ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Любовь. Вера. Надежда

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Любовь. Вера. Надежда

I

Истинная, духовная жизнь — это есть жизнь человека для Бога (Римл. XIV, 8; 2 Кор. V, 15). Основное правило этой жизни, ее основной мотив выражается так: живи не для себя, а для Бога. Сия есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа (Иоан. XVII, 3). Знать только одного Бога и не ставить для себя богами ни чрева, ни своего самолюбия, ни князя мира сего — это и значит жить вечною жизнью. Этот закон духовной жизни апостол в применении к своим отношениям определяет так: я рассудил быть у вас, коринфян, не знающим ничего, кроме Иисуса Христа и притом распятого (1 Кор. 11,2).

Но вечная жизнь не есть только жизнь человека для Бога: более существенное ее определение в том, что она есть божественная жизнь в человеке. Живи истинною жизнью — это значит: живи жизнью божественною.

Что же такое духовная жизнь как божественная жизнь в человеке по существу?

Это любовь.

Божественная жизнь — это любовь, и потому пребывающий в любви в Боге пребывает. Возлюбленные1. — пишет апостол, — будем любить друг друга, потому что любовь от Бога; и всякий любящий рожден от Бога, и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога; потому что Бог есть любовь (1 Иоан. IV, 7, 8). Бога никто никогда не видел. Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас (12). Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем (16). Кто имеет заповеди Мои, — сказал Господь наш Иисус Христос, — и соблюдает их, тот любит Меня; а кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцем Моим; и Я возлюблю его, и явлюсь ему Сам. Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и мы прийдем к Нему, и обитель у Него сотворим (Иоан. XIV, 21, 23). «Если Бог любовь есть, то имеющий любовь Бога имеет в себе» (св. Феодор Едес-ский). «В человеке всего более божественно то, что он может благотворить. Ты можешь стать богом, ничего не сделав (кроме благотворении): не пропускай случая к обожению» (св. Григорий Богослов).

Любовь есть истинная жизнь, и потому пребывающий в любви имеет жизнь в себе и живет во свете. Мы знаем, — пишет апостол любви, — что мы перешли из смерти в жизнь, потому что любим братьев; не любящий брата пребывает в смерти. Всякий ненавидящий брата своего есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей (Иоан. III, 14, 15). Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего как самого себя... Так поступай, — сказал Христос, — и будешь жить (Лук. X, 27). Кто говорит, — пишет апостол, — что он во свете, а ненавидит брата своего, тот еще во тьме. Кто любит брата своего, тот пребывает во свете (1 Иоан. II, 9, 10).

II

Какие свойства христианской любви?

Первое свойство христианской любви есть то, что она от Бога. В том любовь, что не мы возлюбили Бога, но Он возлюбил нас. Мы любим Его потому, что Он прежде возлюбил нас (1 Иоан. IV, 10, 19). Его любовь излилась в сердца наши, согрела нас, оживила — и живет в нас. Христианская жизнь — это откровение в нас божественной любви, — той любви, которою нас возлюбил Бог. Христианская любовь — это отражение в нас любви Божией, это ответ наш на любовь Отца небесного.

Любовь Божия открылась нам чрез Господа Иисуса Христа, Сына Божия. Любовь Божия к нам открылась в том, что Бог послал в мир единородного Сына Своего, чтобы мы получили жизнь чрез Него. В том любовь, что не мы возлюбили Бога, но Он возлюбил нас и послал Сына Своего в умилостивление за грехи наши (1 Иоан. IV, 9, 10). Господь Иисус Христос открыл нам любовь Отца в том, что положил за нас душу Свою (III, 16; Римл. V, 8). И Он заповедал нам любовь, но Он не просто заповедал любовь, а дал заповедь о любви, возлюбив нас Сам, — дал нам заповедь любить именно Его любовью. Заповедь новую^даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга (Иоан. XIII, 34); как возлюбил Меня Отец, и Я возлюбил вас; пребудьте в любви Моей (XV, 9); сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас (12). Христианская любовь — это имено любовь Христова в нас; мы, христиане, любим друг друга любовью Иисуса Христа (Фил. I, 8). Источник нашей любви — любовь Иисуса Христа к нам. Мы любим, потому что возлюблены Им. Эта связь нашей любви с любовью Иисуса Христа не прерывается протяжением веков. Любовь Христа передается из поколения в поколение (разумеем духовные поколения) непрерывно. Апостолы были непосредственно возлюблены Христом и возлюбили Его; посланные Им на проповедь, они возлюбили своих учеников любовью Иисуса Христа (Фил. I, 8) и породили в них эту христианскую любовь. Их ученики продолжали их дело по отношению к следующим поколениям. И каждый христианин нашего времени непрерывно связан такою преемственною любовью с любовью Иисуса Христа. Кто не был возлюблен чрез кого-нибудь любовью Иисус Христовою, в том не может быть любви; кто действительно живет христианскою любовью, тот сам был возлюблен. «Все святые (христиане) последовательно составляют некую златую цепь, каждый будучи особым звеном сей цепи, соединяющимся с предыдущим посредством веры, добрых дел и любви, — цепь, которая, утверждаясь в Боге, неудоборазрываема есть. Кто не позволяет со всею любовью и желанием в смиренномудрии соединиться с самым последним (по времени) из всех святых, имея к нему некое неверие, тот никогда не соединится и с прежними и не будет вчинен в ряд предшествовавших святых, хотя бы ему казалось, что он имеет всю веру и всю любовь к Богу и ко всем святым. Он будет извержен из среды их, как не изволивший в смирении стать на место, прежде век определенное ему Богом, и соединиться с тем последним (по времени) святым, как предопределено сие ему Богом» (преп. Симеон. Нов. Богосл.).

