СТИХИ ШКОЛЯРА И СТУДЕНТА
СТИХИ ШКОЛЯРА И СТУДЕНТА
ЖАЛОБА
Нам в бытии отказано. Всегда
И всюду путники, в любом краю,
Все формы наполняя, как вода,
Мы путь нащупываем к бытию.
Так совершаем мы за кругом круг,
Бредем сквозь свет и мрак, всему чужды,
Руке нетвердой не осилить плуг,
Осуществленья не сулят труды.
Нам не постигнуть, что творит господь;
Все сызнова Горшечник лепит нас,
Покорную переминает плоть,
Но для обжига не приходит час.
Осуществить себя! Суметь продлиться!
Вот цель, что в путь нас гонит неотступно, –
Не оглянуться, не остановиться,
А бытие все так же недоступно.
УСТУПКА
Для тех, которым все от века ясно,
Недоуменья наши – праздный бред.
Двухмерен мир, – твердят они в ответ,
А думать иначе небезопасно.
Ведь если мы допустим на минуту,
Что за поверхностью зияют бездны,
Возможно ль будет доверять уюту,
И будут ли укрытья нам полезны?
А потому для пресеченья трений
Откажемся от лишних измерений!
Коль скоро менторы судили честно,
И все, что ждет нас, наперед известно,
То третье измеренье неуместно.
НО ПОМНИМ МЫ…
Рассудок, умная игра твоя –
Струенье невещественного света,
Легчайших эльфов пляска, – и на это
Мы променяли тяжесть бытия.
Осмыслен, высветлен весь мир в уме,
Всем правит мера, всюду строй царит,
И только в глубине подспудной спит
Тоска по крови, по судьбе, по тьме.
Как в пустоте кружащаяся твердь,
Наш дух к игре высокой устремлен.
Но помним мы насущности закон:
Зачатье и рожденье, боль и смерть.
АЛФАВИТ78
Ты пишешь на листе, и смысл, означен
И закреплен блужданьями пера,
Для сведущего до конца прозрачен:
На правилах покоится игра.
Но что, когда бы оказался рядом
Лесной дикарь иль человек с луны
И в росчерки твои вперился взглядом:
Как странно были бы потрясены
Глубины неискусного рассудка!
Ему бы, верно, эти письмена
Привиделись живою тварью, жутко
Коснеющей в оцепененье сна;
Пытливо вглядываясь, словно в след,
Вживаясь в этот бред, ища ответ,
Он целый мир немых существований,
Невнятных мирозданий распорядок
Увидел бы за вязью начертаний,
Томясь загадками, ища разгадок.
Он головой качал бы и дивился
Тому, как строй вселенский исказился,
Войдя в строенье строк, как мир вмещен
Во всем объеме в чернокнижье знаков,
Чей ряд блюдет свой чопорный закон
И до того в повторах одинаков,
Что жизнь и смерть, решеткой рун членимы,
Неразличимы и почти что мнимы…
Но под конец от нестерпимой муки
Он завопил бы, и разжег бы пламя,
И под напевов и заклятий звуки
Огню бы предал лист, сжимая руки;
Потом с полузакрытыми глазами
Дремал бы он и чувствовал, что сон
Развоплощен, развеялся, вернулся
В небытие, что морок прекращен, –
И лишь тогда б вздохнул и улыбнулся.
ПОСЛЕ ЧТЕНИЯ СТАРИННОЙ ФИЛОСОФСКОЙ КНИГИ
То, что вчера еще жило, светясь
Высокой сутью внятного ученья,
Для нас теряет смысл, теряет связь,
Как будто выпало обозначенье
Диеза и ключа, – и нотный ряд
Немотствует: сцепление созвучий
Непоправимо сдвинуто, и лад
Преобразуется в распад трескучий.
Так старческого облика черты,
Где строгой мысли явлен распорядок,
Лишает святости и красоты
Дряхленья подступающий упадок.
Так в сердце радостное изумленье
Вдруг меркнет без причины и вины,
Как будто были мы уже с рожденья
О всей тщете его извещены.
Но над юдолью мерзости и тлена
Подъемлется, в страдальческом усилье
Высвобождаясь наконец из плена,
Бессмертный дух и расправляет крылья.
ПОСЛЕДНИЙ МАСТЕР ИГРЫ СТЕКЛЯННЫХ БУС
Не выпуская из руки прибор,
Сидит он, горбясь. И война и мор
Прошлись окрест, так странен и печален
Развалин вид, и виснет плющ с развалин.
Пчелы вечерней медленное пенье
Легко дрожит, – покой и запустенье!..
А он стекляшки пестрые подряд
Перебирает, ловкою рукой
Их по одной располагая в строй,
Игрой назначенный, в разумный ряд.
Он в этом был велик, во время оно
Магистра имя было повсеместно
В кругу умов утонченных известно.
В числе светил первейших небосклона
Духовного повсюду он считался.
Теперь все кончено. Тот мир ушел.
