ЧЖУАН-ЦЗЫ И ДАОС ЕМЕЛЯ

ЧЖУАН-ЦЗЫ И ДАОС ЕМЕЛЯ

1

Величайшее искусство похоже на неумение.

Лао-цзы

Иероглиф «увэй», обычно переводимый на русский язык как «недеяние», обозначает некую вершину даосской философии. От раннего полемического даосизма Лао-цзы до академического учения Гэ Хуна и позднейшего уклонения в магию и медицину недеяние, соблюдаемое или провозглашаемое, распознавалось как отличительная черта даоса. Именно недеяние будет интересовать нас в первую очередь — в сопоставлении с некоторыми другими принципами и другими историями. Существует множество объяснений принципа увэй — как в даосской литературе, так и в исследованиях китайских и европейских ученых. В качестве экспозиции к данной работе я предлагаю историю из книги «Чжуан-цзы», из главы, имеющей название «Главное для долголетия».

«Повар царя Вэнь Хоя (Прекрасномилостливого) принялся разделывать тушу быка. Каждый взмах руки и наклон плеча, каждый шаг ноги и сгибание колена сопровождались треском отделяемой от кости кожи, стуком ножа. Работа шла в четком ритме, точно танец „В тутовой роще“.

— О, твое мастерство воистину совершенно! — воскликнул Прекрасномилостливый, любуясь работой, похожей на танец.

Опустив нож, повар сказал:

— Я, ваш слуга, привержен пути более, чем своему мастерству. Когда я стал впервые разделывать быка, то видел лишь тушу. Прошло три года, пока я перестал видеть громаду мяса. Прошло время, и теперь я не смотрю на то, что под руками, не воспринимаю органами чувств, а действую лишь разумом. Следуя за естественными волокнами, режу сочленения, прохожу в полости, никогда не рублю то, что слишком твердо, — центральные жилы и связки, а тем более большие кости. Посредственный повар рубит и поэтому меняет нож раз в месяц. Хороший повар режет, меняя нож раз в год. Ножу вашего слуги ныне девятнадцать лет, я разделал им много тысяч бычьих туш, а лезвие у него словно только что заострено на точильном камне.

И все же всякий раз я осторожен и тих перед началом, не отвожу глаз, веду нож медленно, едва шевеля. И вдруг быстро заканчиваю разделку, точно рассыпаю ком земли. Подняв нож, я постою, оглянусь по сторонам, пройдусь в нерешительности и, удовлетворенный, оботру нож и спрячу.

— Отлично! — воскликнул царь. — Услышав рассказ повара, я понял, как достичь долголетия» (138–139). (Здесь и далее в круглых скобках указаны страницы по изданию: Мудрецы Китая. Ян Чжу. Лe-цзы. Чжу-ан-цзы. СПб., 1994. Перевод Л. Д. Позднеевой. В ряде случаев литературная редакция перевода изменена.)

Сопоставления, проделанные Вэнь Хоем, заслуживают внимания. Мы видим, что, разделывая быка, повар предается недеянию и как бы между прочим разделывает тушу. Мы видим также, что к мастерству он пришел не сразу, истинное мастерство (совершенство) он обрел, уйдя от «мастерства», следуя другим путем, точнее говоря, следуя пути (дао).

Принцип недеяния заявляет себя через невосприятие, в данном случае через невидение туши быка. Искусство даоса состоит в том, чтобы не иметь дела с подручным, с тем, что Хайдеггер называет Zuhanden. Уход от Zuhanden возможен в двух направлениях. Вот перед поваром громада мяса, истекающего кровью, — настоящий пир для зрения, для первого свежего взгляда. Для повара свежесть картины неизбежно сотрется со временем — но живописец фламандской школы трепещет и, преисполненный экспрессии, берется за кисть. Дар художника в том и заключается, чтобы извлекать экспрессию первого взгляда из любой степени «замыленности», речь идет о технике возврата к первому впечатлению. Техника увэй в известном смысле противоположна: я перестал видеть громаду мяса… я не смотрю на то, что под руками… не воспринимаю органами чувств.

