LX (Несообразности поведения человека ученого, но не знающего света. Важность быть наблюдательным и гибким)

LX

(Несообразности поведения человека ученого, но не знающего света. Важность быть наблюдательным и гибким)

Лондон, 27 мая ст. ст. 1753 г.

Милый друг!

Сегодня я вымотан, истерзан, скажу даже – замучен обществом весьма достойного, тонкого и ученого человека, моего близкого родственника, который обедал у меня и с которым мы провели вместе вечер. Как это ни кажется парадоксальным, это сущая правда: у него нет ни знания света, ни хороших манер, ни умения держать себя в обществе. Далекий от того, чтобы говорить наобум, что принято считать признаком глупости, он изрекает только книжные истины, – и это в десять раз хуже. Сидя в своем кабинете, он выработал на все определенные взгляды, почерпнутые из книг, и теперь упорно отстаивает их, а когда что-нибудь не согласуется с ними, не только удивляется, но еще и сердится. Теории его хороши, но, к сожалению, все неприемлемы на практике. Почему? Да потому, что он привык только читать, а не общаться с людьми. Он знает книги, но понятия не имеет о людях. Стараясь извлечь из себя какую-нибудь мысль, он производит ее на свет в величайших муках; он запинается, сбивается и выражается всегда до крайности неудачно.

Манеры его лишены какого бы то ни было изящества, так что, невзирая на все его достоинства и ученость, я с большей охотой провел бы шесть часов подряд с самой пустой болтуньей, как-никак знающей свет, чем с таким, как он. Нелепые представления человека, возводящего свои домыслы в систему, но совершенно не знающего людей, способны извести того, кто их знает. Ошибкам его нет числа, а начав исправлять их, ты вызовешь его гнев: он ведь все очень тщательно продумал и глубоко убежден в своей правоте.

Несообразность – вот черта, характеризующая подобного рода людей. Не считаясь с установившимися обычаями и привычками, просто потому что они их не знают, люди эти нарушают их на каждом шагу. Хоть у них и нет намерения обидеть окружающих, они часто их до последней степени возмущают. Они никогда не вникают ни в общий характер, ни в отдельные черты людей, с которыми или перед которыми говорят. А ведь из опыта светской жизни мы знаем, что уместное и пристойное в одной компании, в определенном месте и в определенное время при других обстоятельствах оказывается неуместным и непристойным. Словом, между человеком, чьи знания складываются из опыта и наблюдений над характерами, обычаями и привычками людей, и человеком, почерпнувшим всю свою ученость из книг и возведшим прочитанное в систему, столь же большая разница, как между хорошо объезженной лошадью и ослом. ‹…›

Чем можно вернее расположить к себе людей, как не радостным и непринужденным подчинением их привычкам, нравам и даже слабостям, – молодому человеку, как говорится, все идет впрок. Ему следует быть ради благих целей тем, чем Алкивиад обычно бывал ради дурных, – Протеем, с легкостью принимающим любые обличья и легко и весело привыкающим к ним. Горячность, холод, сладострастие, воздержание, серьезность, веселье, церемонность, непринужденность, ученость, легкомыслие, поглощенность делами и наслаждение удовольствиями – в каждое из этих состояний он должен уметь войти, а потом, если это будет нужно, отбросить его в сторону, изменяя себя так же легко и просто, как он надел бы или положил в сторону шляпу. А приобретается это только привычкою к светской жизни и знанием света, общением со множеством людей, тщательным изучением каждого в отдельности и умением хорошо разглядеть своих разнообразных знакомых, добившись близости с ними.

Справедливое и благородное притязание что-то представлять собою в свете неизбежно пробуждает в человеке желание понравиться; желание же понравиться в какой-то степени подсказывает ему, как его лучше осуществить. А ведь искусство нравиться – это, по сути дела, искусство возвыситься, отличиться, создать себе имя и добиться успеха. Но без умения расположить к себе людей, без благосклонности граций, как я тебе говорил уже много раз, ogni fatica е vana. Тебе сейчас только девятнадцать лет, в этом возрасте большинство твоих соотечественников, пристрастившись к портвейну, тупо пьянствуют в университете. Ты сумел значительно опередить их в учении, и, если сумеешь точно так же оказаться впереди по знанию света и по манерам, ты можешь быть совершенно уверен, что превзойдешь их при дворе и в парламенте, ведь начал-то ты намного раньше, чем они все. Они обычно в двадцать один год только в первый раз выезжают в свет, ты к двадцати одному объездишь уже всю Европу. Неотесанными увальнями пускаются они в путешествия, а во время путешествий варятся все время в собственном соку, потому что в другом обществе им почти не приходится бывать. Знают они только одних англичан, да и то их худшую часть, и очень редко имеют понятие о каком-нибудь языке, кроме родного, и возвращаются к себе на родину в возрасте двадцати двух или двадцати трех лет, приобретя манеры и лоск голландского шкипера с китобойного судна, как говорится в одной из комедий Конгрива[240]. Моя забота о тебе и – надо отдать тебе справедливость – твоя собственная забота привели к тому, что, хотя тебе всего девятнадцать лет, тебе остается приобрести лишь знание света, хорошие манеры и думать уже только о своей внешности. Но все эти внешние качества очень важны и необходимы для тех, у кого достаточно ума, чтобы оценить их по достоинству, и если ты приобретешь их до того, как тебе исполнится двадцать один год, и до того, как ты выступишь на поприще деятельной и блестящей жизни, то у тебя будут такие преимущества над всеми твоими современниками, что им никак не удастся превзойти тебя и ты оставишь их далеко позади. Возможно, ты получишь назначение при одном из молодых принцев, который, может быть, станет потом молодым королем. Там все различные способы нравиться, располагающая к себе обходительность, гибкость манер, brillant[241] и благосклонность граций не только перевесят, но и затмят любую подлинную ученость и любые достоинства, лишенные этого блеска. Поэтому умасти себя маслами и будь ловок и блестящ в этом беге, если хочешь опередить всех других и первым достичь поставленной цели. Может статься, что и дамы скажут здесь свое слово, и тот, кто будет иметь у них наибольший успех, будет иметь его и в чем-то другом. Употреби на это все свои старания, милый мой мальчик, это до чрезвычайности важно; обрати внимание на мельчайшие обстоятельства, на самые незаметные черточки, на то, что принято считать пустяками, но из чего складывается весь блистательный облик настоящего джентльмена, un galant homme, un homme de cour[242], человека делового и жизнелюбца; estime des hommes, recherche des femmes, aime de tout de monde[243]. Понаблюдай за каждым светским человеком, которого люди любят и уважают, умей узнать, чем он этого добивается. Сумей разглядеть в нем то особое качество, за которое его больше всего прославляют и хвалят, и постарайся следовать в этом его примеру. А потом собери все эти черты воедино и создай из них нечто вроде мозаики целого. Нет человека, который бы обладал всеми качествами, но едва ли не у каждого есть какое-то одно, достойное подражания.

Умей только хорошо выбирать себе образцы, а для того чтобы тебе это удалось, доверяй ушам своим больше, нежели глазам.

Лучший пример для подражания – это человек, достоинства которого признаны всеми, хотя в действительности они могут быть и не так велики. Мы должны принимать вещи такими, каковы они есть, мы не в силах сделать их такими, какими нам бы хотелось их видеть, а нередко даже и такими, какими им следовало бы быть, и, коль скоро все это не затрагивает нравственных обязанностей человека, более благоразумно в этих вещах следовать примеру других, а не пытаться их вести за собою. Прощай.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.