МАГИЯ СЧАСТЬЯ

МАГИЯ СЧАСТЬЯ

«О saisons, ? ch?teux…» – изысканная словесная миниатюра о временах и замках прочитывается как поиск смысла мира, к которому причастен человек. Миросозерцательное зерно в этом поиске – счастье. Легко угадываются вопросительные импликации: Как найти своё счастье? Как его добиться? Как угадать, в чём оно? Как не упустить, удержать? Как избежать несчастья, если счастье не даётся?

Эти скрытые в тексте вопросы достаточно прагматичны и акцентируют поисково-операционную сторону проблемы – способ достижения счастья: как, каким образом? И в самом деле, каков способ действий достижения счастья, в чём бы ни заключалось его содержание для каждого индивидуума в отдельности? Однако Рембо интересует не столько индивидуальное понимание счастья, сколько его смысловая инварианта. Для её выявления обратимся к семантическому полю данного понятия в русском, английском и французском языках, которые позволяют выявить общее и отличное в семантике понятия счастья.

Так, в русском языке слово «счастье» понимается как часть чего-то, приобщение к какой-то целостности, единству, частью которого субъект располагает, доля. Можно отметить, что счастье – это доля каждого в какой-то целостности, значимой для всех.

Французский язык определяет слово-понятие «счастье» (bonheur) как благо, добро, благополучие. Данное значение сконцентрировано в корне -bon-, означающем «добро». Здесь акцентирована не субстанциальная целостность счастья, кусочек которого можно получить, но качество этой отвлечённости – благо.

Английский язык в понятии счастья (happy) выявляет семантику – «случай», подчёркивая его преходящий избирательный алогичный характер.

Но во всех трёх языках, исторически взаимосвязанных в плане формирования философского смысла понятий, семантика понятия счастья акцентирует ценность чего-то, что приносит человеку случай, какую-то удачу, какое-то событие – нечто, что является долей, частью блага, благополучия, имеющего всеобщую безусловную, абсолютную ценность. Счастье противоположно горю, пребывает с ним в бинарной оппозиции: горя бояться – счастья не видать. Абсолютная ценность счастья определяет стремление достичь его или продлить, если оно есть. Счастье эфемерно, поскольку в основе его лежит случай, а не необходимость.

Безусловная абсолютная ценность счастья как блага актуализирует вопрос: как же достичь этого абсолютного блага, как овладеть этой безусловной абсолютной ценностью? Поэтическая миниатюра Артюра Рембо является не просто готовым ответом на этот вопрос, но представляет собой процесс поиска счастья.

О saisons, ? ch?teaux,

Quelle ?me est sans d?fauts?

J`ai fait la magique ?tude

Du Bonheur, que nul n`elude.

О vive lui, chaque fois

Que chante son coq gaulois.

Mais! je n`aurai plus d`envie,

Il s`est charg? de ma vie.

Ce Charme! il prit ?me et corp,

Et dispersa tous efforts.

Que comprendre ? ma parole?

Il fait qu`elle fuie et vole!

О saisons, ? ch?teaux!

[Et, si le malheur m`entra?ne,

Sa disgr?ce m`est certaine,

Il faut que son d?dain, las!

Me livre au plus prompt tr?pas!

– О Saisons, ? Ch?teaux!]

___

О времена года, о замки,

Какая душа без изъянов?

О времена года, о замки,

Я изучал (изучил) магию

Счастья, от которого никому не увильнуть.

Да здравствует оно всякий раз,

Как поёт своим галльским петухом.

Но! Я не буду желать,

Это отягощает мою жизнь.

Это очарование! Оно овладело душой и телом,

И рассеяло всё напряжение.

Что содержится в моём слове?

Пусть оно стремительно несётся и летит!

О времена года, о замки!

[И если беда меня повлечёт за собой

Её опала мне привычна.

Надо, чтобы её презрение, увы!

Меня предало быстрой кончине!

– О Времена года, о Замки!]

Текст открывается восклицанием «О saisons, ? ch?teaux!», вызывающим ряд ассоциаций с поэтическими афоризмами о меняющихся временах и нравах.

О tempora, о mores! – О времена, о нравы! (Цицерон)

Tempora mutantur et nos mutantur. – Времена меняются, и мы меняемся. (Император Лотарь I)

Tempus fugit. – Время бежит. (Вергилий)

Je plains le temps de ma jeunesse. – Я оплакиваю время моей юности (Ф. Вийон)

When I do count the clock that tells the time. – Когда я считаю часы, что проговаривают время. (Шекспир)

Devouring time, blunt thou the lion`spaws. – Всепожирающее время, притупи ты львиные когти. (Шекспир)

Le moment o? je parle est d?j? loin de moi. – Момент, в котором я говорю, уже далеко от меня. (Буало)

Fugit hora, hoc quod loquor, inde est. – Бежит час, то, что говорю – исчезло (Терсий Флакк).