По мере концентрации недеяния экспрессия меркнет и туша исчезает. Зато благодаря этому видимым становится нечто иное: сочленения пустого и заполненного. Так прекращается состояние «посредственного повара», длинная промежуточность между яркостью первого взгляда и проницательностью последнего, между художником и даосом. Выстраивается первая триада, маркирующая прогон: деятельность — рутина (суета) — недеяние. Мастер не имеет, собственно, дела с «подручным», он его в упор не видит: подручное лишь средство коммуникации с иным, с некой сущностью из мира смыслов.

Гонщик Айртон Сенна, король «Формулы-1», не видит руля и педалей, эти подручные приставки нужны ему, чтобы сообщаться напрямую со скоростью. Он мастер скорости, а не машины. Когда он спокоен и пребывает в недеянии, он овладевает скоростью и победой. Высшая скорость доступна только через технику увэй, вот почему посредственный гонщик напряжен и сосредоточен, ибо, управляя машиной, имеет дело с машиной, а хороший гонщик спокоен и точен, потому что, управляя машиной, имеет дело со скоростью.

Приготовление к недеянию требует времени. Нужны годы, чтобы научиться не видеть Zuhanden, добиться появления слепого пятна, meconaissance, говоря словами Лакана[51], негативного условия для взаимодействия с еще не осажденным в вещественность дао. Помимо общих затрат, необходимы и дополнительные разовые приготовления: «Всякий раз я осторожен и тих перед началом, не отвожу глаз, веду нож медленно, едва шевеля. И вдруг быстро заканчиваю разделку, точно рассыпаю ком земли». Неплохой иллюстрацией тут могут послужить «волшебные картинки», в которые нужно долго всматриваться, тренировать взор, прежде чем под (или за) верхним изображением удастся увидеть нижнее, глубинное. Требуется навык рассеянного, рассредоточенного взгляда, навык игнорирования навязчивой видимости. И все же, несмотря на тренаж, всякий раз, взяв в руки картинку, начинать приходится медленно, «едва шевеля».

Так для нас кое-что проясняется в принципе увэй — в той мере, в какой недеяние является обособленной техникой, переносным регистром всякой деятельности. Но как универсальное отношение к миру, увэй не поддается расщеплению на фрагменты. История с поваром, равно как и история с гонщиком, могут служить лишь образом недеяния — в том смысле, в каком время было названо текучим образом вечности.

Человек, предающийся недеянию, поступает так не оттого, что ему нечего делать: нам еще предстоит исследовать множество тонких и важных различий между простым пофигизмом и совершенным недеянием. Спокойная несуетность мастера — например, хорошего повара — скрывает длительный период обуздания суеты. Пребывает в увэй не тот, кто запустил дела, а тот, кто управляет собою и делом без лишних движений, используя реактивные силы и направляя их в нужное русло. Для пояснения можно обратиться к такому авторитету в области физиологии движений, как Н. А. Бернштейн: «…Движение тем экономичнее, а следовательно, и рациональнее, чем в большей мере организм использует для его выполнения реактивные и внешние силы и чем меньше ему приходится привносить активных мышечных добавок. Но очевидно, чем меньше эти добавки, тем меньше сходства остается между формой их протекания и той суммарной равнодействующей сил всех трех видов, которая фактически выполняет реализуемое организмом движение. В наиболее совершенных по своей биодинамике движениях это явление достигает максимума и сходство между мышечной формулой и внешней картиной движения остается не более значительным, чем между работой вспомогательного судового дизеля, включаемого время от времени, и курсом парусного судна, идущего под сильным попутным ветром. Всем хорошо знакомо искусство парящего полета морских птиц, способных перелетать большие расстояния, почти не работая крыльями, за счет одних только мастерски используемых ими колебаний воздушных течений, — искусство, которому все лучше подражает человек в планерном спорте»[52].

Философия дао обучает птичьему полету без планера, это называется «посредством знаний выращивать безмятежность» (Чжуан-цзы).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.