Так как духовная жизнь, или, что то же, духовное совершенство, не есть всецелый результат человеческого дела, но состоит в приобщении человека к божественной любви, в черпании из источника, уже текущего, так что от человека требуется прежде всего только согласие почерпнуть из этого источника, то духовная жизнь, которая есть божественная любовь, прямо предписывается человеку во всей своей действительности. Христос сказал нам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас; да будете сынами Отца вашего небесного; ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных... Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный (Мф. V, 44—48). Не сказано: становитесь совершенными, постепенно приближайтесь к бесконечному совершенству, которое от вас будет всегда одинаково далеко, — но сказано: будьте совершенны, т.е. будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд (Лук. VI, 36, пар. Мф. V, 48), живите божественною жизнью. Конечно, в духовной жизни возможно и требуется от человека возрастание; и первоначальное приобщение ей и это возрастание предполагают усилие человека, на которое указывается и в приведенных словах преп. Симеона и будет указано ниже; однако духовная жизнь дана человеку в любви Божией и его первоначальное усилие сводится лишь к согласию жить этою любовью, а возрастание в ней — к тлению ветхого человека, к полноте ее обнаружения в природе человеческой, но уже первое приобщение к ней есть участие в вечной божественной жизни, в духовном совершенстве. «Будьте совершенны»!..

Христианская любовь есть любовь Иисуса Христа. Первое проявление в нас этой любви есть наша ответная любовь к Иисусу Христу. Отсюда понятно, сколь великое значение имеет для нас представление образа Господа Иисуса Христа. Мы должны представлять себе Иисуса Христа, носить в себе Его образ, чтобы любить Его. Личное общение наше с Иисусом Христом, общение любви — это основа христианства.

