LXXX

LXXX

Лучше царству быть маленьким, а населению – редким.

Пусть у людей будут десятки и сотни орудий,

Но пользы от них искать не нужно.

Пусть люди будут почтительны к смерти

И не уезжают далеко от дома.

Даже если есть лодки и повозки, пусть на них никто не ездит.

Даже если есть пики и стрелы, пусть никто не берет их в руки.

Пусть люди завязывают узелки вместо письма.

Пусть люди наслаждаются едой и любуются своей одеждой,

Имеют покой в своем жилище и радуются своим обычаям.

Пусть будут видны соседние селения

И оттуда доносятся лай собак и крик петухов.

А люди до самой старости и смерти друг с другом не знаются.

Примечания к переводу

1. По поводу первой строки Ван Би разъясняет: «Даже маленькое царство с редким населением еще можно вернуть во времена древности, что же говорить о большом государстве с многочисленным населением? Поэтому маленькое царство приведено здесь для примера». Комментарий Ван Би явно искажает мысль Лао-цзы: речь идет о некоем идеальном состоянии общества, где люди живут спокойной, самодостаточной жизнью, не побуждающей их искать что-либо на стороне или даже «возвращаться в древность». Комментарий Хэшан-гуна ближе к истине: «Премудрый человек, даже если он управляет большим государством, относится к нему как к малому царству, воспитывает скромность и бережливость, пресекает излишества и роскошь…».

2. Строку 2 Я. Дуйвендак переводит: «Пусть даже будут орудия для десятков и сотен человек». Некоторые китайские ученые (Ху Ши, Гао Мин), а также переводчики трактуют выражение «десятки» и «сотни» как «в десятки и сотни раз больше». В списках Хэшан-гуна и Янь Цзуня в этой строке между знаками «сто» и «орудия» стоит слово «люди», и в результате Хэшан-гун разбивает строку надвое, получая, согласно его толкованию, две фразы: 1) «Люди имеют десятки и сотни слуг, но знатные и презренные друг на друга не посягают»; 2) «Люди не пользуются своими орудиями». Мнение Хэшан-гуна представляется совершенно произвольным. Перевод этой строки основывается на ее трактовке в комментарии Ван Би и практически всеми современными переводчиками. Некоторые исследователи (в частности, Юй Юэ, Р. Хенрикс, А. А. Маслов, А. Е. Лукьянов) полагают, что речь идет не о «земледельческих» (как сказано у Хэшан-гуна) или прочих орудиях, а об оружии, так что Р. Хенрикс переводит эту фразу следующим образом: «Пусть будет оружие для “десятков” и “сотен”, но не пользуйся им». Однако, как указывают Си Тун и Чжу Цяньчжи, в древности было принято считать различные предметы по десяткам и сотням. К тому же о ненужности использования оружия говорится ниже. По мнению Чжу Цяньчжи, оба толкования приемлемы. Ряд японских текстологов (Ямамото, Коянаги и др.) видят здесь упоминание о «человеческих талантах». Данная трактовка, которой среди отечественных переводчиков придерживается И. И. Семененко, плохо согласуется с контекстом.

3. Некоторые западные переводчики рассматривают две части 4-й строки как одно предложение. Так поступает, например, К. Ларр: «Пусть люди боятся умереть во время путешествия». Однако и Ван Би, и особенно Хэшан-гун рассматривают две части этой фразы как самостоятельные высказывания. В мавандуйских списках данная строка выглядит иначе и может быть прочитана следующим образом: «Пусть люди будут почтительны к смерти и держатся подальше от прощания» (в списке В сказано: «подальше от странствия»). Возможно, мы имеем дело с ошибкой переписчика, а, возможно, как предполагает Р. Хенрикс, речь идет о том, чтобы «отставить подальше мысль о прощании» (в смерти?). По мнению же Сюй Каншэна, мавандуйский текст не отличается по смыслу от традиционного варианта.

4. По поводу 7-й строки Хэшан-гун высказывается кратко: «Не будет обиды и ненависти в мире».

5. Комментарий Хэшан-гуна к 8-й строке гласит: «Люди откажутся от письмен, вернутся к простоте и будут доверять друг другу без расписок».

