LIX (Здравая оценка отношения к себе окружающих)

LIX

(Здравая оценка отношения к себе окружающих)

Лондон, 15 января 1753 г.

Милый друг!

Я считаю, что время мое лучше всего употреблено тогда, когда оно идет на пользу тебе. Большая часть его – давно уже твое достояние, теперь же ты получаешь все безраздельно. Решительная минута пришла: произведение мое скоро предстанет перед публикой. Одних контуров и общего колорита недостаточно, чтобы обратить на него внимание и вызвать всеобщее одобрение: нужны завершающие мазки, искусные и тонкие. Опытный судья разберется в их достоинствах и сумеет все оценить; невежда просто почувствует их, хоть и не будет знать, почему они имеют над ним такую власть. Памятуя об этом, я и собрал для тебя максимы, или, вернее, наблюдения над людьми и сущностью вещей, ибо ничто из написанного мною не выдумано. Ты найдешь их в этом письме. Я отнюдь не склонен создавать системы, я не даю волю воображению; я только вспоминаю – и выводы мои все строятся на фактах, а не являются плодом вымысла. Большинство сочинителей максим предпочитали верным мыслям красивые слова, а содержанию – форму. Я же не позволил себе говорить ни о чем, что не было бы оправдано и подтверждено моим собственным опытом. Я хочу, чтобы ты серьезно вдумался в каждую из этих мыслей в отдельности и впредь пользовался имиpro re nata[237], когда к этому представится случай.

Молодые люди обычно уверены, что они достаточно умны, как пьяные бывают уверены, что они достаточно трезвы. Они считают, что страстность их гораздо ценнее, чем опыт, который они называют безразличием. Неправы они только наполовину: ведь если страсть без опыта опасна, то опыт без страсти беспомощен и вял. Союз того и другого и есть совершенство, но встречается это совершенство до крайности редко. Ты можешь сочетать в себе то и другое, ибо весь мой опыт к твоим услугам, и взамен я не попрошу у тебя ни крупицы твоей страсти.

Пользуйся тем и другим, и пусть оба эти качества взаимно воодушевляют и сдерживают друг друга. Говоря о юношеской страсти, я разумею живость и самонадеянность молодости, которые не дают ей почувствовать трудности и опасности дела, а отнюдь не имею в виду то содержание, которое вкладывают в это слово глупцы: страсть их обращается в задиристость, ревнивую боязнь тех, кто посягает на их положение в обществе, подозрительность в отношении к тем, кто, как им кажется, их не ценит, – и они готовы говорить колкости по самому ничтожному поводу. Это вредный и очень глупый дух, который следует вырвать из сердца и отдать стаду свиней. Это ни в какой степени не страстность человека светского и бывавшего в хороших домах.

Когда человеку необразованному и не получившему надлежащего воспитания случается попасть в хорошее общество, ему кажется, что все внимание окружающих направлено только на него одного. Если люди перешептываются, то это, несомненно, по поводу его, если смеются – то над ним, а если произносится какая-либо двусмысленная фраза, которая только с очень большой натяжкой может быть применена к нему, он убежден, что вызвана она его присутствием, и вначале смущается, а потом начинает сердиться. Это заблуждение очень метко высмеяно в «Хитростях щеголей»[238], где Скраб говорит: «Я уверен, что речь шла обо мне, ведь они чуть не сдохли от смеха». Человек воспитанный никогда не думает – и, уж во всяком случае, никогда не показывает этого, – что в обществе им пренебрегают, недооценивают его или смеются над ним, если поведение окружающих не сделалось настолько уж очевидным, что честь его требует надлежащим образом отплатить за обиду, mais les honnetes gens ne se boudent jamais[239].

Я согласен с тем, что очень трудно владеть собой в такой степени, чтобы всегда вести себя непринужденно, приветливо и учтиво с теми, кто, как ты доподлинно знаешь, не любит тебя, пренебрегает тобой и всякий раз, когда ему это ничем не грозит, старается чем-нибудь тебе повредить; но, поверь мне, это владение собой совершенно необходимо; иначе ты признаешь, что тебе нанесли обиду, а отомстить за нее ты не в силах. Благоразумный рогоносец (а в Париже таких немало) прячет свои рога, если не может ими забодать; начни он попусту тыкать ими в своего обидчика, он только усугубит его торжество над собою.

Человек светский очень часто должен уметь делать вид, что чего-то не знает. Есть смысл, например, притвориться, что ты не знаешь того, что тебе собираются рассказать, и когда тебя спрашивают: «Вы слышали об этом?» – ответить: «Нет» – и выслушать рассказ, хотя все это тебе давно известно. Одному доставляет удовольствие рассказать историю, потому что он считает себя хорошим рассказчиком; другой гордится ею, считая ее своим открытием; многих же тщеславие побуждает похвалиться уже тем, что им что-то доверили, хоть, оказывается, напрасно. Все эти люди были бы разочарованы, а следовательно, и огорчены, если бы ты сказал: «Да, слышал». Всегда, если только собеседник твой не самый близкий друг, сделай вид, что ничего не знаешь о ходячих сплетнях и клевете, потому что на укрывателя краденого смотрят почти как на вора. Когда бы об этом ни заходил разговор, сделай вид, что сомневаешься в истинности того, что тебе рассказали, хотя бы все это было несомненно, и всегда старайся найти какие-либо смягчающие обстоятельства. Но это кажущееся незнание должно сочетаться в тебе с собиранием обширных и точных сведений, и, право же, это лучший способ приобрести их. Большинству людей так хочется показать преимущество свое перед другим, пусть даже на какую-нибудь минуту и в сущих пустяках, что они готовы рассказать тебе то, что рассказывать им вовсе не следовало бы, и никак не могут умолчать о том, что знают они и чего ты не знаешь. К тому же, если ты прикинешься человеком неосведомленным, тебя будут также считать и нелюбопытным, а следовательно, и не таящим никакой задней мысли. Тем не менее выуживай факты и постарайся в точности разузнать обо всем, что происходит вокруг. Но делай это рассудительно и всячески избегай задавать прямые вопросы: это всегда настораживает людей, и, часто твердя одно и то же, ты можешь легко надоесть. Считай лучше то, что ты хочешь узнать, как бы само собой разумеющимся, – тогда кто-нибудь тебя услужливо и любезно поправит. Иногда ты можешь сказать, что слышал то-то и то-то, в иных же случаях притворись, что знаешь больше, чем оно есть на самом деле, – для того чтобы лучше узнать все, что тебе нужно, прямых же вопросов, насколько это возможно, всегда избегай. Все эти необходимые для тебя правила поведения в свете требуют постоянного внимания, хладнокровия и присутствия духа. Ахилл при том, что он был неуязвим, отправляясь в сражение, облачался, однако, во все доспехи.

Каждый двор для тебя – это тот же театр военных действий, где ты тоже должен быть защищен с головы до пят и вдобавок иметь непробиваемую набойку на каблуке. Малейшая невнимательность, минутная рассеянность могут оказаться для тебя роковыми. Я бы хотел видеть тебя тем, что педанты называют omnis homo и что Поп гораздо более удачно назвал словом всеискусный: все возможности к этому у тебя есть, и остается только их использовать. У простолюдинов есть грубая поговорка: «Загубить борова, поскупившись на полгроша дегтя». Смотри, чтобы так не случилось с тобой, и прежде всего раздобудь себе этот деготь. По сравнению с тем, что ты уже приобрел, это сущие пустяки. ‹…›