III

Христианская любовь как божественная по своему характеру совершенно противоположна нашей земной, плотской любви. Наша естественная любовь представляет собою видоизменение эгоизма, она всегда есть только пристрастие. Мы естественно любим свое — своих детей, родителей, благодетелей, соотечественников, всякую свою собственность. Мы любим то, на чем лежит наша печать, что доставляет нам удовольствие. Любя, мы всегда преследуем свое наслаждение или пользу, а не любимого, заботимся о любимом лишь настолько, насколько его благосостояние или радость доставляют нам приятность или устраняют от нас страдание. Наша любовь не есть наше свободное самопожертвование, а требует жертвы любимого: любя, мы уничтожаем. «Мы то всего вернее губим, что сердцу нашему милей»... Кажущиеся случаи самоотверженной естественной любви всецело объясняются (несвободным) инстинктом, свойственным человеку в некоторых отношениях наравне с животными. Во всяком случае, действительное общежитие людей не создается собственно любовью, но общественным инстинктом, весьма сильным, кроме человека, у некоторых видов животных и насекомых, нуждою и рассудком. Естественная любовь, хотя и исходит всецело из сердца самого человека, однако не находится в его власти: чувство естественной любви не может быть предписано человеку по отношению к тому или другому объекту. Христианская любовь противоположна естественной по своему характеру. Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас... Ибо, если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники (Мф. V, 43-47) ? В духовной любви нет пристрастия: она есть любовь ко всякому человеку. Это потому, что христианская любовь по своему содержанию есть прежде всего любовь к Богу и к другим только в Боге. «Что мы любим детей Божи-их, узнаем из того, когда любим Бога и соблюдаем заповеди Его» (1 Иоан. V, 2). Но любовь к Богу исключает совершенно самолюбие и любовь к миру. «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей» (II, 15). Духовная любовь обусловливается невозлюблением души своей даже до смерти, душевно-личною смертью. Именно душевно-личная смерть делает возможною любовь в Боге ко всякому человеку. «Тот любит всех человеков, кто не любит ничего человеческого» (св. Максим Исповедник). Любить мир и то, что в мире, а вместе любить в Боге всякого человека — невозможно. Вот почему, хотя духовная любовь дана человеку в любви Господа Иисуса Христа, однако она может быть предписываема человеку, она есть его свободное дело, поскольку смирение и самоотречение в его власти. И обратно, ничем иным не искореняется из сердца человеческого пристрастие к миру, ни страхом пред Богом, ни стремлением к абсолютному естественному совершенству, как любовью к Богу чрез Христа. Личную любовь к Сыну человеческому так и нужно понимать по подобию чувственной влюбленности. «Люди, на которых уканула роса духа божественной жизни и уязвила сердце божественною любовью к небесному Царю Христу, привязуются к оной красоте, к неизглаголанной славе, к нетленному благолепию, к недомыслимому богатству истинного и вечного Царя-Христа. Они отдаются в плен вожделению и любви, всецело устремляясь ко Христу, и вожделевают улучить те неизглаголанные блага, какие созерцают духом, и ради сего ни во что вменяют всякую на земле красоту, и славу, и благолепие, и честь, и богатство царей и князей; потому что у язвились они божественною красотою, и в души их уканула жизнь небесного бессмертия. Посему и желают единой любви небесного Царя, с великим вожделением Его единого имея пред очами, ради Него отрешаются от всякой мирской любви и удаляются от всяких земных уз, чтобы возможно им было сие одно желание иметь всегда в сердцах, и не примешивать к нему ничего иного» (св. Макарий Великий). Достойно особого примечания то обстоятельство, что духовная любовь не отвлеченно противоположна мирской любви, но крепнет и растет в сердце человеческом именно на счет его естественных пристрастий. «Любите врагов ваших» — это не значит: любите не только своих братьев, но еще, сверх того, любите врагов ваших. Любовь к врагам не есть высшая ступень любви, после любви к своим. Но это значит, что духовная любовь действует прямо против естественного пристрастия и ненависти. Заповедь о любви ко врагам не есть расширение естественной любви к своим, но имеет своею об-ратною стороною заповедь о ненависти к своим. «Если кто, — сказал наш Спаситель, — приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего, и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей; тот не может быть Моим учеником» (Лук. XIV, 26). Поэтому христианская любовь, которою мы естественно любим своих: это любовь к ним в Боге, как к детям Божиим. Христианская любовь производит коренное изменение в самой личности человека, в его самочувствии, в его отношении к своему и не-своему. Это различие своего и не-своего изменяется так, что свое исчезает в Божием, а Божиим обнимается все не-свое (и, конечно, свое, ставшее сначала не-своим). По этому же самому и различие между братом и врагом не есть безусловное, но, основываясь на естественном пристрастии и ненависти, оно падает вместе с ними. Как христианин, я не могу любить своих только потому, что они свои, и ненавидеть врагов только потому, что они враги; но, очевидно, от меня не требуется, чтобы я любил врагов только потому, что они враги, и ненавидел своих безусловно. От меня требуется, чтобы я любил врагов, как детей Божиих, а равно и своих, не как уже своих, а как тоже детей Божиих. Естественный порядок снова как бы вос-становляется: «если кто о своих, и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры, и хуже неверного» (1 Тим. V, 8), но это у же обновленный порядок. Христианин заботится о своих, но желает он им того же, чего желает врагам как детям Божиим. В этом основной нерв христианской любви. Он уже не может желать им красоты, богатства, почестей; он желает им духовных благ, честности, правды, мира, чистоты, святости. Естество не искореняется, но обновляется. Как ап. Павел любил своих евреев, но по тому-то самому он желал им не национальных благ, но желал их привести вместе с язычниками к единому Христу! Так всякий христианин должен любить свою семью, свой народ! Тот же ап. Павел в словах, вдохновенно-прекрасных, описывает и значение любви для христианина и свойства христианской любви, в противоположность плотской: Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я медь звенящая, или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви; то я ничто. И если я раздам все имение мое, и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь дол-готерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не безчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит (1 Кор. XIII, 1-6).

Духовная любовь противоположна плотской и растет на ее счет. Однако естественная любовь служит предуготовительною формою любви духовной, подобно как язык человеческий служит предуготовительною формою божественного Откровения. Все, что ни говорит человек сам, не есть истина, однако ему может быть открыта божественная истина только на его языке, причем для восприятия божественной истины ему нужно отказаться — не от своего языка, а от своей лжи. Так и любовь божественную мы можем восприять, потому что естественно знаем любовь, — можем восприять своею естественною способностью любви. Вот почему теплохладность далека от царствия Божия. Ты не холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден; то извергну тебя из уст Моих (Апок. III, 15, 16). Сильный в естественной любви и ненависти силен и для духовной любви. Но сила любви должна очиститься от естественных пристрастий, чтобы стать любовью духовною. Здесь энергия одна и та же, но направление другое. Это своего рода превращение силы. Но при этом превращении удерживается общее у любви духовной с любовью естественной. Духовная любовь есть так же сила, как и естественная любовь, достигающая высшего напряжения в влюбленности. Духовная любовь есть сила, ею человек живет, она в нем действует, растет, крепнет, зреет; при достаточной крепости, она владеет им, он не может ей противиться... Подобна духовная любовь естественной также своею непонятностью для рассудка, своею свободою от законов логики. Нельзя ее породить одним рассуждением, склонить к ней убеждением; нельзя ее действительности ни оправдать, ни опровергнуть логически. Она порождается любовью, она воспринимается верою и доказывается свидетельством собственного опыта, она оправдывается собственною деятельностью человека. И возможность духовной любви объясняется лично теми средствами, которыми она в действительности возгревается и которые придают ей иные, кроме указанных, неотъемлемые свойства.