О, если бы коллега постучался Или пришел, робея, ученик!
Но нет их больше, нет ни тайн, ни школ,
Ни книг былой Касталии… Старик
Покоится, прибор держа в руке,
И, как игрушка, шарики сверкают,
Что некогда вмещали столько смысла,
Они выскальзывают, выбегают
Из дряхлых рук, теряются в песке…
К ОДНОЙ ИЗ ТОККАТ БАХА
Вначале – тишина, смешенье туч…
Но вот пронизывает бездну луч
И строит в хаосе свои пространства,
Высветливает тверди легкий свод,
Играет радугой, просторы вьет,
Сгущает землю, скал членит убранства.
Прабытия глухое естество
Разорвано для творческого спора;
Гудя, раскутывается порыв,
Все затопив, залив, преобразив, –
И голосами громового хора
Творенья возвещает торжество.
Но путь назад, к своим первоосновам,
Отыскивает мир, рождает числа,
Соразмеряет шествие планет
И славить учится начальный свет
Сознаньем, мерой, музыкой и словом,
Всей полнотой любви, всей силой смысла.
СОН
Гостя в затерянном монастыре,
Я в час, как все к молитве удалились,
Вошел в книгохранилище. В игре
Закатных пятен по стенам светились
Бесценных инкунабул переплеты.
Меня как будто подтолкнуло что-то,
Я быстро томик наугад достал,
Раскрыл, взглянул и титул прочитал:
«О квадратуре круга» – он гласил!79
Скользнувши взглядом дальше по рядам,
Приметил я заглавье: «Как Адам
И от другого древа плод вкусил80».
Другого древа? Древа Жизни! Что же,
Адам бессмертен?.. В добрый час, похоже,
Сюда забрел я! И отливы канта
С пестро расцвеченного фолианта
Блеснули мне, всей радугой играя,
А надпись шла по корешку такая:
«Цветов и нот сокрытое значенье.
Все указанья для переложенья
Любых созвучий в краски, и обратно».
О, сколь многозначительно и внятно
К уму цвета воззвали! И сомненья
Быть не могло; я замер, постигая,
Где нахожусь: в библиотеке Рая!
Ко всем загадкам были здесь разгадки;
Здесь раскрывалась в ясном распорядке
Вся полнота познанья. Каждый раз,
Как новый титул взглядом пробежать
Я успевал, за ним уже опять
Духовные угадывались дали.
Все тайны, испокон веков для нас
Запечатленные, как будто ждали
Минуты, в утоленье древней муки
Спеша упасть, как плод созревший, в руки.
Здесь искрились уму лучи познанья,
Как бы в единый фокус сведены,
Здесь были до конца разрешены
Загадки и утолены терзанья
Рассудка, и науки целокупной
Был выведен итог; последний смысл
Повсюду за игрой письмен и числ
Присутствовал, для каждого доступный,
Кого призвал непостижимый час.
Я разогнул дрожащими руками
Тяжелый манускрипт, и будто сами
Мне письмена раскрылись без труда
(Так ты во сне неведомое дело
Играючи свершаешь иногда);
И тотчас был я вознесен в пределы,
Откуда зрима сфер разумных ось,
Где тайны все, что в притчах хитроумных
Запечатлеть провидцам довелось,
Все проблески догадок многодумных
Сводились вместе, в стройной непреложности
Собой составив как бы хор планет,
Все новые вопросы и возможности
Приоткрывал уму любой ответ,
И так за это время, время чтенья,
Я путь неимоверный пробегал
И всех веков, и всех умов прозренья
В их совокупной сути постигал!
Был строй во всем! И снова начертанья
Передо мной вступали в сочетанья,
Кружились, строились, чередовались,
Из их переплетений излучались
Все новые эмблемы, знаки, числа,
Вместилища неслыханного смысла.
Шло быстро чтение, я был в ударе.
На миг глазами отдых дать решил
И вдруг заметил: в зале кто-то был.
Старик, по видимости архиварий
(Как я поторопился заключить),
В углу у полки скромно делал что-то,
Над книгой хлопоча, и уяснить
Значение таинственной работы
Мне стало крайне важно. Боже сил,
Что увидал я! Старец подносил
Свой том к глазам, рассматривал с любовным
Вниманием заглавие, – такое,
Что дух захватывало! – ртом бескровным
Дул на него, качая головою;
И после пальцем удалял с трудом
Заглавие, вычерчивал другое,
Вставал и снова тихо вдоль покоя
Расхаживал, снимал за томом том,
Смывал заглавие, чертил другое.
При этом зрелище мне стало жутко.
Все это было слишком не на шутку
Рассудку недоступно, и решил я
Вернуться к чтению; но те уроки,
Что раскрывали мне миры познанья
Лишь миг назад, уже не находил я;
Прозрачный, ясный строй письмен, уму
Сиявший только что, ушел во тьму,
Перемешались тайнописи строки,
И под конец мне глянуло в глаза
Пустой страницы бледное мерцанье.
