Введение

Введение

вести лет назад 30 мая 1778 г. в Париже на восемьдесят четвертом году жизни скончался Франсуа Мари Вольтер, чье имя оказалось прочно вписанным в историю не только французской, но и мировой культуры как одного из крупнейших выразителей ее прогрессивной линии.

Деятельность Вольтера органически включена во французское Просвещение, истоки которого восходят к передовой философской мысли Франции XVII в. от Декарта до Бейля, но которое оформилось, развилось и оказало могучее воздействие на общественное сознание именно в XVIII в., и вольтеровские произведения играли в этом громадную, зачастую инициативную роль. Вольтера наряду с Монтескьё справедливо называют «патриархом» французского Просвещения: они закладывали его основы и в течение первых трех десятилетий были единственными крупными представителями этого идеологического движения. На их идеях воспитывалось второе, гораздо более многочисленное и радикальное по своим взглядам поколение просветителей, выступившее на арену обострявшейся идеологической борьбы в конце 40-х гг.: Ламетри, Дидро, Гельвеций, Гольбах, Руссо и многие другие. Скончавшийся в 1755 г. Монтескьё не смог увидеть расцвета Просвещения в 60—70-е гг., Вольтеру же посчастливилось быть не только свидетелем широчайшего распространения просветительских идей во Франции и всей Европе, но и самому с неослабевающей энергией продолжать участвовать в эпохальной битве идей, объективно направленных против феодально-абсолютистского строя и подготавливавших уничтожившую этот строй буржуазную революцию. По глубокой характеристике Энгельса, для французских просветителей, которые «никаких внешних авторитетов какого бы то ни было рода… не признавали… все должно было предстать перед судом разума и либо оправдать свое существование, либо отказаться от него. Мыслящий рассудок стал единственным мерилом всего существующего… человеческая голова и те положения, которые она открыла посредством своего мышления, выступили с требованием, чтобы их признали основой всех человеческих действий и общественных отношений… действительность, противоречившая этим положениям, была фактически перевернута сверху донизу…» «Религия, понимание природы, общество, государственный строй — все было подвергнуто самой беспощадной критике…» «Все прежние формы общества и государства… были признаны неразумными и отброшены как старый хлам…» «Великие люди… во Франции просвещали головы для приближавшейся революции…» (I, 20, 16–17)[1].

После того как события Великой французской революции 1789–1794 гг. (в особенности ее наивысший, якобинский этап) со всей очевидностью выявили антифеодальную и антимонархическую направленность просветительской идеологии и ее мощное революционизирующее воздействие на общество, от «вольтерьянства» в ужасе отшатнулись его былые недальновидные почитатели из среды «просвещенных» аристократов и государей. Даже буржуазная наполеоновская империя, утвердившаяся во Франции после спада революционной волны, сочла вольтеровские идеи небезопасными для себя. Борьба с ними резко усилилась в период реставрации монархии Бурбонов, но одновременно с новой живостью пробудился интерес к ним со стороны оппозиционных сил. В бурный для истории Франции XIX в., когда для окончательного утверждения буржуазно-республиканской формы правления были осуществлены еще три революции, вольтеровское наследие входило в идейный арсенал тех, кто боролся против монархии и клерикальной реакции, выступал за республику, за светский характер государства и школы; такую же роль вольтеровские идеи играли и во многих других странах Европы, в том числе в царской России.

