеся от среды, размещенной между органом и объектом ощущения, и от самой модификации органа объектом — так считают перипатетики. Это будет ясно из следующего раздела. Поэтому и вообще ощущаемому мы здесь не приписываем таких образов, только одну модификацию, которую оно может вызвать в органе опосредствованно или непосредственно.

Раздел 2. ЕСТЬ ЛИ ЧУВСТВЕННЫЕ ОБРАЗЫ?

1. Определяют, что чувственный образ вообще — это какое-то изображение или силуэт объекта, служащий чувственной потенции для познания. И делят его двояко: на образ импрессивный и экспрессивный. Экспрессивный для них является тем внутренним знаком, который выводится чувствованием. Импрессивным образом называется определенное качество, утраченное объектом и воспринятое ощущением; он имеет силу представлять сам объект и считается заменителем частиц объекта, потому что через него познается объект. Иначе этот образ называется интенциональным, потому что он направляет ощущения к своим объектам.

³⁰⁶

Такие образы, согласно общепринятому мнению, выводятся от объектов и передаются не переходом, как стрела от стрельца к цели, а постепенным распространением: объекты порождают образы в ближайшей части среды, например в воздухе, потом этот порожденный образ рождает другой в дальней части среды, и так происходит распространение вплоть до органа. Говорят, что такое распространение интенциональное, однако, оно совершается естественным путем: сначала — в ближних к объекту частицах, потом — в более отдаленных. Кроме того, эти философы учат, что такие образы делимы, однако, не по существу, а в воображении, ибо представляют весь объект всей своей сущностью и весь — любой частью своей сущности. Так же мыслят об образах последователи Аристотеля, а наоборот — из античных — Порфирий, Плотин, Гален. Оккам и многие современные философы считают, что такие образы — выдумка, и учат, что ощущения появляются в органах вследствие модификации анимальных духов, возникающей или в результате непосредственного воздействия объектов как при осязании и вкусе, или вследствие субстанциальных потоков, истекающих от объектов к органам, как при обонянии, или с помощью модифицированной объектом среды, как в зрении посредством света, в слухе посредством всколыхнутого воздуха. Их мысль кажется справедливой, а противная — ложной. Поэтому

2. говорю: никакие интенциональные образы не посылаются в органы чувств внешними объектами и не даются им; происходит лишь модификация анимальных духов, размещенных в органах. Эта модификация вызывается или непосредственно объектами, или их выделениями, или средой, размещенной между органом и объектом.

Это доказывается, во-первых, так: если бы такие образы существовали, то они были бы или материальны, или духовны. Но они не материальны, ибо таковые распространялись бы последовательно, а противники утверждают, что эти образы распространяются в природе, лишь будучи видимыми в определенные моменты, сначала в ближних к объекту частицах, потом в отдаленных. Они и не духовные, потому что от материального объекта не может быть выведено нечто духовное, иначе следствие намного превышало бы свою причину. Во-вторых: поскольку объекты сами по себе инертны, они не могут выводить из себя такие образы. В-третьих: потому что ощущение можно объяснить и без такого вымысла, что будет сказано ниже, где речь будет идти об ощущениях в частности.

3. Противопоставишь [этим доказательствам], во-первых, следующее: всякое действие возникает путем контакта; из этого выходит, что ничто отдаленное не действует. А чувственный объект часто отдален от чувствующего, значит, необходимо, чтобы он влиял на него посредством чего-то другого. Ничто не может быть пригодным для этого, кроме образов, значит, их необходимо допустить. Отвечаю: соглашаясь со всем силлогизмом, отрицаю меньшую посылку, ибо, когда объект отдален от чувствующего, он действует на него, модифицируя анимальные духи, имеющиеся в органах, или своими истечениями, приходящими к органу, или светом, который сам модифицирует.

Во-вторых: индифферентная сама по себе способность должна с помощью чего-то проявляться и дополняться. Познавательная способность индифферента в отношении познания человека или камня, или животного, значит, она должна в чем-то проявляться. А ничто другое не может быть внесено, кроме выразительных образов, с помощью которых она бы проявлялась. Значит, отвечаю: признавая силлогизм, отрицая меньшую посылку, утверждаю: способности проявляются или посредством самих объектов, если те не отдалены от органов, или, если те отдалены, их истечениями или модифицированной средой, очевидно, воздухом или светом.

В-третьих: опыт свидетельствует, что в зеркалах и в воде видны цвета и фигуры вещей-объектов, а этого не было бы, если бы от объектов не исходили какие-то образы, приходящие к глазам. Отвечаю: отрицаю меньшую посылку, поскольку сильнее ее вот что: свет, падая на объекты-вещи, модифицированный ими, направляется от них к зеркалу или к воде; и опять от зеркала, как от чистого и гладкого, едва измененный, отражается к глазам. Доказательством может служить то, что свет, модифицированный объектами, падая на вогнутое или на выпуклое или на разбитое на много осколков зеркало, изменяется и самим зеркалом. Отраженный к глазам, он представляет вещь другой, чем она есть на самом деле.

В-четвертых: память бережет прошлое и отсутствующее, что мы когда-то воспринимали ощущениями. А этого бы не было, если бы в воображении не остались образы тех вещей. Отвечаю: разделяю меньшую посылку — если бы объекты не оставили в воображении образы тех вещей, — если под образами понимают модификации анимальных духов, возникшие непосредственно или опосредствованно, — подтверждаю; если под образами понимают какие-то сущности, посланные объектами, — отрицаю.

Раздел 3. САМ АКТ ОЩУЩЕНИЯ ИЛИ ЧУВСТВОВАНИЯ И ПРЕГРАДЫ ДЛЯ ОЩУЩЕНИЙ

1. Чувствование определяется как телесное познание; другие авторы считают, что оно состоит в самом вкладывании чувственного объекта в орган. Значит, это чистая пассивность, а не действие; так, кажется, мыслил и сам Аристотель, если в кн. 2 «О душе», в разделе V называл чувствование пассивной потенцией. Некоторые же авторы кроме такого вкладывания ищут выражение объективной вещи, а именно: проявления чувственной способностью и того, что ей вкладывается. Они учат, что чувствование заключается в такой экспрессии, и так оно действительно является действием, а не пассивностью. Каждый сам решит, которую из этих двух мыслей необходимо обойти.

2. Имеется три преграды чувствованию, а именно: большая отдаленность объекта, несоответствие среды и органа […].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.