6. А. Грэхэм обращает внимание на то, что заключительная часть этой главы (строки 8 – 13) приводятся Сыма Цянем как описание блаженных времен мифического правителя Шэньнуна, родоначальника земледелия. По мнению А. Грэхема данный пассаж восходит к учению так называемой «школы земледельцев».

7. По поводу концовки главы Хэшан-гун кратко поясняет: «У людей не будет страстей и желаний». Ван Би помещает аналогичный комментарий. Таким образом, оба комментатора связывают любовь к путешествиям с желанием извлечь какую-то выгоду для себя. Пояснение Сюань-цзуна: «И там, и здесь царит довольство и нет никаких стремлений».

8. В этой главе рифма отсутствует.

Комментарии

«Правдивые слова кажутся своей противоположностью». Немногие отважутся, как это сделал Ван Би (см. выше примеч. 1), признать в нарисованной Лао-цзы картине идеального общества реально выполнимый проект общественного устройства. Чэн Сюаньин, например, увидел в упоминаемом здесь государстве аллегорию сердца, а в орудиях, которыми не следует пользоваться, – намек на органы чувств, неспособные доставить правильное знание о мире.

Считать ли даосскую «утопию» полемической альтернативой существующим порядкам? Все, что мы знаем о Лао-цзы, не дает оснований так полагать. Но есть еще одна версия: принять эту поэтическую утопию, сложенную из образов столь же натуралистических, сколь и ирреальных, откровенно символических, за правдивое свидетельствование о покое и радости просветленного, то есть целомудренного духа, который обретает полноту в саморассеивании (отчего его жизнь не поддается изложению). Речь идет о полной гармонии человеческого сознания и бытия или даже, точнее, быта, когда в обществе нет никакой почвы для соперничества и, следовательно, в нем нет ни злобы, ни насилия, ни тоски. Этот опыт внутреннего «совершенства» или, как выражался Чжуан-цзы, «Небесной освобожденности», формирует особый язык выразительного безмолвия: люди, живущие так, «не знаются друг с другом» (Лао-цзы), «не угождают друг другу» (Чжуан-цзы). Правда их жизни выражается в абсолютно «ином» – ином даже по отношению к «инаковости» Неба или смерти. Недаром, согласно некоторым спискам, жители утопии Лао-цзы, не желая «знаться друг с другом», в равной мере «никогда не прощаются друг с другом». Метафора лжет о себе и так выдает истину. Правда Пути – это вечно ускользающая граница всех «жизненных миров» человечества, мерцание «образа без образа», незримый исток и скрытое завершение самых простых и самых долговечных упований сердца. Но также знак цельности человеческой практики, которая не отрицает «предметной деятельности», но и не подчиняет ей человеческий дух. Этой главе традиция дала название «Одинокое бытие»: таков принцип разсоциализирующей социальности Лао-цзы. Даосский патриарх рисует образ общества, которое совершенно реально и не может не быть именно в своей невозможности. Здесь «забвение себя» – акт в высшей степени безответственный – подтверждает великую ответственность человека перед миром.

Комментарий Янь Цзуня: «Мудрец, управляя маленьким царством, превращает беду в счастье, а опасность – в покой. Он богат лодками и повозками и имеет крепкое воинство. Он может, а не делает, знает, но ничего не предпринимает, скрывает себя и устраняет все прелести. Он просто трудится, а потом отдыхает, летом носит один халат, зимой надевает поверх второй. У него все есть, а кажется, что ничего нет. Ибо он все устраивает посредством Пути, все охватывает Совершенством и един с людьми».

Комментарий У Чэна: «Лао-цзы жил во времена упадка династии Чжоу, когда большим государством с многочисленным населением было уже трудно управлять. Нужно было иметь маленькое царство и немного народа, чтобы люди не смотрели по сторонам, а были довольны собой. Если люди никуда не отправляются, они и не имеют нужды в лодках, повозках и оружии. А если восстановить древний порядок завязывания узелков, не понадобится заключать письменные обязательства. Тогда всякая пища будет казаться сладкой, а всякое платье – красивым. А люди будут заботиться только о своей земле».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.