В годы второй мировой войны борьба с фашизмом как крайним проявлением империалистической реакции продемонстрировала с неотразимой убедительностью, что и в XX в. просветительские идеи, высказанные Вольтером, имеют немалое прогрессивное значение, выходящее за узкие рамки интересов буржуазии. Эта мысль отчетливо прозвучала в выступлении президента Академии наук СССР В. Л. Комарова по поводу отмечавшегося в 1944 г. 250-летия со дня рождения великого французского просветителя: «Имя Вольтера — символ разума, и оно бессмертно, как бессмертен человеческий разум… Разум, знание, наука борются против гитлеровской чумы… Знамя разума и науки развевается над силами, которые человечество мобилизовало против угрожающей ему опасности. И среди великих имен — символов прогресса, демократии и науки, имен, которые стали боевым стягом антифашистской освободительной борьбы, новым блеском засверкало имя Вольтера» (18, 86). На праздновании юбилея в Сорбонне французский поэт и философ П. Валери имел основания сказать: «Вольтер живет, Вольтер продолжает существовать, он бесконечно актуален» (75, 5). Этот факт вынуждена была признать и ненавистница Вольтера из лагеря клерикальных философов англичанка Кетлин О’Флаэрти: «Конечно, влияние Вольтера далеко не умерло. Его живучесть станет ясной всякому, кто ныне, в 250-ю годовщину его рождения, настроит приемник на какую-нибудь французскую радиостанцию» (62, II). Сильно преувеличивая, но в то же время верно улавливая общий тон оценок Вольтера демократическими силами, доминировавшими во Франции в послевоенные годы, эта воинствующая католичка раздраженно замечала: «Все, что он писал, восхваляется, все, что он защищал, принимается, как способное создать основу для устройства послевоенного мира…» (там же). Валери, имея в виду до сих пор существующую разноречивость суждений о вольтеровском творчестве и деятельности, констатировал, что одно только имя Вольтера «тотчас выявляет вечные и антагонистические компоненты нашей политической жизни…» (75, II). Такого рода социально обусловленный и в то же время социально поляризованный интерес к Вольтеру с большой силой проявлялся в течение всего послевоенного периода, для которого был характерен мощный подъем борьбы за последовательную демократизацию общественной жизни, за национальное и социальное освобождение народов, за мир и достойные человека условия жизни. Крупнейший английский вольтеровед Т. Бестерман верно заметил, что «спустя два века после своей смерти Вольтер жив, как никогда: почитаемый одними, ненавидимый другими, но привлекающий всеобщее внимание, изумляющий даже тех, кто его ненавидит» (71, 10, 10).

После второй мировой войны во многих странах велась большая работа по публикации и изучению вольтеровского наследия. Одним из центров этой работы стали возглавляемые Бестерманом Институт и Музей Вольтера, созданные в 1954 г. в Швейцарии на территории бывшего вольтеровского имения Делис. Среди самых значительных публикаций данного центра — более 100 томов научного издания переписки Вольтера, в которое вошло громадное число его прежде не обнародованных писем, два тома записных книжек, относящихся ко времени пребывания Вольтера в Англии, и, наконец, более 60 томов «Исследований о Вольтере и XVIII веке». С 1968 г. объединенными усилиями женевского Института и Музея Вольтера, с одной стороны, и университета Торонто — с другой, осуществляется проект издания нового научного полного Собрания сочинений Вольтера (его объем определен в 85 томов, не считая многих десятков томов вольтеровской корреспонденции) (см. 42, 267–268). Мировое вольтероведение обогатилось также советской публикацией каталога книг библиотеки Вольтера, которая была куплена в конце XVIII в. русским правительством и ныне хранится в Государственной публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде. Значительную научную ценность представила советская публикация части вольтеровских пометок (маргиналий), сделанных на полях книг. В Советском Союзе продолжалось издание тематических сборников произведений Вольтера[2].

Как в Советском Союзе[3], так и за рубежом (Франция, Швейцария, США, Англия и т. д.) велось интенсивное изучение вольтеровского творчества. Одной из важнейших исследовательских задач было уяснение роли и места Вольтера в развитии философской мысли Нового времени. Заметим, что во многих работах по истории философии, созданных в XIX–XX вв. далекими от марксизма авторами, Вольтер либо вовсе не рассматривался, либо в лучшем случае трактовался как совершенно неоригинальный и поверхностный ум, ничем не обогативший философскую мысль. Между тем в глазах современников Вольтер был общепризнанным «королем философов».