IV

Духовная любовь есть любовь к Богу; но любовь к Богу, подобно всем религиозным чувствам, приобретает в сердце человеческом действительное значение, лишь становясь любовью в Боге к людям. Кто говорит: я люблю Бога, а брата своего ненавидит; тот лжец: ибо нелюбящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит? И мы имеем от Него такую заповедь, чтобы любящий Бога любил и брата своего (1 Иоан. IV, 20, 21). Любовь познали мы в том, что Сын Божий положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев. А кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое: как пребывает в том любовь Божия? Дети мои! станем любить не словом или языком, но делом и истиною (III, 16—18).

Вот свойство христианской любви к Богу, ясно указывающее на средство, которым она может быть возгрета в сердце: она есть любовь деятельная. Помогай бедным, благотвори, сострадай несчастным, упражняйся в добрых делах — и божественная любовь воплотится в твоем сердце, из отвлеченной мысли сделается действительным чувством, пустит корни, укрепится и принесет плоды. Вместе с тем истинная любовь к Богу необходимо порождает любовь к ближнему. «Когда кто начинает богато ощущать любовь к Богу, тогда в чувстве духовном начинает он и ближнего любить, и начавши не перестает: такова любовь, о коей говорят все святые писания. Любовь плотская, не будучи связана духовным чувством, как только представится какой даже незначительный повод, очень легко испаряется. Любовь же духовная не такова: но, хотя случится потерпеть какое огорчение, в душе боголюби-вой, состоящей под воздействием Божиим, союз любви не пересекается: ибо возгревши себя теплотою любви к Богу, она тотчас возвращается к благому настроению и с великою радостью восприемлет любовь к ближнему, хотя бы и немалое от него получено было оскорбление или понесен большой вред; потому что тогда сладостью Божиею совершенно поглощается горечь разлада» (блаж. Диадох).

Будучи деятельною любовью к ближним, христианская любовь поэтому есть необходимо исполнение закона. На вопрос: какая наибольшая заповедь в законе? Иисус Христос ответил: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя, и непосредственно добавил: на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки (Мф. XXII, 36—40). Это значит, что все существенные нравственные требования закона и пророков обнимаются любовью. Любовь есть исполнение закона. Не оставайтесь, — заповедует апостол, — должными никому ничем, кроме взаимной любви: ибо любящий другого исполнил закон. Ибо заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, не пожелай чужого, и все другие заключаются в сем слове: люби ближнего твоего, как самого себя. Любовь не делает ближнему зла; итак любовь есть исполнение закона (Римл. XIII, 8—10)». Напр. заповедь «не прелюбодействуй» вполне обнимается любовью, и нарушение ее есть нарушение закона любви. Любовь к женщине как сестре в Боге исключает возможность животной страсти к ней. Также все другие заповеди. Из такого отношения любви к закону вытекают два следствия. Во-первых, требование любви есть именно требование соблюдения заповедей. Этим указывается как на свойство христианской любви, так снова на средство, каким можно возращать в себе любовь. Кто имеет заповеди Мои, — сказал Господь Иисус Христос, — и соблюдает их, тот любит Меня... Кто любит Меня, тот соблюдает слово Мое (Иоан. XIV, 21,23). Кто, — пишет апостол любви, — соблюдает слово Иисуса Христа, в том истинно любовь Божия совершилась... Это есть любовь к Богу, чтобы мы соблюдали заповеди Его; и заповеди Его не тяжки (1 Иоан. II, 5; V, 3). Итак, если хочешь иметь в сердце любовь Христову, упражняйся в исполнении Его заповедей. Во-вторых, если, с одной стороны, нужно исполнять заповеди Христа, чтобы иметь Его любовь, то, с другой стороны, закон христианский есть только форма любви. Живущие по духу, по любви, не подлежат закону (Гал. X, 22, 23) во внешнем «законническом» смысле. Посему в духовной жизни восстановляется закон, но уже в обновленном смысле, не дающем места законническому самодовольству и самоправедности. Возрастание в христианской праведности не есть естественное совершенствование, которым питается самодовольство.