О времена, о век! (Дмитриев)

Жестокий век, жестокие сердца! (Пушкин)

Ряд высказываний, представляющих поэтическое осмысление времени, можно продолжать до бесконечности. Большинство поэтов размышляют над быстротечностью человеческого существования, изменчивостью всего сущего, неизбежностью разрушения и ухода всего, что ни есть на земле. Время выявляет несовершенство человеческой природы, которая остаётся неизменной, независимо от общественного устройства в те или иные исторические эпохи. Иногда время имеет идиллическую окраску: время золотое, чудное мгновенье, dolce tempo, l`heure du berger.

Достаточно часто теме времени свойствен пафос обличения.

Обличаться может само время за его разрушительные действия, как мы это видим в сонетах В. Шекспира. Обличаться могут нравы людей.

Время вызывает ностальгические эмоции: грусть и тоску по ушедшему и невозвратимому времени. Время выявляет необратимость свершившегося.

Время осмысляется как временной поток, в котором есть своё членение – отрезки быстротечной человеческой жизни: минуты, часы, дни, годы и десятилетия, века, тысячелетия.

Время мыслится и как неопределённая протяжённость, и как сменяющие друг друга исторические эпохи.

Поэзия издавна знает внутреннее и внешнее время: время в душе субъекта и время объективное, измеряемое событиями для всех. Но в любом случае в поэтических текстах указывается на изменчивость мира в движении времени, на необратимость времени.

Казалось бы, что нового можно сказать о времени в европейской поэзии после Вийона, Шекспира, Бодлера? Однако у Рембо своё поэтическое осмысление времени. Он далёк от того, чтобы предложить ещё одну вариацию уже известного понимания времени. Сходство с предшественниками ограничивается скорее формальными признаками, например, введением синтаксической структуры, включающей номинативные восклицания, что автоматически актуализирует образный ассоциативный ряд:

О saisons, ? ch?teaux,

___

О времена года, о замки

Однако Рембо тут же выходит из привычного ассоциативного ряда, включая в движение времени человеческую душу.

Разумеется, осмысление времени в его соотнесённости с субъектом, не является отличительной особенностью Рембо. Соотнесённость времени и человека есть у Гесиода, Вийона, Шекспира, Буало, Мура, Байрона, Пушкина, Тютчева. Однако именно Рембо чётко и определённо соотносит время и душу, приближаясь к словесной фиксации феномена внутреннего времени. У поэтов-предшественников Рембо время в его объективном течении, представлено как времена, век, Время и понимается как глобальные исторические напластования или мощный, изменяющий всё сущее поток. Рембо определяет время как saisons – сезоны, времена года. Понятие «времена года» вполне очевидно конкретизируется в названиях четырёх времён года: лето, осень, зима, весна. Это сразу же снимает семантику темпоральной глобальности и неопределённости. Также исчезает и историческая конкретика. Таким образом, время мыслится как смена времён года, дифференцируемая даже маленьким ребёнком. Понятие времени у Рембо, с одной стороны, сужается, определяясь как локальные временные отрезки года – сезоны, но с другой стороны, saisons – это символ естественного земного времени вообще, узнаваемого в привычных природных изменениях.

Поскольку историческая составляющая в понимании времени как сезонов, времён года нивелируется, то тем самым исключаются те или иные социальные и этические характеристики каких-либо исторических периодов. Действительно, упадок нравов не принято связвать со сменой времён года. Времена года знаменуют естественное, цикличное, природосообразное течение жизни, вне специфики исторической эпохи. В фиксации времён года отразилось пралогическое осмысление времени, приятие его как явленной данности. Именно эта онтологическая глубина и обозначена в слове-понятии «сезоны» у Рембо.

Однако время, как бы оно ни понималось – циклически или линеарно есть форма существования материи.

Предшественники Рембо вполне успешно определяли с помощью художественных поэтических образов качество материи через время. Так, уже латиняне акцентировали внимание на такой специфической форме проявления качества материи, как человеческие нравы, то есть на обычаях и укладах общественной и частной жизни. Поэзия европейского Возрождения акцентировала витальное, этическое, эстетическое, творческое как вневременное, вечное в потенциале человека в потоке стремительного бега всепожирающего времени.

Английские романтики исследовали временную грань между жизнью и смертью. В русской лирике XIX века тема времени позволила осмыслить чувства человека, его взаимоотношения с другими людьми.

