Предисловие к английскому изданию

Предисловие к английскому изданию

Перечитывая спустя три года нижеследующие страницы, я решил, что полезно будет представить их дополнительным предисловием. В предисловии к французскому изданию было уделено недостаточно внимания взаимосвязи между основными темами книги. В процессе написания этого предисловия я ограничился обсуждением различий в структуре мифов и сновидений, а затем сравнением соответствующих точек зрения историка религий и психолога-аналитика. Это, действительно, очень важные вопросы, и так как они так или иначе затрагиваются почти в каждой главе, целесообразно было бы попытаться систематизировать их в самом начале этой книги. Но, с другой стороны, предисловие к французскому изданию может привести к неправильному толкованию: к мысли о том, что конфронтация двух миров, мифов и сновидений, явилась основной целью нашего исследования, в то время, как эта конфронтация составляет лишь один из его аспектов. Фактически, основной темой настоящей работы является встреча и конфронтация двух типов мышления, которые, с целью упрощения, можно назвать традиционным и современным. Первое характерно для представителей архаических и восточных общественных формаций, второе — для представителей современных общественных формаций западного типа.

Как известно, встреча и конфронтация этих двух типов цивилизации причисляется к наиболее важным событиям последней четверти столетия. Данная конфронтация развивается на двух различных уровнях. С одной стороны, на первый план вышли «экзотические» и «примитивные» народы, и человек Запада для того, чтобы установить и поддерживать контакт с ними, вынужден изучать их систему ценностей. С другой стороны, произошел целый ряд перемен во взглядах европейцев на культуру, изменений, предшествовавших выходу на арену истории неевропейских народов; изменения, которые некоторым образом подготовили почву для этого события или, по крайней мере, подготовили европейцев к пониманию и встрече с древней культурой. Действительно, развитие таких наук, как сравнительное религиоведение, этнология и востоковедение, а также развитие аналитической психологии и систематическое изучение символизма в значительной степени облегчило вхождение Запада в духовную вселенную «экзотических» и «примитивных» народов. Я неоднократно подчеркивал культурную значимость недавнего вхождения Азии в историю, и появление государств, образованных этническими группами, которые еще лет двенадцать тому назад принадлежали к «примитивному» миру. Уже в течение некоторого времени Запад не является единственным «творцом истории». Это, кроме всего прочего, означает, что западная культура окажется перед опасностью упадка до стерилизующего провинциализма, если откажется или будет пренебрегать диалогом с другими культурами. Герменевтика — вот ответ человека Запада, единственно возможный разумный ответ на требования современной истории, на тот факт, что Запад вынужден (можно сказать приговорен) встать перед лицом этой конфронтации с «иными» культурными ценностями.

К счастью, как я только что упомянул, определенные значительные культурные течения этого столетия — возрождение некоторых религий, аналитическая психология, появление сюрреализма и наиболее передовых направлений в изобразительном искусстве, этнологические исследования и так далее — подготовили почву и, в целом, облегчили понимание психологических установок, которые поначалу казались «неполноценными», «странными» или приводящими в замешательство. Верно и то, что в большинстве случаев при встрече с не западными культурами и при проведении сравнения не всегда становилась очевидной вся странность этих культур. Но это благодаря тому факту, что эти культуры были представлены их более европеизированными последователями или распространялись, главным образом, во внешнеэкономической или внешнеполитической сферах. Можно сказать, что западный мир пока еще, в общем, не встретился с подлинными представителями «истинных» неевропейских традиций. Но, в конце концов, эта встреча неизбежна. Даже предположив, что однажды все традиционные общества, которые сегодня начали играть значительную роль в истории, должны будут быть радикально европеизированы — другими словами, предполагая, что неевропейские народы обречены потерять свое место в истории — даже в этом случае нельзя избежать встречи и сравнения с истинными традициями неевропейского мира. Мы не можем сказать, какой будет культурное окружение данных экзотических народов в будущем, но еще вчера оно радикально отличалось от западного. И, рано или поздно, знание истории этих народов, а, следовательно, и понимание их подлинных культурных творений станут задачами, от решения которых мы не сможем больше уклоняться. В любом случае, произойдет истинная встреча и подлинная конфронтация. Однажды Западу понадобится знание и понимание существующего положения и культурных миров неевропейских народов; более того, Запад начнет ценить их как интегральную часть человеческой духовности и не будет больше относиться к ним как к незрелым эпизодам или отклонениям в истории развития человечества — истории, представляемой, конечно же, лишь с позиции европейца.

Более того, эта конфронтация с «Другими» поможет человеку Запада лучше понять самого себя. Усилие, затраченное на правильное понимание образов мышления, отличных от западной рационалистической традиции — усилие, которое, главным образом, будет заключаться в расшифровке значения мифов и символов — окупается значительным обогащением сознания. Верно и то, что современная европейская культура уже имеет несколько методов изучения мира символов и мифов. Достаточно лишь вспомнить терпеливые исследования и рабочие гипотезы, тщательно разработанные психоаналитиками. С некоторой долей уверенности мы можем сказать, что первый систематический анализ и толкование этих «чуждых» миров, бессознательного, из которого проистекают символы и мифы, было проведено Фрейдом.