Затем, духовная любовь стоит в неразрывной связи с страданиями и уничижением. Это, может быть, закон, которым управляется не одна духовная любовь; страдания и естественной любви придают свойства христианской, поднимают ее до этой высоты. Мать, любящая своего больного, доставившего ей много беспокойств ребенка, любит в нем свои страдания. Когда Пилат сидел на судейском месте, жена его послала ему сказать: не делай ничего праведнику тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него (Мф. XXVII, 19). Страдания даже во сне сделали для нее близким этого праведника. Вот путь, каким христианин может возрастить в себе любовь к Богу, ко Христу. Нужно «пострадать за Него», — потерять ради Него так много, чтобы уже не к чему было возвратиться назад в мир, — порвать с миром все связи. Христианин в себе бесприютен: он умер для мира, и жизнь его сокрыта со Христом в Боге (Кол. III, 3), подобно тому как для зерна, давшего росток и сгнившего, вся надежда — в этом ростке. Все помыслы христианина в области невидимого, божественного. Там его сокровище (Мф. VI, 21). Он становится участником дела Христова, Его другом, — у него со Христом, если можно так выразиться, «общие интересы»2, он продолжает Его дело, он, как сказал о себе апостол, «восполняет недостаток в плоти своей скорбей Христовых за тело Его, которое есть Церковь» (Кол. I, 24). Такая именно общность дела и ожиданий слышится в словах апостолов, оставивших все ради Христа (Мф. XIX, 27 пар.), — и того, который удерживал Его от страданий и говорил Ему: «будь милостив к Себе, Господи, да не будет этого с Тобою» (Мф. XVI, 22), и того, который говорил другим ученикам: «пойдем и умрем с Ним» (Иоан. XI, 16), и того, который пишет: «кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч?» (Римл. VIII, 35). Пожертвовав всем миром, уж нет смысла остановиться пред новыми жертвами. Поистине, никто возложивший руку свою на плуг, и озирающийся назад, не благонадежен для царствия Божия (Лук. IX, 62)...

Наконец, возможною христианскую любовь делает еще одно ее свойство — она есть любовь верующая. Христианин любит невидимую божественную жизнь, потому что верует в нее: ода для него действительна и даже более действительна, чем этот внешний мир. Он любит своего ближнего, безобразного и so внешнем и в нравственном виде, потому что верует в его прекрасный божественный дух, созерцает очами веры его внутреннего человека. Без веры нет христианской любви...

1 Русский перевод не вполне передает мысль апостола. По мысли апостола любовь есть более, чем исполнение закона (75*******). Требование любви состоит из двух частей: отрицательной («не делай ближнему зла») иположи-телъной (собственно: люби ближнего). Нравственный закон («не прелюбодействуй» и пр.) заключается в той части {*************) заповеди о любви к ближнему (*******.), которую мы назвали отрицательной («любовь не делает ближнему зла») и которая не исчерпывает всего объема требуемой любви, так что любовь есть восполнение закона (**********). Но для нашей цели достаточно мысли русского перевода.

2 Пусть погрешу грубостью аналогий, но так выражаю свою мысль: христианин в дело Христа внес весь свой капитал (ср. Мф. XIII, 44,46).

V

Веру часто понимают как акт исключительно теоретический, умственный, созерцательный, параллельный познанию и отличающийся от познания своим предметом. Такое понимание ошибочно. Подобно тому как желание не то же, что представление желаемого, хотя желание, или стремление, невозможно без представления желаемого, — так и вера в существе своем есть акт воли, хотя в полное понятие веры входит и момент теоретический: «вера принадлежит сердцу, хотя начинается в мыслях».

Как христианская любовь имеет в сердце человеческом естественную предуготовительную форму, по аналогии с которою понимается и которою воспринимается с заменою старого содержания новым, так и вера христианская имеет свою естественную предуготовительную форму в сердце человеческом, и эта форма не познание, которое и в христианстве остается познанием, а уверенность человека в себе самом. Известно, что успех человеческого дела зависит от уверенности человека в себе: самая эта уверенность и есть действующая воля, освященная сознанием. Вот эта-то самоуверенность и служит предуготовительною формою христианской веры. Но как при замене естественной любви христианскою, так и при переходе личной уверенности в христианскую веру происходит существенная перемена, совершенно изменяющая содержание этого акта. Личная уверенность в христианине заменяется уверенностью в силе Божией, совершающейся в немощи. Это и есть вера. Что она соединяется в человеке с сознанием своей материальной ничтожности, что ей предшествует крушение земных надежд и самоотречение, что она есть одна из двух возможностей наряду с отчаянием, это достаточно уяснено выше. И опять, как сильный в естественной любви и ненависти способен и к сильной христианской любви, так и самоуверенный более способен к христианской вере, хотя и достигает ее чрез самоотречение.