Рембо понимание времени определяет через бытие души.

О saisons, ? ch?teaux,

Quelle ?me est sans d?fauts?

___

О времена года, о замки,

Какая душа без изъянов?

Вспомним, что Рембо уже в ранней юности заслужил славу атеиста. Пролить свет на характер его атеистических воззрений может смысловая оппозиция понятий: времена года – душа. Сам образ-символ – душа человека в смене времён года говорит скорее о вере, нежели о безверии.

Сезоны и душа – это реплика Рембо в поэтическом дискурсе времени. Он вступает в диалог со сложившимся в истории художественной культуры каноном понимания времени, не выражая недовольства временами, нравами, жестокостями того или иного века, но сопрягая два понятия: время и душу. «Какая душа без изъянов?» – это риторический вопрос, бурный ответ-восклицание, указание на истоки несовершенства времён и нравов в несовершенстве самой жизни, определяемой душами человеческими, изначально несовершенными.

Итак, время (времена года – saisons) и душа (?me) – основные концептообразующие слова-понятия в данном тексте. Но и все другие слова-понятия в этом маленьком стихотворении семантически чрезвычайно насыщены.

Например, «? ch?teux!» – О замки! Данное слово-понятие имеет во французском языке достаточно разнообразные значения, в зависимости от контекста. Это и укреплённый феодальный замок – форт, крепость. Это и карточный домик или воздушный замок. Понятие «ch?teux» входит в идиому «mener une vie des ch?teux» – вести праздный образ жизни. C`est la vie de ch?teux – жить в роскоши. Ch?teux – это и королевский дворец, и роскошная усадьба, и поместье. Роскошь, довольство, праздность, защищённость – это ли не семантика счастья, своей доли во всеобщем благе?

Французским замкам сотни лет и течение, сменяющих друг друга сезонов, обретает объём, удлинняясь до веков, эпох. Времена года и замки – сближение данных слов-понятий способствует выстраиванию особого пространственно-временного континуума замка: замкнутого защищённого пространства укреплённой крепости, надёжного убежища. В европейской символике замок – символ защиты не только от внешних врагов, но и от дьявола – внутреннего врага рода человеческого. Совсем не случайно в связи с символом замка возникает тема души. Душа – это тот же замок, та же крепость, укрепление человека, его защита от внешних и внутренних врагов. Таким образом, связываются три символа: времена года, замки, душа.

Символы многозначны. Выражение «О saisons, ? ch?teux!» в каком-то смысле намёк на воздушные замки, пустые мечтания идеалистов всех времён. Это также и попытка человека оставаться в обозримых для одной души отрезках времени: сезонах, временах года, закрепив изменчивость и устремлённость времени незыблемостью замков, пришедших из старинных времён символами красоты, власти, силы, прочности.

Вводя замок как символ прошлого, поэт не пытается с его помощью обличать свой век и не тоскует по ушедшим векам. Он не обвиняет и не оправдывает человеческую природу в её экстравертных проявлениях. Он смотрит вглубь человеческого существа, в душу человека, видя в каждой душе изъяны. И замок здесь становится символом внутренней укреплённости человека, крепостью его духа. Таким образом, тема времени у Рембо – это исследование духовного опыта человека вне конкретной эпохи с её историческими реалиями. Это опыт поиска-изучения счастья и отношения к несчастью.

Счастье понимается поэтом не просто как благо, доля, случай, который следует ловить, но как магическая наука, которую вполне возможно постичь. Поэт ломает веками сложившиеся каноны понимания данного явления. Счастье у него – в его реальной неизбежности для каждого человека, от него невозможно увильнуть, его невозможно избежать. Таким образом, счастье, являясь результатом магии, в то же время совсем не случайно, а неизбежно:

J`ai fait la magique ?tude

Du Bonheur, que nul n`elude.

___

Я постиг магию счастья

Которое неизбежно.

Неизбежность и простота счастья столь же очевидны, сколь и пение галльского петуха. Голосистый, задиристый галльский петух и есть символ счастья у Рембо. Это не просто удачно найденная метафора, указывающая на сочетание мистического и обыденного в понимании счастья, корни которой в детских воспоминаниях поэта о французской деревне. «Галльский петух» – известный символ во французской культуре. Он неоднозначен. Латинское слово «gallus» – означает «галл» и «петух». Двойной смысл понятия «gallus» отмечен ещё в эпоху Возрождения и восходит к «Поэме о петухе» Пассавана. Следует заметить, что для французов семантика этого слова вполне определённо связана с деньгами. С 1791 года галльский петух появляется на ряде французских монет как эмблема национальной бдительности. Изгнанный с монет Наполеоном галльский петух вновь приходит на смену бурбонским лилиям в 1830 году. Выражение «галльский петух» в литературной речи воспринимается как аллегория Франции, намекая на задор, являющийся национальной чертой французов, так же как и символ бдительности. Как видим и символ «галльский петух» вписывается в символический ряд: сезоны, замки, душа – вполне логично продолжая его.