Но работа психоаналитиков, какой бы значительной она ни была, не исчерпывает возможностей нашей встречи с «незнакомцами». Психологи направили свое внимание на изучение структуры символов и динамики мифов для того, чтобы понять динамику бессознательного. Но конфронтация с неевропейскими культурами, управляемыми символами и основывающимися на мифах, происходит на ином уровне: это не анализ культур, как в случае психоанализа сновидений индивидуума с целью «сведения» их до симптомов, отражающих определенные изменения в глубинах психики. Это рассмотрение самобытности культурных творений неевропейских народов в попытке понять их с такой же интеллектуальной увлеченностью, какую мы проявляем при рассмотрении современников Гомера, пророков Израиля или мистицизма Мейстера Экхарта. Другими словами, мы должны подходить к символам, мифам и обрядам жителей Африки и Океании с тем же уважением и с таким же желанием понять, какое мы уделяли культурным творения Запада — что мы, к счастью, уже и начали делать — даже когда в этих обрядах и мифах обнаруживаются «странные», внушающие страх и ненормальные аспекты. Но сейчас задача психолога состоит не в том, чтобы интерпретировать их, показывая, как такие мрачные аспекты неотделимы от глубоких драм, разыгрывающихся в подсознании; на этот раз символы, мифы и обряды должны расцениваться как культурные ценности, как преимущественные проявления в окончательном анализе существующего положения народов, принадлежащих к различным типам обществ, развивающихся под воздействием иных исторических сил, чем те, которые формировали историю западного мира.

Эта попытка правильно понять народы, так явно «отличные» от нас — наследников Греции, иудаизма и христианства — ведет, как я уже говорил, к обогащению западного самосознания. Такие столкновения могут даже привести к обновлению проблем философии так же, как открытие экзотических, примитивных искусств полстолетия тому назад явило новые перспективы перед европейским миром искусств. Например, мне кажется, что более детальное изучение природы и назначения символов может стимулировать философское мышление Запада и расширить его горизонты. Так как я в первую очередь являюсь историком религий, именно в плане этой дисциплины я и представил в данной книге некоторые результаты работы герменевтиков. Но это не означает, что интерпретация или оценка символов и мифов является прерогативой истории религий. В конце концов, это вопрос расширения человеческих познаний в интересах всех наук о человеческом разуме. Более того, он имеет отношение к конечному открытию новых источников вдохновения для философских размышлений. Мы знаем, что такие источники вдохновения предвидеть невозможно. Кто тридцать лет назад мог бы представить, что предшественники Сократа могут стать причиной возобновления философского исследования?

Однако последние работы Хайдеггера ведутся именно в этом направлении.

В любом случае, реакция западных философов на архаичный восточный образ мышления принадлежит будущему, и мы не имеем права предугадывать ее. Однако немаловажен тот факт, что недавние толкования привели к тому, что историки религий придают значимость дерзким «примитивным» и восточным концепциям структуры человеческого существования, переходу к миру нереальному и необходимости познания «смерти» перед получением доступа в мир Духа. Они признают их как довольно близкие приближения к идеям, возникающим сейчас в самом сердце проблематики западной философии. И, когда в архаических восточных религиозных идеологиях заново раскрываются концепции, сравнимые с аналогичными «классической» западной философии, сравнение не теряет своего значения, так как эти концепции произошли от других предположений. Например, когда индийское учение, а также некоторые «примитивные» мифологии утверждают, что решающее действие, определившее настоящее положение человека, произошло не в темпоральном прошлом, а потому «сущее предшествует действительному состоянию человека» (см. главу II), детальное изучение того, каким образом и по какой причине они пришли к такому заключению, должно вызвать наивысший интерес у западного философа или теолога.

Прежде всего современного человека Запада заинтересуют идеи смерти и возрождения. Но не для того, чтобы позаимствовать их, а для того, чтобы обдумать и попытаться расшифровать их. Эти концепции выражают человеческие состояния, которые западный мир давно оставил позади и которые как таковые не приемлемы для современного европейца. С другой стороны, их неистощимая суть и ее герменевтическое толкование могут значительно стимулировать философское мышление. Например, мы не можем преуменьшить значение того факта, что архаические и восточные культуры преуспели в придании положительных ценностей обеспокоенности, смерти, самоунижению и хаосу (обратите внимание на главы VII, VIII, IX). В период кризиса, через который мы сейчас проходим, знание того, каким образом и исходя из каких предпосылок такие различные культуры, как «примитивные» и индийские верования, пришли к приписыванию достоинств ситуациям, которые для современного человека являются лишь ужасающими, абсурдными и демоническими, может стать не только полезным, но и необходимым.

Если открытие бессознательного заставило человека Запада предстать перед своей собственной индивидуальной, тайной и зачаточной «историей», то встреча с неевропейскими культурами заставит его глубоко проникнуть в историю человеческого духа и, возможно, убедит признать эту историю неотъемлемой частью своего существования. Как видится автору этой книги, история религий однажды станет нашим путеводителем в этих дальних путешествиях и будет служить в качестве толкователя в наших встречах с самым «чуждым» из «иного».

Октябрь 1959.

Чикагский университет

Данный текст является ознакомительным фрагментом.