Христианская вера — это уверенность человека, обращенная не на самого себя, не на волю в отношении к видимому миру, а на мир невидимый. Для верующего мир невидимый, духовный, божественный, — бытие Божие и нравственный миропорядок (Евр. XI, 6) есть действительность, как для всякого человека действителен видимый мир. Вера есть видение невидимого (Евр. XI, 27). Она есть «уверенность в невидимом, как бы в видимом». Но сущность веры не в одном только признании, что Бог существует, а в уверенности, что этот невидимый мир существует для меня, что он для меня, в этой жизни, может стать действительностью, что я могу жить в этом мире. Дело в том, что для человека, в земной жизни, мир духовный или может быть призраком, чистою мыслью, или может стать для него действительностью; действительностью для него он становится силою самого человека, — он берется им с усилием (Мф. XI, 12; Лук. XVI, 16): эта сила и есть вера. Она есть осуществление ожидаемого и обличение невиди-мого (*****************76 ********77 Евр. XI, 1). Кто верует, что он есть сын Божий, тот действительно становится сыном Божиим. Верующий уже имеет жизнь вечную (Иоан. III, 15; V, 24; VI, 40, 47). По вере человека действительно осуществляется в его жизни желаемое. Такова была вера жены хананеянки, кровоточивой, слепого Вартимея, жены-грешницы, много возлюбившей... Для верующего нет ничего невозможного (Мф. XVIII, 20; XXI, 22 пар.). Вера есть акт творческий. Впрочем, веру нельзя назвать в собственном смысле творческою потому, что творить свойственно только Богу. В какой бы то ни было области творчество человека ограничивается восприятием, воспроизведением и воображением, материализацией, воплощением идеи. Такому же ограничению подлежит и творчество веры. Существующее вне человека, невидимое божественное силою веры становится действительностью для него. Веровать исключительно может человек как существо духовно-телесное, в котором божественный дух соединен с уничиженною плотью. Вера есть сила, осуществляющая духовно-божественное во внешнем уничижении. Она поэтому неразрывно связана с внешним уничижением, с сознанием материального ничтожества; она утверждается на самоотречении. В противоположность самоуверенности человека она есть вера Божия (********, Mp. XI, 22). Вот где разъяснение того, почему нераздельны вера и крест. Не будучи вполне творческою, вера, однако, совершенно свободна. Она свободна потому, что ее сущность не в одном только признании невидимого, а в отношении человека к невидимому божественному. Вера есть признание невидимого божественного, соединенное с радостью и желанием. И бесы веруют, т.е. признают божественное бытие, но трепещут (Иак. II, 19). Поэтому чудеса не могут порождать веры и тем менее могут принуждать к вере. Они вынуждают признание божественного бытия, но оставляют свободу отношения к нему, до возможности ненависти и гонения, как это и было в отношении к Иисусу Христу Его врагов. Соединенная, с одной стороны, с крестом, христианская вера, с другой стороны, неразрывно связана с любовью. Я верую в невидимое духовно-божественное бытие — это значит: я признаю действительность этого бытия, считаю его своим действительным благом, желаю его для себя всем сердцем и всею мыслью, уверен в том, что этот духовный мир действителен для меня, что я в нем живу, — и, наконец, осуществляю для себя и в себе этот божественный миропорядок. Признавать божественное бытие своим благом и желать его — это значит любить его. Я люблю, потому что верую, и верую, потому что люблю. Христианская любовь есть любовь верующая; христианская вера есть вера, действующая любовью (Гал. V, 6).

В отдельности от любви вера не имеет значения (1 Кор. XIII, 2); в сравнении с любовью вера и надежда имеют преходящее значение. Теперь пребывают три сии: вера, надежда, любовь; из них только любовь никогда не перестает, — из них любовь больше (1 Кор. XIII, 8,13). Именно любовь составляет божественную жизнь. Божественная любовь существует вне человека. Но потому-то любовь не может составить сама по себе полного смысла нашей жизни: она для этого слишком духовна. Любовью для человека, для нашего уничиженного мира, она становится чрез веру. Дает смысл нашей жизни верующая любовь. Любовь — это дух; вера — тело. Вера без любви, как тело без духа, мертво (Иак. II, 26); любовь без веры, как дух без тела, для мира недействительна. В вере любовь как бы воплощается. Любовь дает нам общение с Богом; но побеждает она мир, проникает в нашу жизнь, верою (1 Иоан. V, I—4).

VI

Как любовь наша от Господа Иисуса Христа, так от Него же и вера наша: Он начальник и совершитель нашей веры (Евр. XII, 2). Чтобы породить человеческую любовь и веру, Ему надлежало претерпеть подвиг любви и веры3.

3 Об этом автор подробно говорит в своих исследованиях об искушении Господа Иисуса Христа (М. 1892 и 1900).