И вдруг неслышная легла рука
Мне на плечо: увидев старика,
Я выпрямился. На моих глазах
Мой том он в руки взял – невнятный страх
Смутил меня! – и перст его прошел
По переплету, знаки смыв прилежно.
Затем другие знаки, что расчислили
Весь ход миров и заново осмыслили,
Пером старинным он вписал неспешно.
Затем, ни слова не сказав, ушел.
СЛУЖЕНИЕ
Когда-то, в дни первоначальной веры,
Своим владыкам поручал народ
Блюсти в кругу пастушеских забот
Высокий строй непогрешимой меры
В ладу с иною мерой: той, что око
Угадывает, вникнув в ход светил,
Ведомых в знании числа и срока
Разумным равновесьем скрытых сил.
Но древнее преемство благостыни
Пресеклось, меры позабыт закон,
И человек надолго отлучен
От мирового лада, от святыни.
Но мысль о ней светила и в разлуке,
И нам поручено: Завета смысл
В игру созвучий и в сцепленья числ
Замкнуть и передать в иные руки.
Как знать, быть может, свет на нас сойдет,
И повернется череда столетий,
И солнцу в правоте воздать почет
Сумеют примирившиеся дети.
МЫЛЬНЫЕ ПУЗЫРИ
Как много дум, расчетов и сомнений
Понадобится, и года пройдут,
Пока старик из зыбких озарений
В свой поздний срок соткет свой поздний труд.
А юноша торопится меж тем
Мир изумить и спину гнет прилежно
Над построением философем –
Неслыханных и широты безбрежной.
Дитя в игру уходит с головой:
Притихши, бережно в тростинку дует,
И вот пузырь, как бы псалом святой,
Играет, славословит и ликует.
Итак творятся в смене дней и лет
Из той же древней пены на мгновенье
Все те же сны, и нет у них значенья:
Но в них себя узнает и в ответ
Приветнее заблещет вечный свет.
ПОСЛЕ ЧТЕНИЯ «SUMMA CONTRA GENTILES»77
Нам кажется: когда-то мирозданье
Понятней было, глубже созерцанье,
Познанье с тайной в нерушимом мире.
Да, прежним мудрецам дышалось шире,
Полней жилось, и жизнь была им раем,
Как мы у старых авторов читаем.
А всякий раз, как мы вступали свято
В духовные пространства Аквината, –
Припомни, как уму сияли сферы
Предельной, зрелой, совершенной меры:
Повсюду ясный свет, весь мир осмыслен,
Путь человека к божеству расчислен,
Сквозной расчет строенья безупречен,
В любом звене продуман, верен, вечен.
Но в наших поколеньях запоздалых
Иссякла сила, и для нас, усталых,
Изверившихся, все, что целокупно
Должно быть, безнадежно недоступно.
Так; но со временем, быть может, внуки
Увидят все иначе: эти звуки
Недоуменья, ропота и спора
Для них сольются в благозвучье хора
Многоголосного, и все терзанья
Преобразятся в стройные преданья.
Быть может, тот, кто меньше всех готов
В себя поверить, – он-то под конец
Окажется властителем сердец,
Вождем, учителем иных веков;
Кто горше всех терзается сомненьем,
Предстанет, может статься, поколеньям
Как мастер, взысканный такой наградой,
Что в дни его и жизнь была отрадой;
Как тот, кто миру начертал пути.
Пойми: и в нас живет извечный свет,
Свет, для которого истленья нет:
Он должен жить, а мы должны уйти.
СТУПЕНИ
Любой цветок неотвратимо вянет
В свой срок и новым место уступает:
Так и для каждой мудрости настанет
Час, отменяющий ее значенье.
И снова жизнь душе повелевает
Себя перебороть, переродиться,
Для неизвестного еще служенья
Привычные святыни покидая, –
И в каждом начинании таится
Отрада, благостная и живая.
Все круче поднимаются ступени,
Ни на одной нам не найти покоя;
Мы вылеплены божьею рукою
Для долгих странствий, не для косной лени.
Опасно через меру пристраститься
К давно налаженному обиходу:
Лишь тот, кто вечно в путь готов пуститься,
Выигрывает бодрость и свободу.
Как знать, быть может, смерть, и гроб, и тленье –
Лишь новая ступень к иной отчизне.
Не может кончиться работа жизни…
Так в путь – и все отдай за обновленье!
ИГРА СТЕКЛЯННЫХ БУС
Удел наш – музыке людских творений
И музыке миров внимать любовно,
Сзывать умы далеких поколений
Для братской трапезы духовной.
Подобий внятных череда святая,
Сплетения созвучий, знаков, числ!
В них бытие яснеет, затихая,
И полновластный правит смысл.
Как звон созвездий, их напев кристальный,
Над нашею судьбой немолчный зов,
И пасть дано с окружности астральной
Лишь к средоточью всех кругов.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.