Счастье, поющее галльским петухом, включёно в контекст образа времени – устоявшегося в поэзии, освоенного философски, закрепленного в исторических реалиях, комментариях, подчёркивающих, как правило, дисгармоничную, разрушающую силу времени. Рембо делает счастье определителем времени, ибо каждое утро «галльский петух» провозглашает счастье.

Счастье раскрывается как особое бытийное состояние человека – это очарование, захватывающее и душу, и тело, растворяющее все усилия и напряжение.

Ce Charme! il prit ?me et corp,

Et dispersa tous efforts.

___

Это очарование! Оно овладело

душой и телом,

И рассеяло всё напряжение.

Ключевым словом в понимании состояния счастья-очарования является глагол disperser – рассеивать, растворять. Счастье – это состояние душевно-телесного растворёния в очаровании.

Однако так ли прост опыт обретения счастья в обыденной жизни, как может показаться? Рембо называет этот опыт магией. Изучение магии счастья предполагает отказ от желаний, зависти: je n `aurai plus d`envie (я более не завидую). Завидовать и желать – значит отягощать жизнь, лишать её счастья. Глагол envier – многозначный, с яркой энергетикой: завидовать, иметь всё, что хочешь, не уступать ни в чём, желать, стремиться. Все приведённые значения выражают суетные человеческие усилия, максимальное напряжение для достижения материально преходящего. Жить легко, растворившись в очаровании, без зависти и желаний – вот в чём, по мнению Рембо, секрет счастья. Казалось бы, секрет прост, но постижение его предполагает пралогическое мировосприятие, требует обращения к магии.

J`ai fait la magique ?tude

Du Bonheur…

___

Я изучал (изучил?) магию

Счастья…

Возможно ли научиться счастью? Рембо чувствует бессилие объяснить этот опыт словом, которое улетает, мгновенно исчезает. Здесь отражён очень важный момент соотнесения и сопряжения слова и бытийной реалии, бытия слова, его наличия и бытийной явленности.

Понятию счастья противопоставлено понятие несчастья – le malheur. Как правило, несчастье насильно захватывает человека, увлекает за собой, ведёт к концу, но поэт говорит в этом случае о быстрой кончине, а не о погружении в пессимистический мрак. Счастье, таким образом, представляет жизнь, а несчастье – смерть, кончину. Понимание истины жизни и смерти исполнено светлой эмоциональной грации.

Глаголы dispercer, entrainer в соотнесённости их с состояниями счастья и несчастья подчёркивают характер последних. Растворение, расширение, рассеивание dispercer (действие счастья) и насильное захватывание, утаскивание entrainer (действие несчастья).

Силы счастья и силы беды Рембо осознаёт равно неизбежными. Он не спорит с несчастьем, но подчиняется его презрению и готов отдаться быстрой кончине. Однако, вводя тему беды, он совершает в чистом виде поэтическое магическое действие: заключает эту тему в квадратные скобки, отделяя тем самым одно от другого – счастье от несчастья. Переводчики, как правило, опускают эти скобки, не являющиеся, строго говоря, пунктуационным знаком. Однако семантически эти квадратные скобки чрезвычайно значимы. Они знаменуют особенности проживания жизни поэтом, способности его к тонкой дифференциации существования, соединение им пралогического и логического начал в осмыслении счастья. Квадратные скобки с математической точностью уводят тему несчастья за пределы основного текста стихотворения, подчёркивая, что речь идёт о счастье и раскрытии смысла счастливого состояния из него самого, а не из сравнения счастья с противоположным ему состоянием бытия – несчастьем. Стихотворение, таким образом, говорит о светлой магии счастья, голосистой радости галльского петуха, а не о бедах, не о кончине, не о напряжении бед и горя.

В квадратные скобки попадает и последний, четвёртый повтор: – О Saisons, ? Ch?teaux, усиленный предшествующим тире, словно бы произнесённый кем-то вслух. В этом и есть сущность магического действия: отделить одно от другого, выбрать необходимое и повторять его, усиливая голос, утверждаясь в правоте намерения. Намерение Рембо вполне очевидно: восхищаться временами года, замками, растворяться в очаровании, внимать крику галльского петуха и не желать, не завидовать, не иметь всё, что ни захочется, не бояться быстрой кончины, но заключить её до поры до времени в квадратные скобки.