Наша вера есть вера в Господа Иисуса Христа: верую, что Иисус Христос есть Сын Божий (Деян. VIII, 37). Эта вера в Иисуса Христа есть прежде всего вера в то, что Иисус из Назарета, Сын человеческий, не имевший, где приклонить голову, гонимый, страдавший и распятый на кресте, есть Сын Божий. «За кого люди почитают Меня, Сына человеческого? Вы за кого почитаете Меня?—спрашивал Господь Иисус Христос Своих учеников. На ответ Петра: «Ты (Сын человеческий) Христос, Сын Бога живого», — Он сказал: «блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на небесах. И Я говорю тебе: ты — Петр, и на сем камне (т.е. веры) Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. XVI, 13-18). Затем это есть вера в любовь Божию, явленную чрез Сына Божия Иисуса Христа. «Любовь Божия к нам открылась в том, что Бог послал в мир единородного Сына Своего, чтобы мы получили жизнь чрез Него (1 Иоан. IV, 9). В Нем мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее» (16). Во всяком случае вера в Господа нашего Иисуса Христа есть вера в Бога, в Его Откровение. «Верующий в Меня, — сказал Он, — не в Меня верует, но в Пославшего Меня. И видящий Меня видит Пославшего меня» (Иоан. XII, 44, 45). В Нем явилась жизнь, которая была у Отца, так что люди могли видеть ее своими очами, рассматривать и осязать руками своими (1 Иоан. 1,1—3). Но этим не исчерпывается содержание христианской веры. Вера в Иисуса Христа есть, наконец, вера человека в свое собственное богосыновство. Если мы веруем, что в уничижении Сына человеческого, не имевшего, где приклонить голову, открылась божественная слава, если мы веруем в божественную любовь к нам, излившуюся чрез Него, то мы тем самым веруем, что и наше уничижение служит той же божественной славе, что и мы — дети Божий. Признать, что Иисус Христос есть Сын Божий, для нас значит признать, что Бог и наш Отец; отрицать богосыновст-во Христа для нас значит отрицать свое собственное богосыновство. «Всякий, отвергающий Сына, не имеет и Отца; а исповедующий Сына имеет и Отца» (1 Иоан. II, 23). А так как вера в свое богосыновство дает человеку действительное богообщение и жизнь вечную, то «кто исповедует, что Иисус есть Сын Божий, в том пребывает Бог, и он в Боге» (IV, 15); «имеющий Сына имеет жизнь; не имеющий Сына Бо-жия не имеет жизни» (V, 12). Таким образом, верою Христос вселяется в сердца наши (Бфес.Ш, 17).

Веруя в Господа Иисуса Христа, я верую и в свое собственное богосыновство. Но вера христианская приобретает в сердце человека действительное значение, только становясь его верою в богосыновство всякого другого человека. Вот закон духовной жизни: «кто принимает пророка во имя пророка, получит награду пророка; и кто принимает праведника во имя праведника, получит награду праведника. И кто напоит одного из малых сих только чашею хЬлодной воды во имя ученика; истинно говорю вам, не потеряет награды своей» (Мф. X, 41, 42). Награда пророка, праведника, ученика Христова есть достоинство пророка, праведника, ученика Христова. Если я подаю чашу холодной воды ученику Христову как именно ученику, если я принимаю пророка, праведника как именно пророка и праведника, то он для меня становится учеником Христовым, пророком, праведником. А это, во-первых, значит, что он действительно становится пророком и праведником, подобно тому как, учась у кого-нибудь, я делаю то, что он действительно становится учителем, ибо не может быть учителя без ученика, не может быть пророком никем не признанный за пророка; во-вторых же, это значит, что и во мне самом проявляется достоинство пророка, праведника, ученика Христова: принимая пророка, праведника, ученика Христова как пророка и праведника, я в себе утверждаю достоинство пророка и праведника. Подобно как в физическом мире действие равно противодействию, так что чем ударяем, то самое получает равный удар; тело, возбуждающее электричество, само электризуется, так и в духовном мире оскверняющий человека, унижающий его, говорящий брату своему рака или безумный, сам оскверняется и унижается, а признающий или возбуждающий в другом богосыновнее достоинство утверждает его в себе. Принимающий ученика Христова верою принимает в себе Христа так же, как, принимая Христа, принимает Пославшего Его (Мф. X, 40 пар.). На этом основании вера в Господа Иисуса Христа требует как своего следствия и веры христианина в свое богосыновство как своего утверждения признать всех гонимых за правду, уничиженных и страдающих братьями Иисуса Христа. Как любовь к Богу становится действительною в любзи к людям, так и вера в Господа Иисуса Христа становится для человека спасительною лишь чрез служение меньшим братьям Христа. «Когда приидет Сын человеческий во славе Своей и все святые ангелы с Ним: тогда сядет на престоле славы Своей; и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте царство, уготованное вам от создания мира. Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне. Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его. Ибо алкал Я, и Вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим; или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших; тоне сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную» (Мф. XXV, 31-46).

Веруя в Господа Иисуса Христа, мы должны веровать в богосыновство свое собственное и других людей. Но меньшие братья Иисуса Христа — это алчущие, жаждущие, нагие, больные, заключенные; но мы сами, следуя Иисусу Христу и беря на себя Его крест, подвергаемся ненависти и гонениям мира. Дети ли Божий эти несчастные? Сын ли я Божий? Таково искушение нашей веры.

Наши искушения подобны тем, которые ради нас претерпел и победил Господь Иисус Христос. Его победа — наша победа... Как любовь воплощается чрез веру, так сама вера побеждает мир чрез борьбу с искушениями, чрез победу над ними.

VII

Вера утверждает только внутреннее богосыновнее достоинство человека. Но пока человек пребывает в этом мире как существо духовно-телесное, для него богосыновнее достоинство, как только внутренее, не полно. Равным образом богосыновнее достоинство христианина ограничивается царством мира сего, которым не признается это достоинство. Посему, страдая как существо духовно-телесное от мира за Христа, участвуя в Христовых страданиях, христианин, хотя уже и теперь имеет в себе вечную жизнь и участвует в Христовой славе, однако только ожидает полного участия в славе Христа (1 Пет. IV, 13 и др.). Наконец земная слава христианина ограничивается со стороны внешней природы, которая также только ожидает откровения славы сынов Божиих. Все это не значит, что слава должна стать внешне-видимою, внешне проявиться в теле, природе и мире: это противоречило бы самому существу божественной славы, так как божественная жизнь по существу духовно-невидима. Не слава Божия, для полноты нашего участия в ней, изменится в своей природе, но изменимся мы и наше положение в видимом мире, — изменимся так, что уже вполне будем участвовать в славе Христовой. Посему вера в нас становится надеждою: надежда — это вера, победившая искушение. «Смотрите, — пишет апостол любви, — какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими. Мир потому не знает нас, что не познал Его. Возлюбленные! мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть. И всякий, имеющий сию надежду на Него, очищает себя, так как Он чист» (1 Иоан. III, 1—13). «Думаю, — пишет другой апостол, — что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас. Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих: потому что тварь покорилась суете не добровольно* но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; и не только она, но и мы сами, имея начаток духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего. Ибо мы спасены в надежде. Надежда же, когда видит, не есть надежда: ибо если кто видит, то чего ему и надеяться? Но когда надеемся того, чего не видим, тогда ожидаем в терпении» (Римл. VIII, 18-25).

«Должно христианину иметь упование, радость и чаяние будущего царства и избавления, и говорить: если не избавлен я сегодня, буду избавлен на утро. Если не будет у человека пред очами радости и надежды, что приимет избавление и жизнь, то не возможет стерпеть скорбей и принять на себя бремя и шествие тесным путем. А сопровождающие его надежда и радость делают, что он трудится, терпит скорби, и принимает на себя бремя, и идет тесным путем» (св. Макарий Великий).

Надежда дается терпением, которым и побеждает искушение веры. «С великою радостью, — пишет апостол, — принимайте, братья мои, когда впадаете в различные искушения, зная, что испытание вашей веры производит терпение; терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы мы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка» (Иак. I, 2—4). «Оправдавшись верою, — пишет другой апостол, — мы... хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам» (Римл. V, 1—5). Нам заповедано терпение: «терпением вашим спасайте души ваши» (Лук. XXI, 19 ср. VIII, 15);« претерпевший до конца спасется» (Мф. X, 22; XXIV, 13; Мр.ХШ, 13). Это—терпение Господа (2 Сол. III, 5; Апок. 1,9).

Чего же мы ожидаем? Не видимого тысячелетнего царства Христова над всем миром мы ожидаем, не телесного благосостояния, не внешней чудесной власти над природою, но мы ожидаем того царства, в котором Бог уничтожит пищу и чрево (1 Kop. V, 13), мы ожидаем духовного тела (XV, 44), нового неба и земли (2 Пет. III, 13). Мы ожидаем не материализации духа, а одухотворения природы. Наше жительство на небесах (Фил. III, 20—21). Наша надежда в том, что смертное будет поглощено жизнью, временное вечным, видимое внутренним и невидимым, плоть духом.

Каким же путем будет достигнута каша надежда? Духовная божественная жизнь прежде всего проявляется в мире как внутренняя жизнь христианина. И вот чрез него-то дух должен проникнуть в природу и мир и подчинить их себе. Почему Господь наш Иисус Христос не молил Бога, чтобы Он взял Его учеников из мира, но только чтобы сохранил их от зла? Он хотел, чтобы они были не от мира, как и Сам Он был не от мира, но Он послал их в мир, как и Его Самого послал Бог в мир (Иоан. XVII, 15—18). Царство небесное подобно закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе не вскисло все: таково действие христианского духа по отношению к природе и миру. Это действие совершается чрез Церковь благодатью.